Мужчина специально прилетел в родной город, чтобы посетить родную могилку. Много лет не был.
Позвонит в специальную службу, переведет деньги, и все сделают, как надо, после фотографией отчитаются.
А тут душа как будто требовала: надо.
Прилетел, снял квартиру, постоял около родного дома, в котором живут чужие, и за дело.
Чисто там, прибрано. Посидел на лавочке, взгрустнулось. Мама на фотографии молодая, в светлом платье, улыбается.
Часа два провел. Пора возвращаться.
Дошел до ворот, остановился. Сомнение появилось, может, могилку отца навестить?
Намерения такого не было, потому что не любил отца, не уважал. Что-то внутри зашевелилось, потребовало действия.
Вернулся, с трудом нашел. Был один раз, когда хоронил. Так давно!
Могила поразила заброшенностью. Трава и кустарник. Поваленные ветром ветки деревьев, облетевшая хвоя лиственницы, упавшие шишки.
С трудом можно разглядеть фотографию на потемневшем полусгнившем деревянном кресте.
Очень нехорошо! Ничего нет, чтобы убрать. Сходил в администрацию кладбища – все дали: инструмент, воду, тряпки.
Засучил рукава, принялся за дело. Мусора много – вынес на помойку.
Затем помыл крест. Его давно необходимо сменить – может упасть.
Стоял, смотрел на выцветшую фотографию и думал: «Как же ты неправильно прожил свою жизнь. Пил, буянил, из-за тебя мама раньше времени ушла, когда я школу заканчивал. Не стыдно тебе»?
Когда-то сын служил в Севастополе, после службы там и остался, потому что девушку полюбил.
Работу сразу нашел, пустил корни. А отец доживал один, забытый, брошенный.
Когда умирал, соседи позвонили. Прилетел из Севастополя, проводил в последний путь, продал квартиру и домой вернулся. Больше не бывал.
И не поговорили – печально это.
Снова мысли: «Сам виноват, что одинокая старость у тебя была. Заслужил, значит. Вот и здесь лежал под кучей мусора, все бурьяном заросло. Сам виноват».
Кто-то за спиной вздохнул. Оглянулся, а там старушка в темном платке: «Родственник вы ему»?
Стыдно сказать, что сын, соврал: «Да, родственник дальний».
А бабушка продолжила: «А я Сергея Ивановича знала. Он на скамейке сидеть любил. Часто вместе сидели, обо всем разговаривали. Я в больнице лежала, когда он умер. Мы через дом жили. Так его жалко, хорошим человеком был».
Сын удивился, но вида не показал. Надо же, хорошим! Видела бы ты, какой он хороший. Пил да орал.
Бабушка перекрестилась: «Я на первом этаже живу, решеток не было. Дома меня не было, залезли в форточку, все украли. И деньги, и золотые цепочку с обручальным кольцом. Даже из холодильника все выгребли. Зашла, увидела, вышла на улицу и плачу.
Сергей Иванович подошел, утешил. Полпенсии мне отдал, из дома картошку принес и сказал, чтобы не расстраивалась. Мол, Бог видит, кто кого обидит. И я успокоилась».
Сын смотрит на фотографию отца, молчит.
Бабушка еще раз вздохнула: «Молодец, что прибрался. Я одна, сил нет, попросить некого. У меня муж недалеко. Приду, загляну к Сергею Ивановичу, и больно было. Он сокрушался, что сын не приезжал и не звонил. Где-то на Юге сын, забыла, где».
Кивнула головой бабушка, дальше пошла.
Сын недолго стоял. У кладбищенских ворот торговые павильоны. Продают памятники на все вкусы и кошельки, а также деревянные кресты. Выбрал один, оформил заказ, чтобы установили новый, старый убрали. Заплатил.
Когда все сделают – фотографию пришлют. Так договорились.
В самолете было ощущение, словно с отцом поговорил. И странное совпадение. С одной стороны, появилось желание прибраться, хотя почти вышел с кладбища. С другой, старушка рассказала новое об отце. Словно кто-то специально все это организовал.