Происхождение казаков – неразрешимая загадка? С этим не согласен историк Николай Никитин, и в книге «История казачества» он раскрывает научные и политические аспекты проблемы. Этнос или сословие? – спорят сторонники разных версий происхождения казачества. В представленном отрывке из книги автор критикует аргументы исследователей, которые считают казаков потомками древних кочевых народов, населявших Дикое поле.
Предтечи и предки казаков: критерии определения
Убеждение некоторых исследователей в нерешенности вопроса о происхождении казачества порой объясняются не только обилием встречающихся в литературе взаимоисключающих мнений на этот счет, но и слабым знанием самой этой литературы. Наглядный тому пример — ранее упомянутая статья И. М. Сампиева, С. И. Аккиевой и Р. К. Касымханова. Ее авторы пришли к заключению, что «при современном уровне исторических знаний невозможно сделать окончательный вывод о генезисе казачества», а также решить «вопрос о том, чем считать казачество — этносом или сословием». И это действительно невозможно, если опираться на приложенный к статье список использованной литературы, где нет ни одной работы ведущих специалистов по ранней истории казачества.
Большинство профессиональных историков, конечно же, отвергает «автохтонную теорию» происхождения казачества и опирается при этом на солидную источниковую базу. Однако и с обоснованием их концепций не всегда все благополучно: позиции авторов бывают недостаточно четко обозначенными, критерии определения тех или иных этно-социальных структур как казачьих (или протоказачьих) порой оказываются размытыми, что развязывает руки сторонникам «автохтонной теории» для нагромождения в ее русле все новых и новых «гипотез».
Для выработки строго объективной, научно обоснованной концепции происхождения казачества надо, в первую очередь, исходить из того, подмеченного, в частности, этнологом С. К. Сагнаевой, но историками часто упускаемого из вида непреложного факта, что «казаки» появились намного раньше «казачества», и потому (повторюсь) далеко не каждое их упоминание в источниках следует рассматривать как выход предков нынешнего казачьего населения России на историческую арену.
Чтобы выяснить, когда и кто из представителей множества обитавших и сменявших друг друга в южнорусской лесостепи и степи племен и народов стал первоосновой, историческим ядром казачества России, сначала необходимо определиться с тем, что признается практическими всеми «казаковедами» или во всяком случае не вызывает у них принципиальных разногласий. А это будет тот факт, что предки современного казачества вышли из общин вольных казаков, которые обосновались в XVI–XVII вв. на Дону с притоками, на Днепре ниже порогов, на Яике (Урале) и Тереке. Значит, нам остается «всего лишь» выяснить происхождение самих этих вольных казачьих общин.
Сделать это можно только одним способом: найти те группы населения, которые бы независимо от своего названия строились на принципах и порядках, принятых у несомненных предков казачества — членов вольных казачьих общин XVI–XVII вв. То есть нам надо узнать, у кого и когда сложилась и приобрела устойчивый характер та форма социальной организации, которую можно назвать «институтом казачества», и проследить, имела ли она преемственную связь с казачьими общинами XVI–XVII вв.
Характерные, т. е. присущие вольным казачьим сообществам всех «рек» и «войск» особенности социальной организации хорошо известны. Они фиксируются в исторических источниках, начиная с конца XVI в. и в своей совокупности таковы: 1) социальное равенство членов сообщества; 2) так называемая казачья демократия, предполагающая решение всех важных вопросов на общих сходах и выборность снизу доверху исполнительной власти; 3) «разнородовой» характер сообществ, т. е. объединение в них лиц, которые в большинстве своем не являлись родственниками (казачьи объединения не были кровнородственными общинами); 4) специфический характер занятий членов сообщества, а занятия эти, в соответствии с терминологией XVI–XVII вв., назывались «воинским промыслом».
Последний признак особенно важен, но некоторые исследователи ранней истории казачества упоминают о нем вскользь, через запятую с «рыбной ловлей» и «охотой». По их мнению, казак — это просто «вольный человек на вольной земле», между тем как казачьи общины — это прежде всего и главным образом объединения воинов, основной источник существования которым в XVI–XVII вв. давала военная добыча. Это факт, твердо установленный еще дореволюционными исследователями и никем с тех пор не опровергнутый, а лишь подтверждаемый.
Против него, правда, возражают поборники «автохтонной» теории, но их позиция не выдерживает критики уже потому хотя бы, что сами казаки, по крайней мере с XVII в., называли свои территориальные объединения «Войсками» («Войско Донское», «Войско Яицкое» и т. д.) и заявляли, что без «воинского промысла» им невозможно «прокормиться и одетись». Это подтверждалось сторонними наблюдателями, а также упорным нежеланием казаков заниматься хлебопашеством. На Дону оно было запрещено вплоть до конца XVII в. под страхом смерти, причем с весьма красноречивым объяснением: «дабы воинским промыслам помешки не было».
Что же касается «свободных людей на свободной земле», то они известны историкам и среди неказачьего населения. Напомню опять о «бухтарминских каменщиках» — старообрядцах, самовольно поселившихся в XVIII в. на Алтае и принявших российское подданство лишь в 1791 г. (да и то со статусом «ясачных людей»). Они, как и казаки, были свободными и практически поголовно вооруженными (т. к. активно занимались охотой), имели общинное самоуправление, но казаками они себя не считали и никто их так не называл, поскольку, в отличие от казаков, бухтарминцы занимались не «воинским промыслом», а вели традиционно крестьянский образ жизни.
В своей же совокупности признаки, отличающие казачьи общины от прочих, приводят к однозначному выводу: казачество было явлением не столько этническим, сколько социальным, и если применить сформированные выше критерии к тем этно-политическим объединениям, которые порой фигурируют в литературе как непосредственные предки (предтечи) российского казачества, то из их числа надо, разумеется, сразу же исключить древнейшие племена и народы, обитавшие в Подонье, Приазовье и Северном Причерноморье в целом, — скифов, сарматов, готов, гуннов, авар, хазар и т. п.
Имеющиеся в нашем распоряжении сведения об их жизни и социальном устройстве не позволяют говорить о близости и тем более тождественности казачьим, а выделялись ли из их среды социальные элементы, которые могли бы создавать вольные общины казачьего типа, мы просто не знаем, но даже если таковые и выделялись, ясно, что раз они не нашли отражения в исторических источниках, то устойчивого характера не носили, в качестве сколько-нибудь заметной политической силы на исторической арене не выступали и, стало быть, преемственной связи с последующими «вольными» поселенцами южно-русской лесостепи и степи не имели.
Читайте книгу целиком, чтобы узнать больше о происхождении и истории казачества