Пьер де Кубертен, наверное, удивился бы, увидев, каким стало его детище в первой четверти XXI века. Международное олимпийское движение – огромная корпорация монополистов. Возможна ли его трансформация? Об этом Фёдору Лукьянову рассказал историк спорта Андрей Адельфинскийв интервью для передачи «Международное обозрение».
Фёдор Лукьянов: Международное олимпийское движение – вещь могучая: богатая традиция, мощная административная машина, огромные медийные и финансовые ресурсы. Под этот каток попасть крайне малоприятно, но нам удалось. Альтернативы возможны?
Андрей Адельфинский: Несомненно. Начнём с того, что мы же и создали этот каток. Следует ли считать, что мы под него попали? Первое: я думаю, что это шанс на обновление спорта России и международного спортивного движения в целом. Второе: это с нашей точки зрения Международный олимпийский комитет (МОК) выглядит образцом. Например, у Соединённых Штатов совсем иная внутренняя спортивная политика, поэтому олимпийские игры МОК – это лишь одно из соревнований. Для них более значимы внутренние турниры, например по американскому футболу (Национальная футбольная лига), бейсболу (это те два вида спорта, которые в основном культивируются в Америке), баскетболу и другим видам спорта, в том числе «Большой четвёрки». У нас такого нет. Мы сами выстроили своё спортивное движение под Международное олимпийское, поэтому альтернативы вполне возможны.
Фёдор Лукьянов: Мы в какой момент выстроили?
Андрей Адельфинский: Это произошло после Второй мировой войны, когда Советский Союз решил войти в Международное олимпийское движение, возглавляемое МОК. Фактически мы решили использовать МОК с его девизом «Быстрее, выше, сильнее» как площадку для демонстрации собственного могущества.
Вся эта история по большому счёту началась в сталинские довоенные годы. 1930-е гг. отмечают как период торжества диктатур в континентальной Европе. Только во Франции сохранялось республиканское устройство, а везде на осколках бывших империй возникли в той или иной степени авторитарные режимы. В данном случае советское государство было лишь одним из них. Именно в этот период в 1933–1934 гг. и была создана советская система спорта, которая почти двадцать лет готовилась и потом наконец-то вошла в Международное олимпийское движение.
Фёдор Лукьянов: Она с самого начала создавалась с прицелом на международный выход?
Андрей Адельфинский: Здесь очень сложная и слабо исследованная тема. Историки только сейчас начали раскапывать, поскольку, хоть у нас есть отраслевые организации, которые ответственны за спортивную науку, но, как Олег Кильдюшов неоднократно подчёркивал в своих статьях и выступлениях, то знание, которое они производят, к сожалению, не релевантно даже для решения внутренних проблем. Поэтому в основном у нас почему-то зарубежные историки этим занимаются.
Первоначально спорт развивался в императорской России как очень тонкий слой в аристократическом, в буржуазном обществе: не так много людей было вовлечено. В советские годы была попытка модернизации, имевшая глобальный общеевропейский характер. Строительство системы воспитательного спорта, который был ориентирован на детей, в том числе на оздоровление. Я работал в архивах и выяснил, что где-то в 1930 г. всего лишь менее трёх процентов детей занимались организованной формой культуры спорта, и это только в Москве (высшая оценка). Практически сразу с 1934 г. у нас начали строить систему, где целью было отобрать только лучших детей. Потом уже во второй половине ХХ века это приняло в России грандиозные и печальные последствия. Получается, советское государство было социальным, и задачей советской школы была дотянуть всех, а в спортивных школах – с точностью до наоборот.
Сейчас у нас складывается своеобразная картина – по опросам общественного мнения. С одной стороны, предыдущие опросы показывали, что патриотический спектр (а это сегодня большинство населения России) как раз настаивали на том, что необходимо участвовать в этой Олимпиаде только под российским флагом (порядка 78 процентов) – в противном случае этого не имеет смысла делать.
Иная ситуация с узким слоем спортивных функционеров, элитных спортсменов и не очень многочисленной армии болельщиков. Они считают, что можно участвовать и под нейтральным флагом. Это люди, которые пристально интересуются спортом, их на самом деле не так много. Поэтому расхождения у нас внутри общества.
Я считаю, что в данном случае эту международную проблему необходимо использовать в первую очередь как шанс для трансформации спорта внутри России, что даст стимул для трансформации спорта в мире.
Фёдор Лукьянов: Если отвлечься от нас и поговорить о мировом масштабе, в какой момент произошло расхождение массового спорта – человеческого, для людей – и профессионального, который нацелен на любые рекорды: от спортивных до финансовых?
Андрей Адельфинский: Есть два ответа: простой и сложный. Простой ответ – во второй половине ХХ века, где-то с 1950–1960-х гг., олимпийское движение постепенно начало профессионализироваться. Более сложный ответ: спорт – это в принципе меняющиеся практики и меняющиеся дискурсы о спорте, поэтому профессиональный спорт был всегда.
Вопрос, что у нас олимпийское движение МОК фактически представляет собой некий образец, который навязывается остальному спорту, и в этом проблема.
Были альтернативы в виде рабочего спортивного движения и рабочих олимпиад, которые существовали в период 1920–1930-х годов. Там спорт был действительно человеческий. Если мы говорим просто на уровне производительности – какие может студент университета одновременно с учёбой показывать результаты – наверное, это был спорт ещё 1920-х гг., в том числе и на Олимпийских играх.
Затем появилась вот эта фабрика рекордов, которая, на мой взгляд, абсолютно бессмысленна. Американское студенческое плавание продемонстрировало нам примеры, когда трансгендерные женщины, которые биологически являются мужчинами, бьют рекорды по женскому разряду. Происходит активное навязывание обществу, что это и есть нормальный спорт.
<>
На мой взгляд, это как раз символ конца модели «Быстрее, выше, сильнее». Это пределы роста.
<>
Фёдор Лукьянов: Вы вспомнили красный рабочий спорт, спартакиады и прочее. Понятно, что тогда была такая система, но всё-таки мир сто лет назад и сегодня очень разный: такой взаимосвязности не было никогда. Можем ли мы ориентироваться на прошлый опыт в новой реальности?
Андрей Адельфинский: Эта реальность уже изменилась, и фактически то, что раньше было левым рабочим спортивным движением, сейчас возродилось в виде движения «Спорт для всех». Массовые события, например марафоны, забеги, велогонки (мероприятия с массовой пропускной способностью), отдельно родившиеся виды, в частности триатлон, – это всё и есть наследие рабочего спортивного движения. У меня вышла статья в ведущем британском журнале по истории спорта, где я это аргументирую на примере истории триатлона.
Здесь есть другая проблема. Неолиберальный тренд в американской политике конца 1970-х гг., который был связан с неолиберализацией экономики, привёл к тому, что конкретно для этих видов спорта начался процесс, как я его называю, американизации спорта, фактически речь о гиперкоммодификации спорта, превращения его в товар. Именно в 2010-е гг. этот удивительный феномен произошёл у нас в России. К примеру, в 2011 г. стоимость участия в Московском международном марафоне мира составляла 240 р., через пять лет стартовые взносы возросли в 18 раз. И это произошло здесь у нас, в России. Процесс роста одновременно сопровождался с процессом американизации.
Фёдор Лукьянов: Но это наше решение? Не то чтобы кто-то нам навязал?
Андрей Адельфинский: Я как раз и подчёркиваю, это проекция международных отношений, в данном случае тренда американского неолиберального расширения, американской системы, у нас внутри. Совершенно верно, это фактически форма культурного доминирования. И журнал «Россия в глобальной политике», который опубликовал мою статью, статью Олега Кильдюшова и опрос специалистов к Олимпиаде, как раз в полной мере выполняет информационно-просветительскую цель, потому что в данном случае речь о противодействии самостоятельной культурной колонизации.
Я считаю, что нынешнее изгнание как раз и является шансом для России подумать, зачем ей нужен спорт в таком виде, в котором он существует. Мне кажется, ответ здесь должна давать не внутренняя спортивная отраслевая наука, которая подведомственна Министерству спорта, а, наверное, какие-то учебные заведения и научные центры, которые находятся вне её, то есть в системе РАН или ведущие российские научно-исследовательские университеты.