С Крымом лично у меня ассоциируются два цвета: белый и голубой. Голубой - это, конечно, море и небо. Белый - всё, что примыкает к морю.
Нет, конечно, я не говорю про буйную зелень лесов и виноградников или про рыжую крымскую степь. Но рядом с морем почему-то у всех городов и посёлков обязательно будет свой белёсый оттенок. А скалы в Севастополе или на западном побережье полуострова просто белые и слоёные, как торт Наполеон.
И каждому там отчего-то хочется одеться в светлое, чистое, оттеняющее нестерпимое крымское солнце. Чтоб выглядеть, как... Как... Да, так и есть! Взглянув на своё фото из Крыма, я понял, на что там хочется быть похожим. Ну, конечно, на Тарханкутский маяк!
Тарханкут - это полуостров на западном побережье Крыма. Там мало растительности, потому что нет воды, но полно соли, что в песке, что в воздухе. Там сухо, солнечно, жарко (летом, конечно). Там прозрачное ласковое море и шикарные пейзажи. А длиннющая белая коса у Оленёвки поражает воображение своими белыми песчаными пляжами и удивительно прозрачной водой у самого берега. Где с поверхности видно дно на двухметровой глубине вплоть до тени подводного песчаного бархана.
Но самое удивительное на этом западном полуострове - сами тарханкутцы. Местные жители.
В их жилах - кровь тех крестьян, которых выписывал на крымскую землю из своих русских деревень генерал-майор Попов, Василий Степанович. Ставший помещиком на подаренных ему князем Потёмкиным новых землях, за которые он и воевал.
Земли оказались безводными, в отличие от центрального Крыма. Для их возделывания требовалось время, терпение и рабочие руки. А потому барин приказал прислать ему крепких мужиков из своих же деревень в Центральной России. Управляющие, не желавшие разбазаривать хороших работников, обычно высылали бобылей, пьяниц и откровенных тунеядцев, в основном, одиноких, без семьи.
Оказавшись в условиях выживания, эти ребята вовсе не захотели гнуть спину на барина. А всячески отлынивали от требуемой с них управляющими работы. И добывали себе пропитание вовсе не крестьянским способом.
Одни освоили рыбный промысел. И ловили косяки кефали по-итальянски, выслеживая рыбу у берега. А после загоняли её в ловушку из сетей, откуда просто черпали вёдрами. Правда, следить за морем приходилось круглосуточно с определённой точки на скалах. Да и сам косяк шёл в сети от силы три-четыре раза за сезон. Зато добыча окупала всё.
Другие промышляли помощью контрабандистам, что шли из Румынии в Одессу. Но из-за непогоды или погони пограничников были вынуждены искать убежища у крымских скал. Вот тут-то и появлялись жители Тарханкута, выставлявшие по ночам фонари на кручах. Это означало, что внизу есть небольшой грот, пещерка, где можно укрыть лодку с товаром.
Эти тоже дежурили в ожидании своей добычи. А увидев сигнал с лодки, спускались и проводили контрабандистов в укрытие от властей. Рисковали, конечно. Ну, так рисковать - не в поле пахать.
И были они людьми вольными. Называли себя джайманами. Славились крутым нравом и своеобразными понятиями о жизни. От них уже пошли здешние шкиперы, рыбаки, населявшие посёлки по побережью, помимо караимов и крымских татар.
А жизнь сама натолкнула российские власти на строительство маяка в самой юго-западной точке Крымского полуострова. И этот маяк, спасавший жизнь судам, огибавшим Тарханкут, местные жители очень любили.
Более того, его и немцы, оккупировавшие Крым во время Великой Отечественной войны, не стали разрушать, а использовали по назначению. Но, конечно, до той поры, пока им в 1944-м не пришлось бежать с полуострова.
Тогда, в начале мая, на маяк приехала специальная команда с грузовиком взрывчатки, чтоб подготовить объект к уничтожению. Заминировали всё. Погрузились в грузовик, подожгли бикфордовы шнуры. И - ходу. Взорваться маяк был должен через 10-15 минут.
Но только не учли фашисты, что пока они отзывали своих солдат, служивших на маяке, и доставляли туда же сапёров с взрывчаткой. Вот в этот маленький промежуток на маяк просочились несколько пацанов. Местных. И спрятались на чердаке одного из зданий маяка.
Мальчишки видели, как враг минирует их маяк. Засекли с чердака все бикфордовы шнуры. И как только немцы бросились улепётывать оттуда по степной дороге, спустились и перерезали их.
Шнуры, конечно, не немцев. Тех много и с оружием. А у пацанов на пятерых - один перочинный ножик. Так они в эти минуты умудрились успеть расколоть большую гальку. И уже её острым краем перебивать немецкий бикфордов шнур.
Немцы-то думали, что это невозможно. Но объект не взорвался. А вернуться назад, чтоб понять, почему, сапёры уже не рискнули. Сами ведь тонны взрывчатки рассовали под всё хозяйство. Списали на нечистую силу. А эта сила называла себя джайманами двадцатого века. Точнее - джайманятами.
Да и до сих пор так негласно называет.
Я спросил у капитана нашего катера, вмещающего от силы десяток туристов, сможет ли он дойти отсюда до Одессы? Тот в ответ только улыбнулся и хмыкнул многозначительно. Дескать, что там Одесса, мы и до турок дойдём, если потребуется.
- А до Констанцы?
- До Констанцы?,,, - он смерил меня насмешливым взглядом, словно дитя неразумное. - До неё - ближе всего. Была бы погода...
И весомо замолчал, давая понять, что для потомков тарханкутских джайманов невозможного нет. Ну, почти...
P.S. Не так давно у меня появилась идея, пройти по всей нашей России от её самой юго-западной точки до самой юго-восточной. Как думаете, сумею?
Тогда следите за публикациями. Прямо с завтрашнего дня.