Настал первый день отпуска, но мне было всё равно. Что офис, что дом - какая разница? Лишь бы была рядом стенка, в которую можно уставиться. Ца - ться, ца - ться, ца - ться… Излюбленную прострацию прервал телефонный звонок.
Мама. Дача. Смородина. Урожай надо собрать. И вроде как без планов на отпуск только дочь. Я слушала молча: зачем было отнекиваться? Может, последний раз пособираю ягоды. Помниться, в детстве я это любила. Мама приняла согласие как должное. То ли ей из санатория тоже было всё равно, то ли кто-то хорошо изображает покладистость.
Подмосковная платформа встретила настоящим июльским ливнем. Народ кутался в дождевики и пытался закрыть небо зонтами. Смешные. Под такой дождь надо выходить с полным фатализмом, распрямив спину и лишь немного сощурившись. Он смоет затхлый запах электрички и укроет твоей же насквозь мокрой одеждой. Сандалии гулко хлюпали до самого края платформы, а потом пришлось долго мариновать их на семафоре.
Как и всякая летняя гроза, эта вскоре растеряла свирепость и оставила вместо себя слабенький по-школярски вертикальный дождик. От такого не столько мокро, сколько рябит в глазах. Бесконечный товарняк всё тянулся из-за леса, безрезультатно громыхая по рельсам: ни один камень в насыпи и не думал сдвигаться. В ожидании автобуса я чуть прищурила глаза, размазав грузовые вагоны, цистерны, рельсы. Так мы в детстве пытались увидеть что-то объемное в плоской волшебной картинке. Сейчас второго дна в около-платформенном пейзаже я не искала, но, как ни странно, нашла.
На насыпи ясно виделось сухое пятно. Где-то на высоте человеческого роста над этим местом дождь обрывался, рисуя силуэт: плечо, голова, плечо. Контур слегка рябил от отскакивающих капель. Товарняк всё ещё шёл фоном, потом цепочка вагонов резко оборвалась, а контур в дожде остался.
Что-то надо было испытать по этому поводу. Хотя бы интерес. Прислушалась к себе: сердце не стало биться чаще и под ложечкой, как пишут в триллерах, не засосало. Я просто смотрела в очерченную моросью пустоту. Мне было всё равно, глядел ли кто-то в ответ.
Дождь закончился вместе с ожиданием редкого транспорта, и дача стала приближаться со скоростью новомосковского автобуса. Жаль, что доставки всё ещё плохо доезжали до наших мест — за продуктами придется ходить в местный Сельмаг. Хотя, мне только собрать смородину... Нас как раз тряхнуло на переезде, и мне вдруг подумалось, что это могло бы стать хорошим местом. Раз — и готово. Внезапно затылок кольнуло чьим-то взглядом. Я обернулась, но в полупустом автобусе позади меня никого не было.
Остановка. Опять дождь. Бесчеловечно прямая улица. Наш дом почти в самом конце дороги, за разлапистой ёлкой. Из всех соседей только отчаянная огородница, тёть Маша, пыталась всполоть грядки. На автомате махнула ей рукой, но, кажется, из-за дождя она меня не заметила. Уже перед самым домом вновь ощутила чей-то взгляд. Вдоль улицы никого не было, разве что… Прищурилась. Да, снова контур. Там, в самом начале, где ещё видно пролетающие по шоссе машины. В этот раз неприятно кольнуло в солнечном сплетении, но лишь мельком. Мокрыми от дождя руками нащупала ключи и через гараж вошла на участок.
Надо бы проверить смородину. Бросив в предбаннике рюкзак с вещами, сразу вышла обратно в морось. Пробралась мимо любимых маминых деренов в угол участка, где ютились кусты смородины. Эх, как я и предполагала: аккуратные рядки ягод ещё бесцветно прятались за листвой. Рано. Может, и мне пока рано?
Деревья на участке за мою юность успели вымахать так, что сами выдавали дождя после каждого ливня. Небо прояснилось, но солнце спешило к закату. Зябко было настолько, что мурашки загнали меня в дом. Пользуясь одиночеством, развесила одежду на перилах лестницы, а сама закуталась в старую папину футболку и дырявый дачный свитер. Ломота в замерзших пальцах отступала под жаром чашки с растворимым кофе. Немного запущенный газон было видно только из одного окна: остальные закрывал кустарник или дикий виноград. Можно было бы помочь маме и обрезать, но мне не хотелось оставлять слишком много следов. Чем меньше напоминаний, тем лучше.
Краем глаза зацепилась за что-то неправильное возле беседки, будто рябь в воздухе. Сжав плотнее чашку, заставила взгляд остановиться и не смотреть… не смотреть туда. Несколько раз выдохнула и почувствовала удары изнутри грудной клетки. Надо же. Давно тебя не было слышно, сердечко. По подоконнику забарабанил дождь. Мерный стук на уровне инстинкта обещал, что всё будет хорошо. Будет ли? Вот только краю глаза не показалось: возле беседки висел контур. И ладно бы он привалился к деревянному срубу, как нормальный человек, но нет: стоит так, что только голова и плечи выделяются дождем. Будто вытянулся по струнке и не шевелится.
— Да пошло оно всё, — поставила чашку, кулаками протёрла глаза, — Не от страха же умирать, ей богу.
Дернула на себя раму, высунулась по пояс и снова уставилась в пространство около беседки. Не двинется, не шелохнется, только рябит слегка. Кинула в него чашку, но та не долетела. Завизжала, заорала на очерченную пустоту — пусть оглохнет. Челюсть заломило от крика, но контур не сдвинулся. Я больно стукнула кулаками по подоконнику и размашисто зашагала к выходу, привычно огибая углы и тумбочки. За дверью ожидала увидеть незваного прозрачного гостя, но перед крыльцом никого не было. Понеслась к беседке, надеясь ткнуть это нечто пальцем промеж невидимых глаз. Дождь, как назло, резко стих, и теперь контур исчез. Я обежала несколько раз вокруг беседки, а потом, запыхавшись, повалилась на четвереньки. Газон пах разлитым кофе, чашка закатилась под жимолость, а я легла на спину и смотрела, как выцветает и без того блеклое небо. Привидится же такое.
Следующим утром взяла секатор и обрезала пол участка. “Будущим летом всё отрастет и забудется” — объясняла я для себя перемену курса, в душе понимая, что лукавлю. Несколько дней над домом пробегали тучи, но дождя не было. Смородина всё не хотела зреть, задерживала меня. Это начинало немного злить. Ещё в доме закончились макароны, а в крупах завелись жучки. Мама всегда была с этим неаккуратна, и вот результат. Пришлось идти в Сельмаг: умирать от голода в мои планы не входило. Мне больше нравился железнодорожный переезд.
Для беседы с продавщицей натянула было маску милой барышни, но разговаривать разговор не понадобилось. Всё прошло сухо, по делу и без привлечения соседей и погоды. И сюда добралась московская деловитость.
На полпути к дому поднялся ветер и тут же пахнуло свежестью, обещая прибить взметнувшуюся пыль тяжелыми каплями. Ливень, как и тогда на станции, принялся в первую очередь за мои сандалии, будто ему было весело слышать кряканье промокшего кожзама. Пакет с продуктами нещадно мотало из стороны в сторону, зато хоть намокшие волосы не лезли в глаза. Около нашей калитки дождь вычерчивал длинную дугу над несколькими сухими плитками. Значит, не только голова и плечи. Косой дождь дал моим глазам выцепить силуэт. На минуту остановилась, но потом быстро, оскальзываясь и крякая пятками на каждом шаге, направилась именно к калитке. У невидимки остановилась, посмотрела в район головы и процедила:
— Отстать от меня.
Отчего-то я знала, что он не пойдет за мной. Будто у нас был пакт о ненападении. Вот только проковыляв через участок к дому и закрыв за собой на замок дверь, я тяжело опустилась по стенке и просидела так двести, а может и триста счетов. Давненько я не пользовалась этой техникой успокоения. Она, как и прежде, не сильно помогала, зато хоть не давала цепенеть часами.
Когда я наконец поднялась, зубы сильно стучали. Болеть совсем не хотелось. Как-то не так я представляла себе последние дни жизни. Да ещё этот контур. То ли мозг барахлит, то ли на пороге смерти начинаешь видеть всякое. Отогревалась чаем и горячими бутербродами. Хоть Дарницкий хлеб в Сельмаге остался прежним, душистым.
Той ночь я включила в доме отопление и спала под двумя одеялами, соорудив из них пещеру, прямо как в детстве. Мягко было везде и можно было забыть, где верх, а где низ.
Следующая неделя выдалась сухая. Небо намертво затянуло низкими облаками, но дождя не было. Не знаю, ходил ли вокруг контур, но я старалась об этом не думать: обрЕзала одичавший кустарник, почистила от сорняков старую альпийскую горку. Из-за забора регулярно слышались звуки трудящихся газонокосилок, но мне нравился заросший газон: по нему приятно было ходить босиком. Смородина вот только никак не зрела. От отпуска осталась ещё неделя и теперь я уже сомневалась, что успею собрать ягоды.
Дождь пошел во второй половине дня. С момента последнего ливня я как-то свыклась с мыслью, что на участке может быть кто-то ещё, потому залила коричневые гранулы кипятком, добавила молока и вышла на крыльцо. Так и есть: стоит, поджидает. Я плотнее закуталась в дачный свитер и села на верхнюю ступеньку крыльца.
— Ну и что дальше? — спросила у очерченной пустоты, не слишком надеясь на диалог.
Вместо ответа контур двинулся через разлапистый дерен в угол участка: туда, где росла моя смородина.
— Эй, ягоды не попорть! — быстро поставила чашку на ступеньку и засеменила за ним.
Чем ближе к кустам смородины, тем светлее становился силуэт моего гостя. Когда он остановился, то стал похож на окно в какой-то солнечный мир, где моя смородина уже красная. В стороне от него кусты были всё такие же мокрые и блеклые. Я подошла ближе и постаралась разглядеть спелые ягоды: блестящие, полупрозрачные и чуть не лопающиеся от зрелости.
— Что за чертовщина, — прошептала я и протянула руку к красным бусинкам смородины. Мир вокруг резко перевернулся, опрокинув меня наземь. Под спиной острые камни, под шеей холодный рельс, перед глазами небо, а барабанную перепонку рвёт истошный гудок поезда.
Очнулась я под кустом смородины. Солнце слепило сквозь листву, вокруг алели созревшие ягоды. Из глаз сами собой лились слезы. Я села и ясно поняла, что после отпуска вернусь на работу, а в следующем году точно куда-нибудь съезжу, вот просто так, просто для себя.
За два дня я обобрала все четыре огромных куста, часть ягод заморозила, а часть прокрутила с сахаром. Положила с собой в Москву красно-сладкую баночку и, закинув рюкзак за спину, зашагала к остановке. Сандалии нещадно натирали. “Недолго вам осталось мучить меня” — мысленно пообещала я этой крякающей парочке.
— Ирусик, привет! — тётя Маша махала мне, опершись на лопату, — Давно приехала?
— Да уж три недели как, вот уже уезжаю. А вы-то, тётя Маш, тут небось с начала лета?
— Да нет, я в санатории в июне была. И родителям твоим его же присоветовала, — соседка подошла поближе к дороге и понизила голос, — Хорошо, что они раньше этого ужаса уехали.
— Какого ужаса, вы о чем, тёть Маш?
— Ох, милая, так ведь на нашем переезде парень какой-то самоубился. Как раз месяц назад. Ровно в тот день, когда я от своих возвращалась, — она тяжело вздохнула, и заговорила ещё тише, — сама я не видела, но говорят, что его метров на двадцать разметало.
Автобус неспешно вёз дачников к станции. На переезде традиционно тряхнуло. Закрыв глаза, я тихо прошептала: “Спасибо”.
Автор: Betweenk-a
Источник: https://litclubbs.ru/articles/54949-tolko-kontur-v-dozhde.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: