Из ладони в ладонь лунная пыль,
Тяжкие горсти белого золота.
Черное небо, бледный ковыль
И холодно, холодно.
.
Белые тени, белая тьма,
Шепот травы так таинственно, призрачно,
Кто-то на грани мутного сна
Вытянет, вышепчет.
.
Горькие песни лунных волков,
Режет под сердцем. Всполох под веками –
Мечется танец белых волхвов
Над звездными реками.
.
Лунной тропою нагая душа
Падает в бездну над склоненным теменем.
Падает медленно и не спеша.
Вверх. До скончания времени.
Горбы барханов уходили в беззвездную ночь за горизонт. Песок холодной сухой водой стекал между пальцем из ладони в ладонь. Вместе с печальными мыслями.
Издали могло показаться, что старый бедуин замотал от холодного ветра половину лица концом чалмы, сидит на песке и пытается заснуть со склоненной на грудь головой. Только руки выдают, что не спится ему. Они вместе с песком горстями меряют время. Стемнело так, что почти не виден рядом силуэт коня. Темнота и холод наполняют чаши ложбин среди барханов. Тихое шуршание песка меж сухими пальцами, бесшумный шепот таких же сухих, тонких губ в резком очертании седой бороды и усов на тёмной, почерневшей как эбеновое дерево, коже.
Холод и память неторопясь сжимают ему сердце. О чем можно думать сидя неподвижно посереди бесконечной пустыни в стылом мраке ночи? О вечном!
Старик поднял голову и медленно огляделся. Неуютно и зябко. И мысли не светятся, а ползут скарабеями ногами вперед, катя свой шарик Времени. Последние песчинки просочились сквозь пальцы, и на ладони осталась одна измученная душа. Она не подавала признаков жизни. Или не хотела их подавать. Не хотела беспокоить и беспокоиться. Искала забвения и покоя. Тяжелила и холодила руку как глоток ртути. Он даже не подул, он подышал на нее. Душа сжалась, зажмурилась и ответила слабой перебежкой голубого сияния. Ей понравилось. Он почувствовал и подышал еще. От сухой и сморщенной ладони ощущалось слабое тепло и его не хватало. Дыхание добавило и оживило душу. Она очнулась и просветлела.
- Иди. Я тебя больше не держу. Старик отодвинул ладонь и раскрыл ее шире. Душа приподнялась, вгляделась в черное морщинистое лицо с выцветшими глазами и ответила очень тихо:
- Хорошо. Прощай! И стала медленно стекать вверх по спирали, поднимаясь, всё выше над рукой, стариком, пустыней. С каждым витком, удаляясь и увеличиваясь, сияла ярче и сильней. Чтоб ей удобнее было взлетать, вторая ладонь присоединилась к первой, и за душой в эту спираль отправились оставшиеся песчинки. Кружась в плавном водовороте танца, они голубели, сияли и подмигивали от удовольствия. Старик нагнулся, зачерпнул в обе ладони щедро песка, подбросил его в небо и упал навзничь. Он смотрел, как те песчинки разгораются в звезды, отражая свет его Души, воцарившейся на небосклоне.
Горбы барханов уходили за горизонт в щедро усеянную звездами ночь.