Как только стараниями героя Отечественной войны 1812 года есаула Швечикова был основан хутор на берегу Северского Донца в юрте станицы Гундоровской, так сразу же в центральной части будущего селения было выделено место под православный храм. Но при жизни первого поколения швечиковцев, проживавших на освоенной с большими трудами земле, он так и не появился. Нужно было сначала самим отстроиться, поставить для себя добротные курени, а для домашнего и рабочего скота помещения для его содержания в тепле и сытости. А ещё накатывали разные жизненные беды и невзгоды, причём одна за другой. То подступала из южных краёв многолетняя засуха, то случались разорительные градобития и чуть ли не ежегодные наводнения. И всё же пришло время для постройки храма. Не могло не прийти. На Дону редко какой большой хутор обходился без церкви. И строить их было принято так, чтобы из одного казачьего селения можно было увидеть церковь в другом, рядом стоящем. Да и чтобы пешего переходу было не более полутора-двух часов. И тогда, встав спозаранку, можно было бы успеть на утреннее богослужение и не сильно поздно вернуться с вечернего.
К тому же куда веселее ехать по степи, видя перед собой приметный ориентир, такой как макушка колокольни. Темными ночами, с позволения местного священника и под присмотром церковного служки, на них устанавливались большие масляные фонари издалека видные в степи. Зимой, в сильные бураны и метели, тот же служка отбивал удары большого колокола и это придавало сил заблудившимся путникам и они благополучно добирались до человеческого жилья.
Дело строительства хуторского храма пошло быстрее, когда войсковое начальство объявило, что за внесение не менее ста рублей серебром в церковную казну будет предоставляться отсрочка от действительной военной службы. Находились и такие служаки, которые возмущались: мол молиться будут все, независимо от того служил, или не служил, а вносить деньги нужно в первую очередь тем, кто попал в перепись именно тех лет, которые пришлись на строительство.
Пока церкви не было, службы вершили в специально отведённом просторном доме и звонили в три колокола: мал, мала, меньше, подвешенных на высоких воротах.
В дни больших праздников в таком доме все поместиться не могли и поэтому служба велась под открытым небом. Хорошо, если это была пасхальная литургия, а каково на Рождество или на Крещение? При трескучих то морозах и зимней непогоде?
Конца службы дожидались только самые стойкие и это у них считалось равнозначным чуть ли не паломничеству. Побывали только не за тридевять земель, а рядом, на соседней улице, но всё же преданность делу православной веры показали сполна.
Приход был, а достойного храма Божьего не было. Сначала на выделенном под него участке появилось четыре столба из песчаника, сложенные на сухую. Их долго в хуторе называли поповскими. Потом в присутствии гундоровского благочинного было освящено место будущего храма и он был поименован Свято-Серафимовским в честь святых ангелов, а они, как известно, сходят с небес только к истово верующим и им же во всех делах помогают. Станичный священник обратился на хуторском сборе к собравшимся и призвал помогать святой церкви и заверил их, что дела хлеборобские пойдут лучше, как только будет воздвигнут храм. На том же сборе приходу был представлен незадолго до этого рукоположенный в сан священника отец Евлампий.
Фамилия его в миру была Дьяков, а отчество Силыч, но так его, конечно, никто не называл. Не принято было. Он был выпускником Донской духовной семинарии. Причём закончил её по первому разряду и мог выбрать место и достойнее, чем отдалённый хутор, но он женился на дочери особы духовного звания из станицы Каменской и решил, что так будет лучше.
Очень облегчило его жизнь то, что на деньги от полученного приданного за его невестой был куплен дом неподалёку от строящегося храма.
Когда поутру новоявленный священник раскрывал пошире окно своего казачьего куреня, то он прежде всего подмечал насколько приросло вверх и вширь церковное здание.
Почти все подготовительные работы хуторяне делали сами. Навозили с каменных ломок возы с камнем песчаником и известняком. По плану, размеченному приезжим землемером, соорудили ленточный фундамент и тут же, после его освящения, начали выкладывать стены. От сооружения деревянного здания хуторяне отказались. Уж очень много было примеров, когда выгорали дотла такие строения. Решили так: пусть строительство растянется на несколько лет, но лучше воспользоваться ниспосланными Богом возможностями и поставить Свято-Серафимовский храм на века.
Владельцы местных каменных ломок и мастерских по выделке кирпича объявили, что до окончания строительства они десятую часть добываемого камня и производимого кирпича будут отдавать приходу. Такая получилась не просто полновесная, но и тяжеловесная десятина в пользу церкви.
На каждую неделю расписывались по хуторским улицам гужевая и трудовая повинности на благо главного на тот момент строительства. Атаман и настоятель храма отец Евлампий заботились о том, чтобы в дни общественных работ каждому находилось дело по его силам. Хоть и много было своих недоделок на казачьих подворьях, но редко кто постыдно увиливал от богоугодных стараний.
Когда настал славный и памятный день первого богослужения во вновь построенном храме, а произошло это через целых шесть лет после прибытия отца Евлампия в хутор, то в толпе собравшихся казаков и казачек стояла супруга священника, матушка Ольга и на руках у неё был совсем недавно рождённый малыш, а за юбку с одной стороны держалась девочка, а с другой мальчик. Чем не пример чадолюбия для своих прихожан! С этого дня потекли дни церковно-бытовой летописи Свято-Серафимовского храма и много раз звучали под его сводами воодушевляющие слова молитв:
- Благослови Царство Отца и Сына, и Святого Духа, ныне, присно и во веки веков!
Больше всего отец Евлампий любил крестить новорожденных и радовался, когда раздавался звонкий крик мальчика:
- Казачок родился! Во славу Отечеству, на великую радость семейству и для службы государю!
Когда же рождалась девочка, он, в противовес бытующим неверным суждениям родителей, напирал на другое:
- Продолжательница рода человеческого на Божий свет появилась. Здоровья ей пожелаем и благополучия!
В горестные дни приходилось отпевать в храме усопших и их относили потом на хуторское кладбище, которое разрослось так, что стали рыть могилы уже вверх по степному бугру. Хуторяне горько шутили:
- При жизни земли не хватает и после смерти тоже.
Казаки всех возрастов нередко обращались к отцу Евлампию по поводу толкований Библии. Тут ему не было равных. Не зря же духовную семинарию в числе лучших закончил! А как он связывал случаи из жизни хуторян со святостью! Особенно удавалось это в отношении пороков.
Их в казачьей среде было не намного меньше, чем в какой-либо другой. Как и везде были любители без меры выпить. Табакокурение стало чуть ли не нормой жизни. Грешили казаки тем, что оскверняли свои уста бранью, особенно когда возникали не такие уж редкие скандалы по поводу утеснений и неудобств на казачьих паях и огородах. Не всем супругам удавалось соблюсти верность в их отношениях. Особенно это проявлялось, когда казак уходил на тягучие четыре года действительной службы, а его благоверная оставалась под присмотром родителей. Только не всегда этот присмотр помогал, а порой грешили отцы казаков, покрывая свои седые головы тяжким грехом снохачества.
Чтобы победить пьянство в хуторе затеяли вовлечение казаков в обществе борьбы за трезвость. Евлампий стал приглашать к себе, как бы невзначай, на религиозно-нравственные беседы шибко пьющих. Только это помогало мало.
Рядом с божницами в казачьих куренях появились брошюры о вреде пьянства, которые так и оставались лежать с неразрезанными страницами. Хорошо хоть на растопку печей не пускали.
Сам отец Евлампий к числу совершенно не пьющих не относился. В позволенное церковью время с удовольствием мог пропустить рюмочку, другую, а то и третью под хорошую закуску в виде зернистой икорки или балычка, которыми его исправно снабжал рядом живущий, потомственный рыбак по прозвищу Сом Сомыч.
Хуторяне часто видели своего священника в самых разных местах. То он спешил на отправление духовных треб прихожан, то ехал на своём возу на земельный пай, то остановливался посреди улицы и делал кому-то строгое внушение.
Рано поседевшие волосы он зачёсывал назад и тем самым открывал широкий лоб с глубокими морщинами. Из-под кустистых бровей на собеседника внимательно смотрели большие карие глаза. Казалось, что он даже взглядом мог выразить все свои чувства.
Иногда в нём угадывалось одобрение и сопровождалось оно почти ласковой полуулыбкой. А нередко скрывались гром и молнии и беда была тому, кто их навлекал на свою голову!
На особо провинившихся настоятель храма мог наложить наказание. К примеру отбить сто поклонов в пустой церкви, Но, как правило, он этого избегал и считал, что достаточно публично высказанного осуждения. Некоторые после этого сами обращались за церковным покаянием. И каялись, ещё как каялись! Но чуть повременив, снова грешили.
Когда по просьбе прихожан отец Евлампий давал испрашиваемое благословение и накладывал на их головы свою мягкую руку, то можно было уловить идущий от руки и одеяния священника сильный запах ладана и воска. Церковный дух никогда не выветривался!
Торговый казак Карапыш от нечастых щедрот своих передал семье священника целый рулон черного ивановского сатина. Цвет не маркий, к тому же соответствовал сану отца Евлампия и потому всё его семейство по двору и в своем курене ходило в черных одеяниях. Когда же выходили на огород работать, то могло показаться будто стая черных воронов приземлилась за ограду и они расхаживали среди грядок, выискивая себе пропитание.
Не гнушался отец Евлампий работать на выделенной ему хуторским обществом земле. С одной лишь разницей - в самых тяжёлых работах ему без понукания помогали несколько казаков. Причем иногда даже раньше, чем успевали это сделать у себя на своих земельных паях и огородах. При этом говорили:
- Батюшка служит Богу и нам соответственно, а мы ему помощь окажем. Глядишь, и зачтется там, где надо.
Хоть и жил отец Евлампий среди хуторян и такими же заботами как и они, но всё равно всегда существовала незримая стена между ним, как главой прихода, и верующими. И от него хоть и не часто, но можно было услышать заповедные присказки:
- Мне такие деяния сан не позволяет…
- По церковным установлениям мне лучше воздержаться…
- Мирское вам, а богослужебное мне. Так не мною устроено…
По большим праздникам по хутору двигалась процессия. Впереди в церковном облачении отец Евлампий и дьяк Василий, а за ними ктитор - церковный староста, который шёл с вожжами в руках, правя телегой, на которую складывали пожертвования для нужд причта. Из казачьих куреней выходили казаки целыми семействами, тут же получали благословение и пристраивали на телегу кто полоклунка пшеничной муки, кто мешок зерна для прокорма скотины и птицы, которую у себя на подворьях держали священники. Запасливый ктитор раскладывал всё принесённое по заранее приготовленным цибаркам и кошелкам. Всё потому, что помимо столь ценимого всегда хлеба, хуторяне жертвовали шматки сала завёрнутые в тряпицы, постное масло в бутылях, баночки с медом, рулоны домотканого полотна и даже бутылку- другую самогонки. Не возбранялось и такое подношение и оно особенно радовало дьяка Василия, который с нетерпением дожидался, когда закончится проезд по улицам и можно будет налить по стаканчику всем сборщикам воспомоществования, нарезать на ломти свежеиспечённую хлебину и положив на них по кусочку розового сала с хорошим чувством выпить за щедрость хлеборобов.
Чтобы такая щедрость проявлялась у всех хуторян, церковный староста пускал в ход и такую хитрость. Он не отъезжал от казачьего двора до тех пор, пока не убеждался, что принесённые дары действительно соответствуют благосостоянию домочадцев.
То поправит сбрую на лошади, то осмотрит ступицы на колесах, а то и вовсе нырнет под воз посмотреть в порядке ли оси и поворотный круг. Не на всех это действовало, но особо совестливые, зная про такое художество помощника священника, всегда выносили дополнительные дары.
Однажды в хуторе Швечиков произошло памятное для каждого земледельца событие.
Весна в тот год радовала как никогда. Сразу после того как отсеяли хлеба на казачьих паях пошли теплые дожди с туманами. Хорошая примета. Природа словно набрасывала защитный покров на готовящуюся дать урожай землю.
Когда цвели сады почти полторы недели светило яркое весеннее солнышко. Пчёлы вылетели на опыление прибрежных садов и подолгу зависали над ветвями. Когда прошло такое благолепие, каждый садовод осматривал завязь на плодовых деревьях и украдкой тихо радовался. Но зря. Преждевременная радость земледельца почти всегда приводит к глубокому разочарованию.
И то что это так, сразу все поняли по разнесшимся ранним утром по хуторским огородам и садам женским крикам и крепким мужским проклятьям.
Пелена морозного воздуха, крадучись, зашла в хутор и сначала похозяйничала в низинах, а потом добралась и до верховых левад. Только что появившаяся завязь на плодовых деревьях превратилась в черные безжизненные грозди. Особенно досталось винограду. Его зелёные стебли с едва зародившимися гронками стали тёмно коричневыми и скукожились. Конец, нечего ждать урожая!
Наиболее расторопные хуторяне разожгли костры, но ветра в ту ночь почти не было и дым просто поднимался в облака, куда то и дело смотрели убитые горем люди и взывали к Богу. А к кому ещё обращаться при такой беде?
Как всегда прихожане пришли к отцу Евлампию получить от него успокоение и выяснить почему произошло такое несчастье.
Ответ был кратким и сведенным к такой последовательности. Много грешили. Плохо молились. Мало жертвовали святой церкви.
Пока хуторяне спасали остатки урожая отец Евлампий вместе дьяком Василием и самыми приближёнными верующими усердно молились:
- Владыка Господи Бог наш! Посмотри на нас, смиренных рабов твоих! Услышь наши мольбы, и как великий и щедрый не обращай внимания на наши прегрешения! Яви нам благодатную погоду по достоянию твоему! И пусть солнце светит просящим от тебя милости! Сделай радостным лицо земли нашей, ради людей твоих, скота и всех других животных, которые насыщаются твоим благоволением и ты даёшь всем нам пищу. Об этом молим тебя и уповаем на твою милость!
Кто говорил, что помогла молитва, а кто, напротив, утверждал, что урожай всё равно пропал. Главное, что вера осталась, а за спокойствие и просветление душ отвечал перед всеми отец Евлампий. И с этим в хуторе Швечикове никто и никогда не спорил.
Член Союза писателей России
Сергей Сполох.
Примечание: 1. Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.