В то время, когда Елена находилась в цирке, Эдмон, Аполлон и Мария искали место для захоронения Оскара. Выйдя из шатра, и посовещавшись, они решили идти на лесную поляну, которая была недалеко. По дороге Мария тихо ворчала.
— Как я устала, — ныла она, — из-за этой Луизы у меня всегда одни неприятности.
— Какие от Луизы у тебя неприятности? — переспросил воздушный гимнаст.
— Сначала в нее влюбился Штефан, потом она взялась учить его дрессуре, а сейчас по ее милости я должна ходить по лесу и искать непонятно что.
— Не понимаю. — произнес Эдмон. — В чем перед тобой виновата Луиза? Штефан влюбился в нее сам, учить дрессуре она имеет полное право, кого сама выберет. И Оскара убила не она, а городовой. Какие ты можешь к ней предъявлять претензии?
— Какие? — взвизгнула красавица. — Да такие! Штефан младше нее и должен был влюбиться в меня.
— Теперь понятно почему ты стала как фурия. — спокойно произнес тяжелоатлет.
— Дрессуре она должна была учить меня!
— Ты же с собачками и кошечками занимаешься. — пожав плечами, проговорил Эдмон.
— Вот именно! С кошечками и собачками. — пренебрежительно сказала красавица. — Тьфу! Мелюзга! — передернув плечами, добавила она. — А вот представьте меня среди хищников в облегающем блестящем трико, лаковых туфлях и с хлыстом в руках.
— Розовой накидки не хватает. — проговорил гимнаст.
— Да. — с жаром подхватила Мария.
— И короны на голове. — добавил Эдмон.
— Конечно! — не замечая иронии, ответила девушка.
— И можно писать книгу под названием «Я и дрессура.»
— Какую книгу? — недоумевая, спросила красавица.
— Ты же уже великая дрессировщица и куда маленькой Луизе до тебя?
— Ты издеваешься?
— Как я могу мелкий подданный издеваться над королевой?
— Так-то лучше. — гордо произнесла Мария.
Мужчины, тихо усмехаясь, прошли вперед, обсуждая какое должно быть место для захоронения.
— Я думаю, что это должна быть поляна, окруженная березами. — произнес Эдмон.
— Почему? — спросил тяжелоатлет.
— Мне было бы приятно лежать в таком светлом месте.
— Знакомый служитель кладбища мне рассказывал, что у них устраивают для умерших целые склепы. Урны с прахом держат в специальных ячейках, закрывающихся на ключ.
— Мне не нравится лежать в шкатулке, поставленной на полку в шкаф.
— Зато родственники могут там прятать свои драгоценности.
— Тем более не хочу. Я не банк, чтобы охранять чужие ценности. — поморщившись, произнес гимнаст.
— А я бы хотел, чтобы мой прах развеяли где-то высоко в горах. — мечтательно сказал Аполлон.
— Ага. — иронично ответил Эдмон. — Только денег сначала накопи, чтобы можно было поехать отправить тебя в последний путь.
Поравнявшись с мужчинами, Мария, услышав конец разговора, переменившись в лице, потребовала закончить этот разговор.
— Что тебе в этом не нравиться?
— А что здесь может нравиться? Не нужно раньше времени об этом говорить.
— Ты думаешь, что если не говорить об этом, то это не случиться? — произнес гимнаст.
— Я не желаю об этом думать. — высокомерно произнесла Мария.
— Ну, да. — согласился Эдмон. — Известная позиция инфантильных барышень. Как у детей, когда они, закрывая лицо руками, прячутся от неприятностей. Не вижу проблемы, значит, она не существует.
— Ты откуда знаешь про детей. — поморщилась красавица.
— Я рос в многодетной семье и был там старшим.
— Фу. — передернула плечами девушка. — И сколько там вас было?
— Семь детей. Четыре девочки и три мальчика.
— Ужасно.
— Что ужасно?
— Да все ужасно. — кривя губы, произнесла Мария. — Ужасно быть беременной, ужасно столько рожать, а потом еще мучиться с ними всю жизнь.
— Ты точно еще ребенок, а не женщина. — подвел итог Эдмон.
— Это я-то?! Да я самая настоящая женщина! Я королева!
— Настоящая женщина стремится к материнству и другой вопрос, что не у всех детки бывают. Мама говорила, что есть материнский долг родить, вырастить дитя, а потом иметь мудрость отпустить его в свободную жизнь.
— Ну, да. — ответила девушка. — Типичные рассуждения мамаши-наседки, которая ничего в жизни больше и не умеет, как только рожать детей.
— А ты попробуй, а потом и поговорим. — усмехнулся гимнаст.
— Не королевское это дело детей рожать.
— Поэтому-то почти все королевские династии и исчезли с лица земли. — не выдержав, расхохотавшись, ответил Эдмон.
— Ты думаешь, что кроме цирка ничего в жизни не существует? — усмехнувшись, спросил гимнаст.
— Что существует вне цирка, то меня совершенно не интересует. — надменно ответила красавица.
— Конечно. Другой реальной действительности кроме цирка не существует. Только арена и те, кто на ней выступает.
— Ну и зрители.
— Спасибо за то, что хоть зрителей оставила.
— А для кого же выступать? Да и оплачивать кто-то должен.
— Да, да. Все же должны восхищаться и падать ниц перед такой красотой.
— Конечно.
— Что же эта красота умеет?
— Зачем красивой женщине что-то уметь? Пусть умеют те, кто некрасив.
— Так ты вроде говорила, что хочешь быть дрессировщицей тигров.
— Ну.
— А там надо работать, работать и еще раз работать.
— Ой, ерунда какая. Сами постоянно говорите о том, что у Луизы есть какой-то дар. Вот им-то эта лилипутка и должна была со мной поделиться, чтобы я смогла блистать на арене.
— Мария! — не выдержал тяжелоатлет. — Не смей называть Луизу лилипуткой.
— Почему? Скажите спасибо, что назвала лилипуткой, а не карлицей.
— Что же ты так людей-то не любишь? — вздохнув, произнес гимнаст.
— Будто лилипутка ваша людей любит? На хромой кобыле к ней не подъедешь. Всегда одна была.
— Зато ты так часто с людьми, что у всех скоро аллергия на тебя начнется. — проговорил Эдмон.
— Ха! Красивые женщины аллергии не вызывают.
— От них только сразу отек Квинке начинается. — тихо добавил юноша.
— Что ты там бормочешь?
— К несчастью, имею любовь к размышлениям. И вот сейчас думаю о том, откуда же в тебе столько злости? В маленькой Луизе нет ненависти к людям и, наверное, у нее были свои причины, чтобы долгое время не подпускать нас к себе близко. Что ты, да и мы все знаем о ней и вообще о людях, кроме имени и рода занятий? Если человек не хочет раскрываться то, несмотря на всю его внешнюю открытость, никогда не узнать его.
— Ну, я-то открытый человек.
— Такой открытый, что иногда хочется тебя прикрыть какой-нибудь паранжой. — усмехнулся Эдмон.
— Какой-то женоненавистник.
— Да нет. — произнес задумчиво юноша. — У меня даже есть любимая.
— Любимая? — фыркнула Мария. — И ты в лилипутку влюбился? То-то ты ее так защищал.
— Да нет. Моя любимая живет в другом городе, и я счастлив, что во мне живет любовь.
— Как можно любить кого-то на расстоянии?
— Не понять твоей красивенькой голове с воображаемой короной, что есть любовь, которая питает тебя в этой жизни.
— Ой, врешь ты все, наверное.
— Не буду даже спорить с тобой, свет моих очей. — произнес с усмешкой Эдмон.
— Все хватит, а то вы сейчас совсем поругаетесь. — миролюбиво произнес тяжелоатлет. — Давайте решим, какое нам место все-таки нужно.
И они начали это бурно обсуждать, пытаясь навязать остальным свои предпочтения. Продолжая выяснять, кто прав, они очутились около высокой сосны. Солнце, медленно плывущее в свою опочивальню, окрашивало все в розовые и красные тона. Сосна казалась перламутровой и источала накопленное за день тепло. Обрамляло дерево мягкая трава, которую в сказках называют муравушкой, и стелилась она мягким бархатным ковром по земле.
— А ведь это то, что нам нужно. — произнес гимнаст.
— И земля мягкая, чтобы копать. — согласился тяжелоатлет.
— Я согласна.
Эдмон с Аполлоном, усмехнувшись, молча, переглянулись.
— Раз мы уже нашли место, то можно идти обратно? Я устала и хочу есть.
— Мы должны запомнить это место, и сможем возвращаться. — сказал гимнаст.
Внимательно все осмотрев, и стараясь запомнить, Эдмон попросил сделать Аполлона небольшую зарубку на дереве, прихваченным из цирка ножом. Еще раз, окинув все взглядом, он предложил своим спутникам идти обратно.
— Наконец-то. — почти прошипела красавица.
И они пошли.