Эрнст Генрих Барлах (2 января 1870 — 24 октября 1938) — немецкий скульптор-экспрессионист, медальер, гравер и писатель.
Хотя он был сторонником войны в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, его участие в войне заставило его изменить свою позицию. В основном он известен своими скульптурами, протестующими против войны.
Во время подъёма нацистской партии большинство его работ было конфисковано как «дегенеративное искусство». Стилистически его литературное и художественное творчество находилось между категориями реализма XX века и экспрессионизма.
Немецкий скульптор, гравёр, график и писатель-драматург. Художник, работавший в фигуративном искусстве, считается ярким представителем позднего экспрессионизма, тесно связанным с традиционной готикой немецкого средневековья.
Эрнст Барлах родился в 1870 году в семье провинциального врача. Отец его вскоре умер, после чего семья лишилась достатка. С детства Эрнст любил всякого рода творчество.
В 1888—1891 гг. учился в Художественно-промышленном училище в Гамбурге. После окончания Гамбургского художественно-промышленного училища поступил в Академию художеств Дрездена, занимался в мастерской знаменитого Роберта Дитца.
Сидящая женщина
Слепой нищий
Русская нищенка-2
Влюбленные
ти свои работы он делал из дерева и повторял потом в керамике. Легко заметить, что они, в общем-то, находятся в русле модерна – масса предельно обобщена и текуча, контуры – плавные, но заряжены энергией. Все это придает его работам качество монументальности. Они небольшие, в несколько десятков сантиметров, но легко представимы в виде многометровых сооружений. Особенно хороши «Слепой нищий» и «Русская нищенка-2». Что в них не модерное – это, конечно, тот самый онтологический трагизм.
В 1910 году Барлах навечно поселился в небольшом северогерманском городке со средневековой историей Гюстрове. Там он живет практически отшельником, не участвует ни в каких группах и тусах, нечасто выставляется. Много работает. Изучает средневековую немецкую скульптуру, для чего ездит по готическим германским центрам: Наумбургу, Бамбергу, Шпессарту, Любеку. Логика художественного развития вырывает Барлаха из цепких лап Ар нуво и приводит в стан экспрессионизма. А куда ему еще было идти? Там ведь тоже ребята решали проблемы онтологического трагизма существования, романтически проживали германскую старину и строили новое искусства на основе родного средневековья.
Мститель
Вот это уже другое дело. Экспрессия в фигуре, аффект в выражении лица, движения зафиксированы не просто в крайних точках, а несколько даже за ними. Складки – резкие, ломкие. Но тут началась война. И Барлах поддался всеобщему национал-патриотическому возбуждению. А ведь сколько раз уже умные люди говорили – не надо ему поддаваться. Увидел группу возбужденных патриотов – отойди, не стой с ними. И все равно, каждый раз находятся мастера культуры, готовые с ними стоять. Эх, люди…
Человек в рогатке
После войны Германия бурлила, коммунисты и нацисты устраивали свои путчи, вовсю бунтовали дадаисты, появилась новая вещественность. Барлах сидел у себя в Гюстрове, не вступал ни в какие партии и оставался экспрессионистом. Контакты с миром он свел к минимуму, доступ в его мастерскую имели всего несколько ближайших друзей. Между тем он стал знаменит, его избирают членом Прусской академии художеств и приглашают переехать в Берлин. Ему предлагают стать профессором. Еще его избирают в почетные члены Мюнхенской академии художеств. Барлах отказывается от преподавания, да и от любой деятельности, не связанной с творчеством. Еще ему заказывают памятники павшим.
Воитель духа
Первым был памятник в Киле. Ангел стоит на поверженной химере. Несмотря на военную атрибутику, это не про военную победу, хоть бы даже и символическую. Это про победу сил разума над силами тьмы. Да и какой из этого ангела военный воитель? Духовный – да. Такая работа вполне могла бы стоять в нише какого-нибудь готического храма. Впрочем, она стоит рядом с таких храмом, т.е. на месте.
Парящий ангел
Второй памятник Барлах сделал для собора в Гюстрове. Это – один из самых потрясающих памятников, которые мне известны. Ну, вы много видели висячих памятников? Это просто уникальное формальное решение. И непонятно – он, ангел, завис или летит? Если летит, то куда – вниз, к земле, или вверх, к небу? Полная неопределенность. Дела наши скорбные, земные, не позволяют ему нас оставить и подняться. Но и осесть тут, с нами, он не может – природа не позволяет. Лицо у ангела – это лицо Кете Кольвиц, художницы-экспрессионистки, с ней Барлах дружил.
Памятник павшим
Последний памятник, в Магдебургском соборе. Верхний ряд фигур: пожилой ополченец, раненный офицер и салабон – держатся за крест, который ставили на могилах убитых. Крест, благодаря цифрам на нем, становится надгробным для всех погибших. Вояки прямо-таки экзистенциально спокойны. Это то, что у героев Джозефа Конрада называлось трагическим героическим аристократизмом – готовность с достоинством встретить любое обстоятельство вплоть до смерти, раз уж так вышло. Нижние фигуры: скорбящая мать, скелет и человек в ужасе – это реалии войны, поднятые до уровня символов. И все это лаконично, обобщенно и молчаливо.
Памятник был сделан в 1929 году. Хорошее было время. По улицам уже ровными рядами шатались отряды штурмовиков, НСДАП набирала приличные и все большие проценты на выборах. Гитлер становился общенациональным политиком. Массовый патриотизм находился на хорошем, крепком уровне, иногда достигая высот психоза. Короче, памятник не соответствовал. Он был совсем не про то. Не было в нем угрожающей, слегка остервенелой брутальности на страх врагу. Ничего не было про неоплатный долг перед Родиной и про готовность отдать за нее все. Про героизм было, но этот героизм оказывался каким-то некачественным. Вот не героизм-порвать-всех-врагов-на-хрен, а героизм как предстояние перед судьбой. А это – сомнительный героизм, абстрактный какой-то. Личный очень. А требуется - простой и массовый. Еще было про скорбь – это уж вовсе лишнее. Скорбь же не вдохновляет новые поколения геров на смерть. Плохое произведение, в общем.
Но тогда правильно наехать на Барлаха у патриотов не получалось. Он был больно крупен. К его 60-летию прошли его же выставки в Берлине, Эссене, Венеции, Нью-Йорке, Цюрихе, Париже. Он продолжал работать. Он продолжал делать вещи, которые вызывали ненависть у фундаменталистски ориентированной публики. Вот такие.
Пьета
Тут уже возмущались и религиозные ортодоксы. Христос – как солдат. Это как вообще? Да еще и окостеневший. Да еще и совсем недавний солдат, с последней войны. Неправильное уподобление. Надо добавить, что сознательным эпатажем Барлах не занимался, это был не его бизнес.
Конечно, Барлах все понимал. Вот работа 1933 года.
Зябнущая старуха
Это, можно сказать, образ германского народа. Что это за год, все мы теперь знаем.
И началось. Работы Барлаха стали убирать из музеев, памятники – уничтожать. Магдебургский памятник спасли работники собора – спрятали где-то. Кильский монумент убрали. «Парящего ангела» переплавили на снаряды – бронза же. Какой, однако, сильный символический жест – переплавить антивоенный памятник на снаряды****. Это ведь самое смертоносное, что тогда было. В 1937 году работы Барлаха были включены в экспозицию «Дегенеративного искусства». Из всех академий его повыгоняли. Самому ему прозрачно намекали, чтобы он сваливал из страны. Но он остался. Как те солдаты из Магдебургского собора. Тогда стали распространять слухи, что он – еврей, с соответствующими последствиями. Друзья посоветовали Барлаху задокументировать свое арийское происхождение, каковым оно и было, но ему это представилось унизительным, и делать этого он не стал.
А на дворе процветала вот такая скульптура.
Разница тут даже не стилистическая, хотя она есть – это такая натурализирующая неоклассика. Ну, это понятно, Брекер-то – ученик Майоля. Тут дело в идеологической несовместимости. Наверное, самое точная характеристика этой идеологии – безжалостность. Никогда ничего подобного не смог бы сделать Барлах. Вот он и умер, в марте 1938 года, от инфаркта. Некролог, процитированный в самом начале, был самым лучшим. Почему он вышел в эсэсовской газете – загадка.
Аскет