Едва удерживая свои чувства под строгим контролем, молодая княгиня Ольга степенно ступила в просторный зал, где знатные дамы продолжали вести оживленные беседы, не оставляя ей места в этом бурном течении разговоров. И, может быть, к лучшему. Подойдя к окну, она устремила свой взор в мрачную и холодную зимнюю ночь Петербурга, чувствуя себя одинокой в этой толпе блестящего высшего общества.
Из задумчивости ее вырвало неожиданное, властное прикосновение к локтю. В смятении и страхе обернувшись, она встретила взгляд своего ненавистного мужа, стоящего прямо перед ней.
– Нам пора, – сквозь зубы прошипел князь.
В его глазах, прежде столь безразличных и холодных, теперь читалась плохо скрываемая ненависть. Несмотря на присутствие окружающих, было очевидно, как этому обычно хладнокровному человеку трудно сохранять самообладание. Молодая женщина, не осмеливаясь противиться его воле, безропотно подчинилась.
Дорога до дома прошла в гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком копыт и скрипом колес. Князь, сидя напротив, не скрывал своего презрения и злобы, его взгляд был направлен прямо на жену. Ольга, сидя в полутьме экипажа, ощущала на себе этот жгучий взгляд и замечала, как сверкали глаза мужа, полные ненависти и презрения. Она слышала его напряженное дыхание, которое казалось готово взорваться в любой момент. Эта тяжелая тишина и ощущение надвигающейся бури давили на нее, словно неотвратимая судьба.
Карета остановилась перед величественным крыльцом старинного особняка, на пороге появился дворецкий, с непроницаемым выражением лица склонившийся в почтительном поклоне, и подал своей хозяйке руку, помогая ей осторожно спуститься на оледеневший тротуар.
Княгиня, едва касаясь земли, ощутила резкий и пронизывающий холод, но гораздо сильнее ледяного ветра был взгляд мужа, который она ощущала даже спиной. В этот момент из глубины кареты донеслось его резкое и властное рычание: "Трогай! В Клуб!" Голос был наполнен такой яростью и нетерпением, что слуги, замерев на мгновение, тут же поспешили исполнить приказ.
Ольга облегченно вздохнула, как будто груз, давивший на ее сердце, вдруг исчез, и медленно поднялась по ступенькам своей роскошной, но холодной и пустой золотой клетки. Величие особняка, казалось, только усиливало ее чувство одиночества и страха. Даже находиться под одной крышей с этим человеком ей было невыносимо; в памяти всплывали эпизоды их первой ночи в столице, когда она впервые ощутила всю жестокость и бездушность своего мужа. Та ночь оставила не только физические, но и глубокие моральные раны, от которых она не могла избавиться. Все это она терпела ради чего? Ради прихоти какой-то светской львицы, перед которой князь Владимир Андреевич рассыпался в поклонах в комнатах Гагаринского особняка, там, где их мог услышать кто угодно.
Ольга поднялась в свои покои, чувствуя, как каждое движение отзывается болью в ее измученной душе. Она рухнула на кровать, не снимая своего шикарного наряда, и мгновенно провалилась в сон.
Едва глаза ее сомкнулись, как грезы перенесли Ольгу в ту роковую ночь, что навсегда изменила ее жизнь. Она снова видела себя во флигели управляющего, но на этот раз все было иначе. Лапшин, тот, кто был ей дороже жизни, не отвергал ее, не отталкивал. Его руки, такие сильные и уверенные, нежно касались ее щеки, словно боясь причинить боль. Он шептал что-то на ухо, его слова были наполнены теплом и любовью, и горячее дыхание его снова ощущалось на ее нежной девичьей коже.
Крепкая рука Лапшина обвила ее талию, притягивая к себе, и она чувствовала, как его сердце бьется в такт с ее собственным, хаотично и страстно. В этом мгновении не было ни страха, ни боли, лишь нежность и взаимное притяжение. Она ощущала его всем телом, его близость наполняла ее душу покоем и радостью, которых она так долго была лишена. В этих грезах она вновь была той беззаботной девушкой, которая верила в любовь и счастье, до того как жизнь с князем Владимиром Андреевичем превратила ее существование в нескончаемую череду страданий и унижений.
Но, как известно, сны имеют свойство постепенно растворяться, оставляя за собой лишь легкий след воспоминаний. С первыми лучами холодного северного солнца, пробивающимися сквозь тяжелые портьеры, Ольга Александровна медленно приоткрыла глаза. Она осознавала, что утро уже наступило, и, вероятно, время близилось к девяти часам. Ожидание дневных дел и обязанностей не оставляло места для дальнейших грез. Сладкое забытье, которое еще мгновение назад ласкало ее душу, слетело с ее прекрасного лица, уступая место суровому выражению, свойственному строгой княгине. Взгляд ее теперь был полон решимости и холодного достоинства, как и полагалось женщине ее положения и судьбы.
Последующие дни тянулись столь же монотонно и безрадостно, как и прежде. Однако теперь князь, казалось, возвращался домой еще позже, с каждым разом все более опьяненным. Ольга Александровна, погруженная в свои мысли, наблюдала за этим с молчаливой покорностью, не смея выразить ни слова упрека.
Одним из таких утр, когда тусклый свет утренней зари едва пробивался сквозь тяжелые занавеси, к ней в покои вошел лакей с письмом на серебряном подносе. Ольга взяла его дрожащими руками и развернула. Это было приглашение от князей Гагариных на воскресный обед. В глубине ее угнетенного сердца это послание отозвалось теплым откликом. Ей казалось, что в этом жесте проявилась искра человеческого участия, столь редкая в ее нынешней жизни.
Но как могла она принять это приглашение без согласия супруга? Мысль о том, чтобы спросить его разрешения, казалась ей невозможной. Страх и чувство унижения переполняли ее. С тяжелым сердцем она взяла перо и написала благодарственное письмо с вежливым отказом, сославшись на плохое самочувствие. Ей было горько отказываться от единственного в столице жеста доброты к ней. Но этикет и страх перед гневом мужа не позволяли ей появиться в обществе без его сопровождения.
Так, запечатав письмо, она отдала его слуге, чувствуя, как еще одна возможность выскользнула из ее рук, оставив только горечь и тоску в сердце. Тени на стенах ее покоев казались еще более угнетающими, а одиночество — непроходимым.
Промозглый мартовский день медленно тянулся к вечеру, когда вдруг тишину особняка нарушил звонкий перезвон дверного колокольчика, доносившийся из прихожей. Этот звук, непривычный в доме, где, еще ни разу на памяти княгини, появлялись гости, заставил Ольгу Александровну вздрогнуть. Она сидела за письменным столом и, задумчиво перебирая документы и счета, когда ее мысли прервал уверенный стук в дверь. Вскоре в кабинет вошел Филипп.
— Княгиня Гагарина собственной персоной, — торжественно объявил он, склонив голову.
На мгновение Ольга Александровна замерла в изумлении. Она никак не ожидала видеть в своей гостиной холодную и сдержанную супругу князя Гагарина. Но, преодолев внезапный ступор, она быстро взяла себя в руки. Взгляд снова стал твердым и решительным, как и положено княгине.
— Приготовьте гостиную, — приказала она дворецкому. — Пусть подадут чай и закуски.
Ольга Александровна встала из-за стола, поправила кружевной воротник платья и, собрав всю свою волю, направилась встречать неожиданную гостью. Её сердце билось чуть быстрее обычного, но лицо оставалось непроницаемым. Она понимала, что визит княгини Гагариной — это не просто светский жест, а нечто большее, возможно, намек на поддержку и понимание, которых ей так не хватало в этом холодном, бездушном мире высшего общества.
Войдя в гостиную Ольга увидела стройную фигуру княгини Гагариной, стоявшую у камина в гостиной, на балу она не смогла ее внимательно разглядеть. Но сейчас появилась такая возможность. Не смотря на статус жены одного из самых уважаемых сановник двора, гостья была еще очень молодой и очень красивой женщиной, ее иссиня черные волосы были уложены в затейливую высокую прическу, подчеркивая изящества шеи и плеч. Свет от горящих поленьев играл на её строгом и утонченно лице.
– Ольга Александровна, я получила Ваше послание, Вам не здоровится, голубушка? – с порога заговорила княгиня Гагарина, с вежливым, но настойчивым участием в голосе.
– Мне? ... Ах, да, видимо столичная сырая погода так действует, – замешкавшись от быстрого напора посетительницы, но быстро спохватилась молодая хозяйка дома. Её голос звучал неуверенно, но она старалась сохранить спокойствие и достоинство.
– Да, зима в этот год выдалась долгой. Вы вызывали врача? Что он сказал? – Гагарина никак не унималась, за её вежливым участием скрывалось что-то большее, и Ольга Александровна это прекрасно понимала.
Ольга осознала, что её нехитрое прикрытие было сразу же раскрыто, но благородная дама могла бы и проигнорировать маленькую ложь, дать возможность сохранить лицо хозяйке дома.
– Скоро пройдет... это просто сезонное... нет особой надобности во враче, – поддерживать утреннюю легенду становилось всё сложнее под настойчивым взглядом гостьи.
– Ольга Александровна, я Вам настоятельно рекомендую прийти в себя за пару дней и посетить мой воскресный прием, там будет лучшее женское общество Петербурга. Мы все жаждем видеть Вас снова. Ваш статус не позволяет вести затворнический образ жизни, – тон Гагариной не подразумевал возражений, и Ольге оставалось только сдаться и согласиться. Успокаивало только то, что заявлено было женское общество и муж не должен был быть против такого мероприятия.
– Хорошо, я постараюсь быть. Благодарю за приглашение, я еще не успела ни с кем толком познакомиться, а дом требует женской руки, – Ольга оправдывалась как сопливая девчонка, стоя в собственной гостиной.
– Ну вот и славно, душа моя. А мне уже пора ехать, – с этими словами княгиня Гагарина поднялась и направилась к выходу, оставив Ольгу Александровну в лёгком смятении и раздумьях о предстоящем визите.
Княгиня Гагарина, с царственной грацией и холодным блеском в глазах, быстро покинула комнату, оставив Ольгу Александровну одну, наедине с ее беспокойными мыслями. Это обращение «душа моя», произнесенное с легкой, почти насмешливой интонацией, покоробило ее до глубины души. Никто раньше не позволял себе такой фамильярности с ней. И это напоминание о том, как Владимир Андреевич обращался к ТОЙ женщине. Кто же она такая? Этот вопрос мучил и терзал разум молодой женщины, как туманное предчувствие грядущих бед.
Ольга Александровна пыталась собрать свои мысли, в ее душе не было ревности, нет. Чтобы ревновать, нужно испытывать какие-то чувства, а ее сердце давно уже было опустошено. Интуитивно она понимала, что незнакомка несет угрозу ее и без того безрадостной жизни.
Что может быть хуже участи нелюбимой жены распутного мужа? Разве только участь брошенной жены. Мысли о возможном позоре и одиночестве преследовали ее, как тени, и ни один луч света не проникал в это мрачное царство. Взгляд Ольги Александровны затуманился, и она, словно в оцепенении, стояла посреди гостиной, не зная, как найти выход из этого лабиринта сомнений и страхов.
В этот самый момент в гостиную торжественно вошел слуга, неся на серебряном подносе изящный чайный сервиз на две персоны. За ним следовал еще один слуга, держа в руках поднос с разнообразными лакомствами, которые своим видом и ароматом могли бы соблазнить даже самого искушенного гурмана.
Слуги, с почтением и безмолвной грацией, расставили всё это великолепие на резном столике посреди гостиной, словно создавая маленький оазис уюта и изысканности среди тяготящих мыслей. Завершив свою работу, лакеи с почтительными поклонами удалились, оставив хозяйку дома наедине с приготовленными угощениями.