140 лет исполнилось со дня рождения Бориса Владимировича Асафьева (1884–1949), композитора, музыковеда, педагога.
Он сочинил 11 опер, 28 балетов и множество других произведений. Он не только писал балеты как симфонии, но и исследовал специфику балетного жанра с позиций симфонизма как высшего принципа музыкального формообразования, с позиций музыкальной драматургии. Лучшие из его балетов – «Пламя Парижа» и «Бахчисарайский фонтан» – входят в современный репертуар музыкальных театров.
Под литературным псевдонимом «Игорь Глебов» Асафьев написал более семидесяти музыковедческих и публицистических работ. Он первый обосновал и развил значение балетной музыки как целостной драматургической композиции.
Асафьев особо ценил Чайковского, Глазунова, Стравинского, с музыкой которых столкнулся, еще будучи концертмейстером Императорского Мариинского театра. Об этой стороне его профессиональной жизни мало вспоминают, но именно работа концертмейстером «заставила» его полюбить балет.
«Осенью (1909) в балетном репетиционном зале мне устроили своего рода "проверочное испытание" в присутствии малой комиссии, – писал Асафьев в своих воспоминаниях "Моя жизнь". – Надо было показать умение читать с листа, гибко приспособиться к условно хореографическим темпам, а главное – играть с так называемых "балетных репетиторов", сразу делая фортепианное переложение. Слух мой таких “фокусов” не боялся, цифрованный бас я знал хорошо, поэтому я выдержал и это испытание.
Но сами по себе эти "репетиторы" являлись музыкальным уродством: для двух скрипок делались переложения – выжимки из любой музыки и притом так, что если по данному диапазону нижний голос – "бас" второй скрипки – должен был идти ниже соль баска, его без стеснения "переселяли" выше октавой, а аккомпанирующий голос перескакивал в регистр мелодии и т.п. и т.п.
После проверки я отправился к директору театров В.А. Теляковскому. Принял он меня ласково, сказал, что буду зачислен и предложил идти прямо на репетицию. Балетмейстер Фокин репетировал свою "Шопениану", когда я застенчиво вошел в памятный мне с того дня репетиционный зал балетной труппы б. императорских театров...
Через внимательное отношение ко мне Ф.И. Шаляпина, по общей для нас памяти о Стасове, я мог бы попробовать перейти в оперу. Но обаяние творческо-реформаторской деятельности Фокина и он сам, вся его противоречивая природа нервного, тонкого художника не пускали меня из балета. Постепенно полюбил я и все это совершеннейшее искусство.
Через три-четыре года я был назначен художественно-музыкальным консультантом балета, мог тогда выбирать для себя из концертмейстерской работы наиболее для себя интересное, и тем самым мое положение облегчилось…»