Хирургу осколок снаряда попадает в живот и он теряет сознание, но когда приходит в себя - встаёт и приказывает, чтобы на операционный стол подавали следующего раненого. Когда Абусаид заканчивал шестую операцию и не было уже сил стоять, внесли лейтенанта Петрова близкого его друга.
- На стол! - приказал он.
До боли описание истории перекликается с той, о которой я услышал в Дагестане в 2024 году. Дагестан, горцы... мужественная и красивая дагестанка.
«Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя»
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 11 июля 1942 г., суббота:
Дети гор
Мы устроились на отдых в зеленой роще верхнего Гуниба. Ниже нас лежали развалины знаменитого аула. Над нами стояла-тишина вечерних гор. Каждый из нас развел небольшой костер, чтобы по своему вкусу сделать шашлык. Скоро костры догорели, и над долинкой потянуло сизым сладковатым дымком. Уголья покрылись голубой пленкой жара. Мясо зашипело на длинных тонких самодельных шампурах. Обжигаясь и весело разговаривая, горцы приступили к, еде.
У моего костра, чуть насмешливо посматривая на меня большими черными глазами, сидела маленькая девочка. Хотя ее звали Резеда, но она была настоящая горянка, похожая на чистый и строгий цветок альпийских лугов своей родины. Приятно было смотреть, как ловко прыгает она через пенистые ручьи, по камням старых тропинок и вся природа сурового Гуниба служит прекрасным фоном ее цветущей молодости.
Ей было всего десять лет, но в ней жила самая настоящая серьезность, предвестник самостоятельного и цельного характера. Она знала, как сильно я люблю горы, и слегка, по-детски посмеивалась над этим. Для нее. не смотря на всю нашу дружбу, я был заезжим человеком, который завтра оставит дагестанские долины и ущелья и вернется на далекий север, в неизвестный ей туманный и холодный Ленинград.
В конце концов так и случилось. Прошло восемь лет, в течение которых я очень редко слышал о ней, и, наконец, потерял ее из виду.
Была ленинградская осадная зима. На улицах лежали высокие сугробы, в разбитые воздушной волной окна порывы студеного ветра наметали снег, в комнате чадила коптилка, когда дверь открылась и вошла высокая, смуглая девушка, тонкая и легкая, вошла Резеда.
— У вас совсем, как в горах, как в сакле, — сказала она, — за окном снег, здесь коптилка и бурка и холод.—Она засмеялась: — впрочем, сейчас всюду холодно...
— Резеда, что вы делаете в Ленинграде, как вы сюда попали? — опросил я после первых общих слов.
— Я училась, а теперь работаю в госпитале. Делаю, что могу. Вся наша семья воюет. Все мужчины кто где дерутся, на разных фронтах. А я вот в осажденном Ленинграде. Живем мы с мамой в почти пустом доме, все из него эвакуировались, у нас просторно зато...
— Но вам же очень трудно в такую зиму, южанке?
— Сейчас не может быть слова трудно. Сейчас все должны работать и все терпеть: так надо. А к вам я пришла еще вот почему. У нас не запирается подъезд, можно через него пройти на двор, а у двора в заборе вынуты доски... А по ту сторону гараж и бак с бензином. Вы знаете, что всякое может случиться. Недавно мы сами видели, как во время налета пускались ракеты. Я думаю, что надо принять меры.
— Надо принять меры, — сказал я, — узнаю серьезную горянку. Но почему вы живете в военном доме?
— Мой муж на фронте, он военный врач...
— Как! Вы замужем? И давно?
— Нет, — сказала она, чуть смущаясь, — недавно, мой муж не только врач, он парашютист. Он и прыгает с парашютистами и лечит их. Это очень удобно, правда? В бою он может их всюду сопровождать и прыгать, как они. У него есть значок. Он сам прыгал 70 раз.
— Он храбрый человек, ваш муж! Он горец?
— Да, из наших мест горец, и он храбрый. У нас нет в семье нехрабрых. Где он сейчас, я не знаю. Но он-то без дела не останется.
Мы долго говорили об общих знакомых, вспоминай друзей, горы, и она ушла в ледяные улицы Ленинграда той же крылатой горской походкой, какой ходила по высям Гуниба.
Потом мы изредка виделись, и я постепенно узнал всю ее строгую жизнь в городе, где не было ни света, ни воды, ни дров и где паек можно было назвать геройским, но от этого он не становился больше.
Она работала день и ночь. Ночные дежурства, черная работа изматывали ее, но oна ни за что не хотела покидать Ленинграда. Жестокие, полярный причуды климата ломали даже привычных к лишениям людей, но она говорила: «Я сильная, на фронте тоже тяжело».
Она шутила и всегда сохраняла присутствие духа, но было ясно, что ей очень трудно. Она похудела. Ее лицо стало суровым, — и только глаза, большие и черные, сияли по-прежнему. Раз она сказала:
— Знаете что, мы с мамой сохранили банку мясных консервов и немного рису. Приходите к нам, и мы вспомним Гуниб и ваш шашлык, который я никогда не забуду, потому что он был ни на что не похож. Мы будем праздновать день Красной Армии.
Она рассказывала о письмах, что изредка попадали в город. В Дагестане, куда ее звали вернуться, люди садились на лучших коней, брали лучшее оружие, и их провожали на войну, как на свадьбу. В Буйнакске некуда было девать фрукты и овощи. Был небывалый урожай. От мужа известий не было давно. Он воевал с первого дня, он был прирожденный воин. Он не знал отдыха. Ему некогда писать.
День Красной Армии я встретил в другом городе, где был в командировке. Когда я вернулся в Ленинград, над чистыми, прибранными улицами зеленели деревья. По Неве плыли последние льдинки. С Ладоги шел прохладный весенний ветер.
На фронте была зловещая тишина, прерываемая бешеными припадками артиллерийской стрельбы с обеих сторон. Я сидел с товарищем на пригретой майским солнцем поляне. Озеро серебрилось под нами внизу. От берез и сосен шел медвяный запах. Над кустами кружились бабочки. Принесли свежие газеты. Наступило молчание, так как все погрузились в чтение.
Вдруг товарищ сказал:
— Вот это доктор! И доктор и парашютист сразу. И горец к тому же. Спрыгнул на парашюте и пошел в бой вместе с парашютистами...
— Как? — вскричал я. — Так это муж Резеды!
— Подожди, — сказал товарищ, — очень интересно. Он был ранен, когда оборудовал перевязочный пункт, пришел в себя и с тяжелым ранением стал делать операции. Он молодец...
— Не тяни, — сказал я, — что дальше...
— Ну, я же читаю, — продолжал товарищ, — да он же герой! Послушай, истекая кровью, он оперирует одного за другим шесть человек, и приносят его друга, которому он обещал сам оказать помощь в случае беды. И он собирает последние силы и говорит: моя рука не дрогнет, я обещал это тебе, дорогой! И он блестяще сделал операцию — Тут товарищ остановился, охнул и передал газету мне: — читай сам...
И я прочел: «Страшная разрядка потрясла его перенапряженный организм. Он выронил инструмент, пошатнулся и упал бездыханным. Герой-врач, пожертвовал собой, спаc в этот день семь жизней...»
Я не читал дальше. Я отложил газету. Бедная Резеда! Весь этот день я возвращался мыслью к ней. Я решил по возвращении в город сейчас же отыскать ее.
Огромный пустой дом встретил меня полной бесстрастной тишиной оставленного людьми жилища. Разбитые окна смотрели тупо на пустую площадь, по которой ветер гонял маленькие столбики пыли. В доме никого не было. Какой-то сторож объяснил, что последние жильцы, две женщины, уехали уже давно. Парадный xoл был заперт. Автомобили выезжали из ворот гаража, о котором так беспокоилась Резеда. Но ее не было. Делать было не чего.
Я шел по улице в задумчивости, и даже проносившиеся с унылым шипением снаряды — начался обстрел района — не отвлекали меня от воспоминаний. Дома я нашел груду старых писем, сразу доставленных после весенней разборки. В этой груде белых, серых и желтых конвертов было маленькое письмо от Резеды.
Она описывала стой путь до маленького городка, где их с матерью оставили отдохнуть на пути в родной Дагестан. Она писала: «Мы горды сознанием, что наша страна является единственной страной в мире, где так заботятся о человеке».
Я был рад за неё — она вернется к родным горам, и я удивился только тому, что она не пишет о муже. Она не знает еще о том, что случилось, или ее врожденная сдержанность заставила ее сурово обойти это горе, похоронить его в глубине сердца? Но почему она, такая сильная духом и уверенная в себе, оставила Ленинград и все-таки уехала?
Я снова перечитал «Красную звезду», где эпически была описана доблестная смерть горца — врача Абусаида Исаева, и вдруг нашел строки, по которым я как-то проскользнул и которые теперь ожили неожиданно.
Когда он был ранен и лежал в избе, где толпились санитары и раненые, он говорил о своей жене, жившей в Ленинграде и не захотевшей из него уехать, и о сыне, которого он ждал.
Суровая и нежная Резеда! Этого она мне не сказала. Она уехала в родные горы, чтобы там родить и воспитать маленького горца, который вырастет и станет храбрым защитником своей родины, по примеру своего доблестного отца, защищавшего Москву, и храброй матери, сражавшейся за Ленинград со смертельным врагом свободолюбивых народов нашей родины.
Да будут благословенны родные горы Дагестана, их снежные выси и синие долины, повитые туманами, и прекрасные, сильные сердцем и духом их сыновья и дочери! (Николай ТИХОНОВ)
После окончания Финской войны (1940 г.), воздушно-десантная бригада была срочно переведена на Украину в местечко Скоморохи, откуда Абусаид был отозван в Ленинградскую медицинскую академию для повышения квалификации.
В те годы Абусаид женится на дочери революционера директора Дагпединститута Ибрагима Махмудова Резеде. Великая Отечественная война прервала их мирную жизнь, они оказались в гуще военных событий.
Из воспоминаний комиссара парашютно-десантной части полковника запаса Шевякова. Н.А.
«Когда мы с командиром батальона капитаном Федоровым встречали свои подразделения на аэродроме, все поочередно подходили и докладывали о прибытии личного состава. В этот момент к нам подошел человек небольшого роста в новой военной форме, он неумело приложил руку к фуражке и доложил: -Товарищ капитан! Я, военврач Исаев, прибыл для прохождения службы в вашем батальоне. -Так произошло наше знакомство».
Исаев быстро вошел в жизнь десантников. Однажды по тревоге командира парашютисты садились в самолет для вылета, в одном из самолетов был и военврач 3-ранга Исаев. В самолете все бойцы смотрели на него, ждали команду выпускающего. И Исаев дал команду! Но один солдат зацепился основным парашютом за самолёт. Абусаид стал объяснять ему, что нужно отрезать лямки и опускаться на запасном, но толи боец его не слышал или по другой причине, он продолжал полёт, зацепившись за оперения самолёта. Несмотря на смертельную опасность Абусаид сумел снять зацепившийся парашют с хвоста самолета и сам прыгнул с парашютом вслед за ним.
По рассказам полковника П. Базелева» «По характеру военврач Исаев был добрым и отзывчивым человеком, а для парашютистов он был не только доктор, но и боевой друг, товарищ, человек завидной отваги и мужества, который как строевой командир своей хваткой и умением мог найти выход из самой сложной боевой обстановки».
В1942г. фашисты особенно зверствовали в районе Смоленщины, где шли упорные бои. Туда по приказу Ставки были выброшены десанты для поддержки части войск Западного фронта, находящиеся в окружении.
Приземлившись группа где был Исаев вступает в бой. После занятия небольшого плацдарма Абусаид организовывает в полевых условиях пункт медпомощи под непрекращающимся обстрелом противника. Раненых несут непрерывно, он оперирует без отдыха.
Осмотрев ранение друга, он тихо произнес: «Обещаю тебе сохранить жизнь!»
Исаева Абусаида Валиевича похоронили на небольшом холме в селе Ключи. За героизм военврач 2-го ранга А.В. Исаев был представлен к званию Героя Советского Союза посмертно. А наградили орденом Ленина. Перед Министерством обороны ставили вопрос: «Почему Исаев не получил звезду героя»? Этот вопрос поддерживал и писатель Тихонов (который написал об этом подвиге очерк «Дети гор» и поэт Н. Соколов написавший поэму «Ветры Саида»)
Ответ архива:
Фронт в целом не выполнил возложенные на него задачи. Был приказ снизить все награды на 1 ступень.
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
