Первая моя роль в кино — сержант Кирьянова в фильме „А зори здесь тихие“ по повести Бориса Васильева. Стояло лето 1971 года. Съемки в Карелии закончились, и тут мне позвонила второй режиссер фильма „Печки-лавочки“ Людмила Острейковская. Шукшин планировал съемки фильма „Печки-лавочки“ по собственному сценарию на своей родине, на Алтае. Пришла в группу, мне дали сценарий. Тут же в коридоре присела читать. Текст, особенно диалоги, понравился. Улыбаюсь, смеюсь даже. Мимо несколько раз прошел Василий Макарович. Видимо, ему была интересна моя реакция на чтение сценария.
„Печки-лавочки“
Алтай стал для меня открытием. Похожий и не похожий на мою родную Кубань. Хотя сходство было: Катунь — Кубань, степи, простор, песенный, работящий народ. В киногруппе была обстановка бережного отношения к Василию Макаровичу. Он впервые был один в трех лицах — сценарист, режиссер и исполнитель главной роли.
Василий Макарович тогда тяжело переживал закрытие картины „Степан Разин“ по его сценарию и пребывал в очень напряженном состоянии. Хорошо, что рядом был друг и единомышленник оператор Анатолий Заболоцкий, поддерживающий его.
На счету этого талантливого оператора ленты „Через кладбище“, „Альпийская баллада“, документальные работы на нескольких студиях страны. На проект по „Степану Разину“ Шукшин пригласил своего земляка и единомышленника. Заболоцкий тоже родом из Сибири, но вместе они работали впервые.
Когда мы приехали на Алтай, к съемочной группе прибился бродячий балалаечник Федя. Фамилия его была Тилилинских или Тилилецких. Обычно Федя садился на переднее сиденье автобуса, наблюдал за происходящим и помалкивал, хитро прищурившись. Всю дорогу Федя пел, частушек знал великое множество, а некоторые сочинял прямо на ходу. Запомнился мне припев ко всем частушкам: „Делай, делай, голубенок белый. Последний раз тебя прошу, но больше так не делай“.
Мы жили в школе в Шульгине Логе. В одном классе квартировали актеры, в другом — актрисы, операторы тоже держались своей компанией. Шукшины поселились в кабинете директора, а в приемной жил его племянник Сергей Зиновьев.
Место для декорации находилось рядом на привольном берегу Катуни, где она делала красивый разворот. Вдали синели горы, а за селом начинались поля и степи. Как‑то вышла в степь на закате. Солнце садится за горизонт. Огромное, багровое — лето же. Такую красоту редко встретишь.
Смотрю, и какая‑то печаль на меня накатила, что‑то сильно на Кубань захотелось. Стою и вдруг чувствую, кто‑то рядом. Гляжу — Василий Макарович. Я как‑то растерялась, а он: „Красиво?“. Говорю: „Красиво…“. „Ну да…“ — постоял немного и ушел.
Заезжали мы и в Сростки. Однажды Василий Макарович с Лидой пошли к матери, Марии Сергеевне. „К матери пошли“, — с каким‑то пиететом зашептались в автобусе, который возил группу. У Шукшина, как и у меня, мать всегда была на первом месте.
К тому времени я уже читала рассказы Шукшина. Они мне очень нравились. В кино его видела мало. Сохранилась до сих пор его книжка рассказов „Земляки“. На курсе в Щукинском училище мы с однокурсником Геннадием Матвеевым из его рассказа „Одни“ репетировали отрывок.
Помню прощание с Алтаем. Группа уезжала в Москву. Видимо, Василий Макарович хотел сохранить песни в исполнении Феди для картины или дальнейшей работы. На черном бархате записали заключительный „концерт“ балалаечника. Василий Макарович подозвал меня: „Иди сюда, маленькая. Стань со мной. Пусть он на нас смотрит“. Он почему‑то так меня называл. Федя поет, Заболоцкий снимает, а я украдкой смотрю, как у Шукшина желваки на лице ходят и слезы на глазах.
Так закончилось мое знакомство с Алтаем и с Шукшиным. Станислав Ростоцкий после окончания съемок „Печек-лавочек“ спросил у Шукшина: „Как там моя‑то?“. Василий Макарович ответил: „У нее голова в небесах, а ноги на земле. Как бы все вместе соединить…“. Эту оценку Станислав Иосифович передал мне уже после смерти Шукшина.
Жизнь пошла дальше, я начала много сниматься на „Ленфильме“, других студиях. „Калину красную“ мы с актрисой Аллой Мещеряковой посмотрели в Ленинграде. После сеанса пешком шли через весь город, столь велико было наше потрясение от фильма.
Была еще одна встреча с Василием Макаровичем весной 1974 года, после грандиозного успеха „Калины красной“. Картина сразу получила признание зрителей. Ее отметили главным призом в Баку на Всесоюзном кинофестивале, было множество наград и премий. Вместе с Лидией Федосеевой они делали тур по городам большой страны.
Я в тот год снималась в картине „Цемент“ в Новороссийске. Вдруг в холле гостиницы „Бригантина“ встречаю Лиду и Василия Макаровича счастливых. Вернее, он был счастливый. Никогда не видела Шукшина таким. У него было разглаженное спокойное лицо. Он всегда находился в каком‑то напряжении. Постоянно видела его готовым к обороне, а тут легкий, красивый.
У Лиды огромная охапка цветов, видимо, шли с какой‑то встречи со зрителями. „Ой, Василий Макарович!“ — встретились, обнялись как старые знакомые. Мне было приятно, что он меня помнит. Шукшин захотел мне дать цветы.
Лида по‑женски пожадничала, а Василий Макарович сказал: „Да ладно тебе, у нас еще будут“. И всю охапку отдает мне со словами: „Слыхал, слыхал, что ты хорошо снялась, но еще не видел“. И вручает мне журнал „Нева“, в котором была рецензия на „Здравствуй и прощай“. „Вот тут читал о тебе“. И мы разошлись.
Весть о смерти Шукшина застала меня в Доме кино. Показывали „Романс о влюбленных“. Вдруг посреди сеанса выключили проектор, на сцену вышел какой‑то человек и сказал, что умер Василий Макарович Шукшин. И весь зал выдохнул: „Ах…“. Началось какое‑то брожение. Люди стали выходить из зала. Как‑то не хотелось дальше смотреть фильм.
Таких похорон, как у Шукшина, я никогда не видела. Случилось редкое единение самых разных людей. Прощальная очередь стояла от Белорусского вокзала до Дома кино. И не тонкой струйкой людей, а широкой колонной. Люди шли с калиной и цветами, словно на демонстрацию. На лестнице, ведущей в зрительный зал, стоял гроб с Василием Макаровичем, совсем на себя не похожим.
Не помню, как мы добрались на Новодевичье. Мне показалось, что вся толпа от Дома кино переместилась на кладбище. Внутрь ограды пропустили только кортеж машин. Дальше путь перекрыло милицейское заграждение. Море людей, казалось, что вся творческая интеллигенция пришла. И тогда Евгений Евтушенко встал во весь свой рост и крикнул: „Ребята, беремся“. Мы подхватили друг друга под локти и пошли стеной. Милиция расступилась.
Люди до краев наполнили кладбище. Подойти ближе к могиле было невозможно, а вокруг стоял какой‑то непередаваемый стон. Казалось, что ни мать, ни родня, друзья и близкие, а все это бушующее море создают этот звук. Было ощущение какого‑то страшного горя, которое обрушилось на всех нас. Общенационального горя.
Даже представить себе не могла, что не пройдет и десяти лет, как мне придется вновь встретиться с Шукшиным. Мне посчастливилось сыграть его мать в фильме „Праздники детства“, созданного по рассказам „Из детских лет Ивана Попова“.
Праздники детства
Мой приход на киностудию имени М. Горького поначалу показался обычным. Предложена очередная роль. Захожу в группу. Навстречу идет какая‑то полная женщина в цветной русской шали и говорит: „Ну, здравствуй!“. Это была Ренита Григорьева, которую потом все стали звать Маманя.
На сей раз взялись снимать фильм друзья Василия Макаровича по ВГИКу Ренита и Юрий Григорьевы. Сразу появился интерес: что же говорят о нем те, с кем Шукшин начинал свой путь в кино.
Григорьевы дружили с сибирской родней Шукшина. Потом мне рассказали, что меня на роль матери выбрала родная сестра Шукшина Наталья Макаровна. Предлагались ей три актрисы: Людмила Чурсина, Нина Русланова и я. Однозначно Наталья Макаровна указала на меня. Более того, были уже распределены вторые роли, которые должны играть те, кто и раньше снимался в его фильмах. Нашли на роль отчима Павла Куксина — никому неизвестного актера Геннадия Воронина из Минского русского драматического театра.
Закрутился подготовительный процесс. Каждый день в группу вливались все новые и новые лица. Чтение сценария и разбор ролей проходили на квартире композитора Павла Чекалова. Это был близкий друг Шукшина, который работал на всех его фильмах и писал великолепную музыку.
Хорошо, когда работаешь с людьми, которым ничего не надо объяснять, и они тебе ничего не объясняют. Мы просто жили и работали. Мне было легко и как‑то радостно. Какая там особая работа над ролью? Переживания матери мне понятны. Парень плохо учится, а образование надо дать. Отправили учиться на бухгалтера — не получается. Крестный говорит, что от него больше надо взять. Мне это близко.
Главное было — сохранить Шукшинскую интонацию. С первых дней в группе сложилась какая‑то душевная атмосфера. Мы понимали друг друга без слов, с одного взгляда, словно были давно и хорошо знакомы. Сценарий вслух читал режиссер Юрий Валентинович. Очень сильно напирал на Шукшинские интонации.
Запуск картины шел долго, а на съемки потребовались все четыре времени года. И вот я вновь на Алтае. Такое ощущение, что меня здесь ждали земляки Василия Макаровича, словно я на какое‑то время уехала отсюда и вот вернулась.
Для меня, как актрисы, ничего необычного не было в образе Марии Сергеевны. Жаль только, что не удалось познакомиться с ней лично. Моя мама точно такая же. Мать есть мать. Только у меня не было сестры Тали.
Мы точно так же с мамой по зиме добывали дрова. Если в „Праздниках“ мы с Сережей Амосовым, исполнителем роли Ваньки, тащим во двор спиленную лесинку, то на Кубани мы с мамой пилили акацию. Она горела очень плохо, и прежде, чем разжечь печь, уходило много бадылок от подсолнуха или кукурузы.
Зимой топили снег, и на талой воде варили щи и узвар. По субботам пекли хлеба. Все, о чем шла речь в фильме, мне известно и понятно. И по сути, я не играла, а вспоминала свое детство и как‑то по‑особому относилась к своему новоявленному сыну.
Исполнитель главной роли Сережа Амосов был детдомовцем. Нашел его Геннадий Воронин во втором детском доме Бийска. Мастерство свое малец показывал „жалистными“ песнями, от которых увлажнялись многие женские глаза. Был он угловатый, совсем не артистичный, но Ренита, которую к той поре все в глаза и за глаза, как уже сказано, называли Маманей, находила какие‑то струны в его душе, и мальчишка исключительно точно делал в кадре все необходимое. Очень смышленой оказалась и исполнительница роли Тали Оксана Захарова. Работалось с ними хорошо. После фильма Сережа нередко в Москве гостил у нас в доме, но чаще останавливался у Григорьевых.
Сростки приняли меня за свою. Я даже переехала жить в дом Раисы Ивановны и Григория Ивановича Требух. Дом стоял прямо на берегу Катуни. А по вечерам, а то и за домашними делами пели. Моя хозяйка Раиса Ивановна обладала прекрасным голосом и вместе с сестрой Зоей замечательно радовали округу красивыми сибирскими песнями. Обожали частушки, которых сростинцы знали великое множество.
Сибирская культура сильно отличается от кубанской, она самобытная. Ведь в тех же Сростках кого только не было — почитай вся Россия. И все срослось. У каждого края села свой норов, свои песни.
У меня возникало даже такое чувство, что я здесь родилась, ходила по этим улицам, училась в местной школе. Прекрасные люди на Алтае. Я вообще считаю, что настоящие русские люди живут именно за Уральским хребтом.
Ходила я в игровой одежде — фуфайке или плюшке. Люди не принимали меня за артистку. Они, занятые своими повседневными делами, и не особо обращали внимания, что где‑то здесь снимают кино. Нет на Алтае праздного любопытства.
Сестра Марии Сергеевны, баба Вера, была недовольна моим нарядом. „Маруська никогда в фуфайке не ходила. У нее плюшка была, у нее дубленка была, осталась от Павла Куксина“. За время съемок картины перезнакомились, считай, со всеми сростинцами, родственниками, подружились с сестрой Шукшина Натальей Макаровной.
Какая трудная судьба у этой женщины! Рано осталась вдовой с двумя детьми, больше замуж не вышла. Детям дала высшее образование. Односельчане и люди, что с ней работали уже в Бийске, ее очень любили. С Натальей Макаровной дружила до последних ее дней. Умерла она в июне 2005 года. Обязательно встречались, когда приезжала на Шукшинские чтения, просто перезванивались. Она удивительно похожа характером на своего замечательного брата.
Бывало встретимся, пойдем на бережок Катуни, присядем на бревнышко, и она: „Люд, давай: «Я еще не успела испить свою осень…»“. Очень любила Наталья Макаровна песню „Снегопад“.
Самая грандиозная сцена фильма — проводы на фронт. Эпизод снимался 22 июня, через 50 лет с начала Великой Отечественной войны. Пришли на массовку не только сростинцы, но и жители окрестных сел. Люди вели себя в кадре так, словно провожали на фронт своих родных. Не сговариваясь, одели платья и рубахи той поры. И атмосфера была просто потрясающая. Весь эпизод построен на импровизации. Сростинцы собрались, встали и пошли.
Племянник Шукшина Сергей Зиновьев снялся в роли военкома. Поразилась, как внутренне он схож со своим дядькой и крестным. Братья Заволокины, Геннадий и Александр, в то лето собирали частушки в селе. И они приняли участие в съемках кадров проводов на фронт. Встречались в массовке и люди известные, и простые сельские жители. Никакого четко разработанного режиссерского плана эпизода не было.
Камера оператора Николая Пучкова выхватывала из толпы лица людей, которые понимают, что, возможно, никогда не вернутся в родное село, к семье, любимой Катуни, полям и перелескам. Но они идут. Иначе нельзя. Все от мала до велика встали на защиту страны. Сильные сцены. Снято на одном дыхании, без дублей. Не могу описать чувства, которые испытала в тот съемочный день, да и все участники той массовки. Так мощно сростинцы отметили 50‑летие начала Великой Отечественной войны.
Мой партнер по фильму Геннадий Воронин, сыгравший второго мужа Марии, был очень талантлив, но совсем не похож на актера в привычном смысле этого слова. Какой‑то застенчивый, меня поначалу сильно стеснялся. Он был непосредственным человеком, прямым. Работал в разных театрах страны. В Бийске его знали по спектаклю „Квадратик неба синего“ в драматическом театре. Геннадий писал стихи и прозу, публиковался в местных газетах.
Органичность и самобытность Воронина сразу оценили Ренита и Юрий Григорьевы. С этим человеком я связала свою судьбу. Свадьбу сыграли в саду и дворе дома Требухов под раскидистой яблоней. Сростинцы принесли очень трогательные подарки — домотканые половики, вышитые наволочки, предметы домашнего обихода.
Это была вторая свадьба. Первую мы сыграли по сценарию картины. Как и заведено, на свадьбу, хоть она и киношная, пришла куча народа. Кто‑то попал в кадр, кто‑то просто любопытствовал. Эпизод сняли за один день. А расписались мы уже в Москве. Итогом „Праздников детства“ для меня стало рождение дочери Василисы.
А потом были Государственная премия СССР создателям „Праздников детства“, первый приз за лучший фильм для детей в Таллине, много наград и еще больше предложений сниматься. Фильм стал для меня очень дорогим и личным, а Алтай второй родиной.
Кубань — это детство, юность, на Алтае я, уже состоявшаяся серьезная актриса, познакомилась с интересными людьми, замечательной культурой. Все это стало родным, именно из‑за Василия Макаровича. Он обогатил нас Алтаем, приобщил к нему. Каждая поездка сюда — праздник. Алтай — дом, где тебя всегда ждут.
Александр Лукиных