Далеко не со всеми общепризнанно святыми местами случается у меня встреча. Иногда прихожу в известные места, а сердцем не откликаюсь: не чувствую. Именно поэтому для меня столь драгоценна личная встреча с церковью Спаса Преображения на Нередице («Спас на Нередице»), построенной летом 1198 года (по поручению князя Ярослава Владимировича).
Когда я впоследствии разыскивал в интернете материалы о церкви, почти ничто не передавало того чувства тишины, красоты и простоты, которое мы переживали, пребывая рядом с храмом и созерцая его совершенную форму. Для меня этот храм раскрылся не только как священное пространство, не просто как соединяющая внешнее и внутреннее святыня, но и как пространство личности: словно бы сам храм явил собою личность со всей её душою. Встреча эта не мимолётная, она длится внутри и сейчас, когда я помыслами обращаюсь к Нередице; и тогда, и сейчас она разворачивается во внутреннем безмолвии — как медитация.
Испытанное я узнал не в описаниях впечатлений от вида на церковь и её архитектурного своеобразия, вписанности в ландшафт и т. д., а в разъяснениях её внутренних, сокровенных смыслов, явленных в фресках XII века. Эти разъяснения я нашёл в замечательном тексте Татьяны Царевской («Церковь Спаса Преображения на Нередице» — В. Новгород: Новгородский музей-заповедник, 2023), — этот буклет можно приобрести у музейной смотрительницы.
«Фрески исполнены в широкой размашистой манере; в изображениях святых преобладает канон коренастых крепких фигур, образный строй отличается почти эпической масштабностью и жизненностью. Ликам присуща открытость и непосредственность — черты, которые, вероятно, были свойственны самим новгородцам, попытавшимся воплотить в нередицких фресках своё представление о Царствии Небесном, где преобладают глубокие искренние чувства, переданные прямолинейно и предельно выразительно, господствуют очищенные и просветлённые цвета. Наносимый широкими пятнами и штрихами свет, преобразуя плоть, придаёт ей почти осязаемую жизнь» (с. 13).
«В целом Нередицкая роспись была призвана запечатлеть память об умерших княжичах и чувство глубокой веры во всеобщее грядущее воскресение. Этим чувством озарены лики отцов церкви в алтаре, святых жён в диаконнике, народа, принимающего крещение на берегу Иордана, в уцелевшей части композиции „Крещение“ на южной стене; тема воздаяния за земные дела, чаяния справедливого суда Божия и упования на Божие милосердие, с особой силой звучала в сценах „Страшного судилища Христова“ <…>. Весь просветлённый весенний колорит Нередицкой росписи, весь образный строй её святых — то сурово отстранённых, то по-детски доверчивых — отмечен чаянием той бесконечной жизни Будущего века, которая несла утешение скорбящим сердцам княжеской четы» (с. 26–27).
Отражение своего опыта я нашёл и во 2-й части документального фильма «Спасённые фрески церкви Спаса на Нередице», в котором известная новгородская реставратор Татьяна Ромашкевич рассказывает о своей кропотливой работе по реставрации иконографии храма.
В фильме реставратор повествует, что внутреннее оформление Спаса на Нередице отражает не нечто суровое, мрачное, доминирующее (как писали, например, в советских работах, — я и сам встретил в текстах такие характеристики), а напротив — праздник, предзнаменование спасения и жизни вечной. Как знак упования на вечную жизнь, а также утешения, исцеляющего от мучений в связи преходящести и бренности бытия, он и был построен. Закономерно, что после разрушения церкви нацистами одной из сохранившихся надписей были слова «вовеки веков аминь».
Сочетание моего опыта пребывания рядом с церковью с герменевтикой храмового интерьера явилось мне подтверждением, что внешняя и внутренняя формы церкви отражают нечто нетленное и цельно соединённое. Узнав историю разрушения и восстановления церкви, я признаю фактом чудо. Спас на Нередице погиб — был варварски разрушен в Великую Отечественную войну; но Спас на Нередице совершенно евангельски воскрес, и он продолжает с каждым годом, с каждым месяцем и днём воскресать и являть свой истинный лик — как одно из чудес древнерусской духовной культуры. Нередица воскресает кропотливыми, сосредоточенными, поистине героическими трудами нескольких поколений реставраторов… но также ещё и по благословению Бога, чьё духовное присутствие в Нередице для меня явно ощутимо.
Это присутствие ежемоментно сознаёт интегральную тотальность нашего бытия. Ромашкевич в фильме упоминает значение фресок, связанных с Судом Божьим: Суд свершается каждый момент, и чаша весов склоняется в ту или иную сторону. Из мгновения в мгновение не только мы можем уповать на созерцание Божества, н и божественное сознавание в своём беспристрастном милосердии сознаёт все наши помыслы, внешние и внутренние движения.
Восстановление фресок, кропотливое переоткрытие всех божественных ликов я воспринимаю как вновь и вновь повторяемый акт узнавания всеприсутствия Божьего — прямое вспоминание Бога, истока и предела Космоса. Потеряв Нередицу, потеряв и Бога, мы теперь имеем шанс вспомнить его Ценность, воссоединиться со святыней, во всех смыслах окститься. Святыня — не только внешнее место, это перекрёсток внутреннего и внешнего, гармоничное слияние того, что явлено внутри сознания, и того, что видится бытующим вне его.
После нескончаемых испытаний в своей более чем восьмисотлетней истории на текущем историческом этапе Нередица — не просто архитектура и иконография, достояние российской и всемирной духовно-материальной культуры, которое важно восстанавливать и оберегать. Нередица — символ вспоминания Бога и реальности Божественного; это побуждение к памятованию священного вечного пламени, всегда присутствующего в нас, в нашем самосознании. Нередица — уединённая свеча, источающая истинный духовный свет, и вся тьма XX века не объяла его. Нередица — отражение соработничества (синергии) человеческих устремлений и милосердной Божественной благодати.
Евгений Пустошкин
Москва, 27–28.07.2024
Оригинальный пост в блоге Transcendelia с дополнительными материалами (видео и ссылки), посвящёнными Спасу на Нередице