Наш постоянный автор Ольга Гарина о разрыве между Высоцким-поэтом и Высоцким-актёром.
Флешмобы я обычно избегаю, потому как не умею писать на заданные темы. Особенно - стихи, которые у меня случаются, и я им удивляюсь не меньше, чем летом — снегу. Но 25 июля лента запестрела постами, статьями, сообщениями об очередной годовщине смерти Владимира Высоцкого. И в этой бесконечной череде материалов о человеке, чье имя наряду с Гагариным прославило 20-й век, проскользнуло стихотворение «Маски».
Смеюсь навзрыд — как у кривых зеркал, —
Меня, должно быть, ловко разыграли:
Крючки носов и до ушей оскал —
Как на венецианском карнавале!
Вокруг меня смыкается кольцо —
Меня хватают, вовлекают в пляску, —
Так-так, мое нормальное лицо
Все, вероятно, приняли за маску.
Петарды, конфетти… Но все не так, —
И маски на меня глядят с укором, —
Они кричат, что я опять — не в такт,
Что наступаю на ногу партнерам.
Что делать мне — бежать, да поскорей?
А может, вместе с ними веселиться?..
Надеюсь я — под масками зверей
У многих человеческие лица.
Все в масках, в париках — все как один, —
Кто — сказочен, а кто — литературен…
Сосед мой слева — грустный арлекин,
Другой — палач, а каждый третий — дурень.
Один — себя старался обелить,
Другой — лицо скрывает от огласки,
А кто — уже не в силах отличить
Свое лицо от непременной маски.
Я в хоровод вступаю, хохоча, —
Но все-таки мне неспокойно с ними:
А вдруг кому-то маска палача
Понравится — и он ее не снимет?
Вдруг арлекин навеки загрустит,
Любуясь сам своим лицом печальным;
Что, если дурень свой дурацкий вид
Так и забудет на лице нормальном?
За масками гоняюсь по пятам,
Но ни одну не попрошу открыться, —
Что, если маски сброшены, а там —
Все те же полумаски-полулица?
Как доброго лица не прозевать,
Как честных угадать наверняка мне? -
Все научились маски надевать,
Чтоб не разбить свое лицо о камни.
Я в тайну масок все-таки проник, —
Уверен я, что мой анализ точен:
Что маски равнодушия у иных —
Защита от плевков и от пощечин.
На самом деле, это песня. И она очень неслучайна для Высоцкого. Я бы сказала даже больше. Маска — это то, что сыграло с ним злую шутку, прославив на всю страну и в то же время, — словно лишив права быть до конца собою.
Так-так, мое нормальное лицо,
Вероятно, приняли за маску.
Эти строчки — практически крик души человека, который не принадлежал себе. Высоцкий в этом ряду не первый и не последний. Это участь всех, кто обрёл оглушительную народную славу. И кто стал её заложником. Но по Высоцкому эта слава ударила больнее, чем по многим.
В первый раз эту драматичную раздвоенность я осознала, когда смотрела фильм «Вертикаль». Радист Володя, которого играл Высоцкий, — человек не самых высоких моральных принципов. И этот образ подлеца сильно диссонировал с песнями самого же Высоцкого, звучащими в фильме. В отзывах о фильме есть довольно симптоматичная фраза: «В “Вертикали” главную роль играл не Высоцкий, а его песни». Я так до конца и не приняла этот фильм — именно из-за того, что настоящее прикрывали маской.
Кстати говоря, изначально на роль радиста Володи приглашался альпинист, горнолыжник и бард Юрий Визбор. Но он отказался сниматься. Позвали Высоцкого.
Поэт и бард Визбор тоже снялся в приличном количестве фильмов, примерив на себя роли самых разных героев: от ученого-медика в фильме «Ты и я» до Бормана в «Семнадцати мгновениях весны». Но разрыва между поэтом и актером Визбором у меня лично нет. А в случае с Высоцким есть. Практически во всех фильмах. Есть Высоцкий: человек, личность, поэт, а есть некая маска в кино.
Драма Высоцкого заключалась в том, что поэт-Высоцкий — намного больше и ярче, чем Высоцкий-актер. И это не про степень таланта. Это про тип личности. Если Визбор сочинял стихи и песни, которые мог петь и примерить на себя абсолютно любой человек, то Высоцкий — это есть его стихи и песни. Смычка между автором и его творением настолько плотная, поэтический голос настолько сильный — и в прямом, и в переносном смысле, что другие ипостаси творческого Я Высоцкого просто оказывались в тени. Думаю, что Высоцкий это понимал. И зачастую снимался только ради того, чтобы дать жизнь главному и основному. Кстати говоря, сценарий «Вертикали» Высоцкому показался малоинтересным, но его подкупила возможность выступить автором и исполнителем песен. Компромисс. А это всегда — утечка сил и энергии.
На протяжении всего своего творческого пути Высоцкий пытался совмещать то, что рвётся по швам при любых попытках соединить...
Он был бардом, человеком с гитарой, который вышел на сцену, чтобы НЕ ИГРАТЬ. И это было в пику тому, что происходило на эстраде. На фоне нокатурных, официальных голосов вдруг появились люди, которые не пели... они говорили со зрителем. «Авторская песня — это поэзия, положенная на ритмическую основу». Слова самого же Высоцкого. Он был поэтом. По профессии, вероисповеданию и способу жить. И он был человеком, который сокращал любые дистанции — будь то зрители, дорога от дома к театру или звонок любимой женщине в Париж.
В детстве, начиная лет с девяти, я бесконечно слушала концерты Высоцкого на магнитофоне с бобинами. Я практически знала наизусть все его комментарии и истории. И у меня был один большой Высоцкий. Цельный как скала. Он был мягким человеком, он очень доходчиво и, я б сказала, даже немного заискивающе общался со зрителями, которых ценил и понимал, но как только он начинал петь... появлялась совершенно новая его ипостась. Не другая. Не маска. Просто он в песнях был на пике себя. Себя — настоящего. А настоящий Высоцкий — это сочиненный Высоцкий. Такой вот парадокс. Дмитрий Быков как-то в связи с Высоцким сказал: «Человек — этот тот, кто себя придумал». Фраза не дословная, но точная по сути. И мне очень близкая. И именно об этом пел Высоцкий в своей «Балладе о борьбе». Он придумывал себя на войне, в соревнованиях... Он был боксёром, микрофоном, водителем. Но это был один человек, это был один поэтический голос, расширивший себя до невероятных размеров. И это укрупнение своего Я — наверное, самое ценное и самое важное, что можно сказать о Высоцком. Потому что все стихи и все песни были соединены его интонацией, голосом и ритмом. А у Высоцкого было потрясающее чувство ритма. Это отмечали многие режиссёры, с ним работавшие.
Что же происходит с Высоцким в кино? Он мельчает... Он теряет свой голос, он выходит из своего ритмического рисунка. Другими словами, он из человека, сочиняющего себя, превращается в человека, играющего других.
И тут - хвала и слава Юрию Петровичу Любимову, который поэтическую ипостась Высоцкого ценил всё же больше актёрской. Или нет, не так. Он актёрство Высоцкого возвел в ранг поэзии.
Поэтому мы не видим этого чудовищного шва, когда Высоцкий в роли Гамлета поет под гитару «Гул затих. Я вышел на подмостки, прислонясь к дверному косяку...» Это стихи не Высоцкого, Пастернака, но это СТИХИ, и читает (или поет) их Высоцкий как свои, как поэт, в своём темпе, ритме, со своей музыкальностью... «То же самое — в есенинском «Хлопуше»: «Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека!»
А что же происходило в кино? Пробы и роли, на которые далеко не всегда утверждали. Высоцкого пробовали на главную роль в фильм «Афоня», он мог сыграть прораба в фильме «Операция Ы», Остапа Бендера в «12-ти стульях», Степана в фильме «Андрей Рублев», Чарноту в «Беге», Крестовского в «Земле Санникова»... В какие-то фильмы не брали, потому что не подходил, в каких-то не сыграл, потому что запретило начальство. А я с ужасом думаю: а если б везде взяли? Что осталось бы от поэта Высоцкого?
Среди снятого есть и проходные фильмы, а есть и совершенно замечательные, такие как «Короткие встречи» Киры Муратовой, «Служили два товарища» Евгения Карелова, «Интервенция» Геннадия Полоки и, конечно же, «Маленькие трагедии» Швейцера, где Высоцкий сыграл Дона Гуана. И это — тот самый случай, когда Высоцкий вновь играет поэтический материал. И сразу все совпадает в одной точке. Звук, мелодика, ритм. И нет этого оглушительного несоответствия, желания сорвать маску роли с настоящего лица.
А в «Коротких встречах» любимой Муратовой такое желание появляется. Но в тот момент, когда Максим берет гитару и начинает петь «Цыганочку» — да голосом, который буквально приковывает к месту и совсем не вяжется с этим самым Максимом, ни разу не поэтом, а геологом, простым, в общем-то, человеком, как и его любимая женщина Валентина, работница райсовета, мы вспоминаем, кто перед нами. Тут Высоцкий вновь становится равен себе.
Одной из последних работ в кино Высоцкого стал фильм «Место встречи изменить нельзя». Снимал его друг Высоцкого — Станислав Говорухин. Высоцкий очень хотел петь свои пени в фильме. Среди предлагавшихся им песен были и «За тех, кто в МУРе», «Песня о конце войны», «Баллада о детстве». Хотя песни Говорухину нравились, он был категорически против и считал, что это разрушит образ, и это будет уже не капитан Жеглов, а Высоцкий в роли капитана Жеглова. Высоцкий обижался. А однажды, когда Говорухин попросил его спеть в кадре песню Вертинского, ответил: «Если ты не хочешь, чтобы я спел свое, не буду петь и Вертинского».
Но Вертинского все же спел. Вопреки. И вопреки своему нежеланию сниматься в милицейской форме, а на этом настаивал консультант фильма генерал-лейтенант Никитин. «Нет, форму я не надену ни за что!» — говорил Высоцкий. «Для него милиционер сталинских времен ассоциировался с теми людьми, которые творили то страшное беззаконие. Он столько был наслышан об этом и так больно это переживал, что все, что было связано с милицией, не переносил на дух. И тогда мне пришлось придумать ему сцену, где он стоит у зеркала в кителе и произносит примерно такой текст:
— Вот, Шарапов, моя домашняя одежда, вроде пижамы.
— Почему? — спрашивает Шарапов.
— Да потому что никогда не носил, да, наверное и носить не придется». — вспоминает Говорухин.
Очередной компромисс. Возможно, последний. А в первый день съемок сериала, 10 мая 1978 года, который совпал с днем рождения Марины Влади, в Одессе, Марина и Высоцкий увели Говорухина в другую комнату, заперли дверь, и Влади со слезами попросила: «Отпусти Володю, снимай другого артиста». «Пойми, мне так мало осталось, я не могу тратить год жизни на эту роль». — сказал Высоцкий.
Он понимал, что тратит себя. И понимал, предчувствовал, что подходит к той самой черте. «Чуть помедленнее, кони... Чуть помедленнее...» Медленно у него самого не получалось. Вполсилы — тоже. И даже в проходных ролях он выкладывался на полную. Погружался в роль с головой. Прекрасный навык для актера. И очень сомнительный для поэта, который не писать не мог. Это было предназначение, требующее невероятных душевных затрат.
Говорухин отказал Влади с Высоцким. Начались съемки.
Вновь — прямая речь Говорухина:
«Однажды, когда я рассказал этот случай на встрече со зрителями, из зала пришла записка: “А стоит ли год жизни Высоцкого этой роли?” Вопрос коварный. Если бы год, который заняли съемки, он потратил на сочинение стихов, тогда ответ был бы однозначным: не стоит! Быть поэтом — вот для чего родился Высоцкий! Но у Володи были другие планы, я знал их, и мы построили для него щадящий режим съемок, чтобы он мог осуществить все задуманное: побывать на Таити, совершить гастрольное турне по городам Америки...»
Возможно, так все и было. Но через два года Высоцкого не стало. И мы никогда не узнаем, какого рода компромисс это был, и что бы случилось, если бы Высоцкий не снимался в этом сериале. Возможно, прожил бы и написал больше. А может, и нет. Но для меня лично однозначно одно: конфликт был. Между судьбой и удачей. Между даром и темпераментом, между желанием все успеть и попытками замедлить коней. И в этом — отнюдь не гармоничном процессе — уходили жизненные силы.
Но по-другому Высоцкий не мог. И мой взгляд — это не попытка осудить, призвать к ответу с таким слащавеньким упреком: «Что ж вы, гады, не уберегли и вообще снимали не в том...» Слава Богу, что есть поэзия и песни Высоцкого, есть роли в театре и кино. И всегда буду благодарить тех, кто подарил нам возможность видеть Высоцкого на экране. Я о другом. О драме человека, которому нужно было прожить эту жизнь, все успев. О невозможности справиться с даром гения. В случае с Высоцким это был дар и кара одновременно. Потому что инструментом был он сам. Его тело, его связки, его голос, характер. И на стыке этого всего, на пике внутреннего напряжения и рождался Поэт Владимир Высоцкий. Но был и Человек. Живой. Уязвимый.
Я в тайну масок все-таки проник, —
Уверен я, что мой анализ точен:
Что маски равнодушия у иных —
Защита от плевков и от пощечин.
Конечно, я жалею о том, что в театральной и киносудьбе Высоцкого было так мало ролей, где ему не надо было идти на компромисс и понижать объем собственной личности. Но идеальных жизней не бывает...
Грезится мне наяву или в бреде,
Как корабли уплывают!
Только своих я не вижу на рейде —
Или они забывают?
Или уходят они в эти страны
Лишь для того, чтобы смыться,
И возвращаются в Наши Романы,
Чтоб на секунду забыться,
Чтобы сойти в той закованной спальне —
Слушать ветра в перелесье,
Чтобы похерить весь рейс этот дальний —
Вновь оказаться в Одессе.
Слушайте, вы! Ну кого же мы судим
И для чего так поёмся?
Знаете вы? Эти грустные люди
Сдохнут — и мы испечёмся!
Ольга Гарина для портала Альтерлит.ру