Я уже писала о том, что являюсь наставником нескольких детей, уже покинувших стены детского дома. Они живут своей, взрослой жизнью, иногда пишут с вопросами или рассказывают о своих успехах.
Я накидала вопросы и предложила дать на них ответы, наговорить мне голосовое. Перевела всё в текст, сохранив стилистику, но убрав нецензурные выражения. Для ребят это возможность высказаться и заработать (копирайтингом), для меня взглянуть "изнутри" на мотивы их поступков.
Не судите строго. Все имена изменены, публикация с разрешения автора.
В приёмную семью я попал лет в 10. Со мной взяли ещё 2 пацанов из нашего интерната: Женя (ему тогда было 12) и Ваня (8 лет). Дружба у меня с ними в семье как-то не получилась.
Тётка, которая нас взяла, вроде ничего такая, с мужем на крутой семиместной машине приехала. Меня спросили: «Кирилл, ты не хотел бы жить в семье?» А я не то, что бы хотел, но в нашем интернате для дебилов мне просто уже опасно было находиться.
Старшаки обещали устроить тёмную (в открытую они просто боялись со мной связываться), если не буду ходить под ними. У нас все в интернате воровали им выпивку и сигареты в магазинах, а они за это не били.
На самом деле мне было всё равно. Ну, взяли из одного места, перевезли в другое. Сюда. Туда. Нормально я привык, нас часто переводили из группы в группу.
В этот интернат я попал в 1 классе. Раньше в другом был, до этого в доме ребёнка. Это я потом узнал, что какие-то тесты не прошёл и меня в коррекционку отправили.
Наташа, к которой нас привели, сказала, что у меня будет отдельная комната. У неё в семье уже есть 2 старших по 16 и 17 лет, но они учатся в колледже там и живут. Мне привезли клевые кроссовки, я спросил про телефон (мой спонсорский-старшаки забрали).
Наташа и Женя, её муж, сказали, что купят мне аппарат. Я согласился у них пожить.
Реально у меня была своя комната, у пацанов тоже были свои комнаты. Я ещё поржал с того, что у меня такой большой шкаф с кучей полок – вещи-то в маленьком пакетике. Я даже разбирать ничего не стал, киданул как есть.
Большинство моих вещей и несколько любимых штучек остались в интернате, мне не разрешили их забрать, только подаренные спонсорами толстовки и школьные брюки.
Дом был большой – двухэтажный. Детские комнаты были на первом этаже, а на втором был большой зал и спальни взрослых. Это нам показала Наташа в первый день.
Первый ужин был зачётный! Вся семья собралась и старшие пацаны тоже. Даже торт был! Мне эта их еда больше понравилась, чем интернатовская и порции большие.
Я помню, что уснул, не раздеваясь. Вообще, я плохо помню первые дни в семье, они как бы слились. Вроде все было нормально, но какой-то день сурка – одно и то же.
Как-то я поужинал первый, встал и пошёл к себе. Наташа остановила меня и сказала, чтобы я убрал тарелки грязные со стола и поставил их в раковину. Я посмотрел на неё как на дуру.
-Я чё лысый, что ли, за всеми посуду убирать? Ты ещё скажи, что мыть её буду?! -В смысле, буду? А хуху не хохо? Да пошла ты!
-Я к тебе в прислуги не нанимался! Да и хрен с твоим завтраком! Обойдусь! В свою комнату? Да пожалуйста!
И помыть то было не то, чтобы сложно. Но не стал. Не знаю почему. В тот день мы первый раз так поругались. Ну я же не работать к ним пришёл, а в семье жить.
Я плохо помню, как дверь ногой пнул, открывая, так, что она слетела с петель! Сколько ещё этих дверей будет!
А через три дня опять:
-В смысле ещё и мыться каждый день?
-Стирать трусы и носки? А прачки у вас нету?
-Чего ты голову нюхаешь? Мне не пахнет, значит, чистая. Мы в интернате по пятницам мылись, а сегодня среда.
Пытались они меня всё к своим правилам приучить. А я за 10 лет привык уже к своим, интернатовским. И хлеб по карманам на вечер прятать и зубы без пасты чистить, её у нас в интернате никогда и не было.
Ещё мне пришлось ездить в школу самостоятельно. Раньше, об общественном транспорте я ничего не знал. Нас возили автобусом до школы и также обратно. Раз пять меня проводил Женя, а потом я ездил с другими детьми из семьи.
Могли бы конечно и на машине возить, была же у них, Наташа дома всегда.
Они и деньгами не баловали, а мне хотелось, чтобы побольше давали, без лишних вопросов. Курить я ещё в интернате начал, а Женя сразу предупредил, что нельзя курить у них и проверять будет.
Школа – это отдельная тема. Я думал, что там меня все ненавидят, только и ждут, чтобы ударить в спину. Я взрывался от любого «не такого» слова, взгляда, намёка. Особенно если кто-то при мне намекал о возможной моей нетрадиционной ориентации или просто матюгался в мою сторону.
Тогда я уже не помнил, что творил – руки и ноги сами били, вырывались воротники, выбивались зубы, двери, я царапался и кусался, часто я не помнил, что делал, но накрывало меня с головой.
В школе мне никакие предметы не нравились, ну кроме трудов. И учителя никакие. С одноклассниками мне сложно было, они сразу знали уже, что я баторский, хотя я и семейный уже был. У них свои компашки, а я больше один ходил.
Я никогда особо не размышлял о том, что было до того, как я попал в интернат. Впервые я стал собирать обрывки воспоминаний в одно целое, когда нас с пацанами Наташа привезла в опеку, где мы все заполняли какие-то бумаги, отвечали на вопросы.
И был там вопрос – знаешь ли ты, почему живёшь в приёмной семье. Ну типа да – чтобы не жить в ДД. А как ещё?
А потом второй вопрос – с кем из кровных родственников ты поддерживаешь отношения? Я стал вспоминать, а кто бы мог со мной поддерживать отношения.
Почему-то, когда я пытаюсь вспомнить маму, я всегда чувствую приближение того липкого страха, который лишает меня памяти и рассудка. Я долго не понимал, почему, только в 13, когда писал отказ от приёмной семьи, я случайно узнал, что маму убили, и что я, 3-летний был главным свидетелем там.
Мама выпивала, ходила в гости к друзьям, брала меня с собой. И вот один из дядей задушил её, а потом убежал. А я стучал кулаками в его спину, пока он это делал.
Нашли нас с мамой соседи только на пятый день. Так я и просидел там с ней голодный. Меня отвезли к прабабушке.
Я помню от неё всегда пахло хлебом и старостью. У неё была лошадь, серый старый конь. Я часто кормил его яблоками, морковкой, гладил по бархатному носу. Он был такой надёжный и большой.
Я спал у неё на кровати или на печке, а ещё мы ходили в баню и там можно было поливаться водой.
А потом прабабушка пропала. Ещё в семье я случайно узнал, что она жива! И даже звонила в интернат, а потом Наташе!
Но она не разрешила ей со мной поговорить! И мне ничего не сказала! Этого я тоже простить не могу!
Хотя и боюсь до сих пор узнать, что же с ней, где она, ждала ли... Помню, дядя ещё был, но он тоже был любитель горячительного. Так и повис без родни... Но чтобы скучать по кому-то или плакать, такого не было.
Почему я ушёл из приёмной семьи? Да как-то так сложилось. Не смог я стать послушным, хотя и научился немного контролировать свою ярость, могу почувствовать, когда меня накроет. Ругались постоянно, они меня карманных денег за курение лишали. Другие дети получали, а я нет.
По другому я про семью думал, не так хотел жить.
Не смог я простить Наташе прабабушку, да и не чувствовал я себя спокойно, огрызался постоянно, хотя вроде не хотел.
Ещё я хотел посмотреть, станет ли Наташа меня уговаривать. Я бы остался. Не стала. Ну и ладно. Я привык сам по себе и сам за себя. По фиг.
Назад я попал уже не в интернат, а в детский дом. Наташа с Женей мне какие-то диагнозы сняли и меня в коррекционку не вернули.
Не ну не фонтан, но жить можно. Главное, никто тебе не лезет в душу, никто ничего не обещает, а ты ничего и не ждёшь.
Ребята там нормальные были, есть спорт зал, бассейн, я занимаюсь борьбой до сих пор в свои 19. Тренер говорил, что драться надо только с холодной головой, иначе проиграешь. Я не поверил, и сначала впадал в такой раж, что самому становилось от себя страшно. И... проигрывал.
Как себя чувствую сейчас? Нормально. Мне дали квартиру, я могу снимать деньги. Сейчас мне хватает, я не хочу вспоминать прошлое или думать о завтра. Я не ставлю перед собой великих целей, а просто отдыхаю и отрываюсь. Мне хочется всё успеть, всё попробовать.
Конец.