— Татьяна Павловна совсем плохая, — сокрушённо покачала головой женщина в синем платке. — Заехала вчера к ней в больницу, она слабая, говорит еле слышно, слов порой не разобрать.
— Ой, жалко-то как, — ответила собеседница. — А с врачами разговаривала? Что говорят?
— Кто же мне скажет?! Я ведь не родственница. Да и врача не было на месте. Как смогла медсестру расспросила, но та тоже больно-то не говорит. Сказала только: я бы на вашем месте готовилась...
— О, Господи! — всплеснула женщина руками.
— А Тамара Пална всё дочь ждёт. Лизу, говорит, позовите мне Лизу. Говорит, прощения у неё хочет попросить.
Собеседница скривила губы в недовольной гримасе.
— Лиза! — зло бросила сквозь зубы женщина. — Поди, найди эту вертихвостку! Никогда бы не подумала, что такой неблагодарной окажется.
— И не говори! — поддержала её женщина в синем платке. — Я вот даже не помню она хоть раз навещала мать? Как уехала в свою Москву, так вроде бы ни разу не появлялась. Бросила мать! А ведь Тамара одна её воспитала, всё для неё... Помню, как моя Вера пришла и претензию выкатила. Мол, вы с папой вдвоём работаете, а тётя Тамара одна, но у Лизки сапоги новые модные и куртка.
— Копила, наверное, на эти сапоги полгода, — вздохнула женщина. — Всё, чтобы дочь не была хуже других. Не дай бог помрёт, а рядом ни одной родной души. Страшно-то как.
— А ведь молодая ещё, всего-навсего семьдесят... Лизка, конечно, зараза! Нельзя же так! Ну как бы занята ни была, но один раз в год-то можно приехать к матери! Здоровьем справляться, деньгами помогать. У них в Москве зарплаты-то о-го-го какие. Наша пенсия им один раз в магазин сходить, — покачала головой женщина в синем платке и протяжно вздохнула.
— Где бы номер её взять? — задумчиво ответила собеседница. — Позвонить бы...
— Так, может, у Тамары Палны есть?
— Завтра навещу её, спрошу.
На этом соседки разошлись.
В старых хрущёвках ещё существует соседское братство. Сосед порой оказывается ближе родни. Жизнь многих прошла в этих пятиэтажках. Получали квартиры, обзаводились семьями, рожали детей, пережидали окончания лихих девяностых и надеялись хоть на какую-то предсказуемость. Здесь же старели, получали пенсионные удостоверения и занимали лавочки у подъездов. Отсюда же некоторых, видимо, особо торопливых, провожали в последний путь.
Тамара Павловна с дочкой Лизой заехали сюда в конце восьмидесятых. Лиза пошла в первый класс с ребятами этого двора, и детство её прошло здесь. Тамара Павловна была женщиной приятной. Легко влилась в уже существующую компанию соседей. Всегда была в меру открытой, приветливой и исправно ходила на все субботники и собрания. Кто был отцом Лизы неизвестно. Как-то раз она обмолвилась: «сгнил в тюрьме», больше ничего о нём не говорила.
Когда Лиза училась в седьмом классе, у Тамары появился мужчина. Высокий, статный Григорий Михайлович. Вопреки телосложению голос его был тихим, спокойным, даже слегка занудным. Приятельницы радовались за соседку. Как ни крути, а вдвоём легче. Тем более оказалось, что у Григория была дача и машина. Квартиру он оставил бывшей жене, поэтому жили в однокомнатной Тамары Павловны. Ну что же, в тесноте да не в обиде. Да и многие ещё помнили коммунальные квартиры, общежития. Только счастье недолго длилось — мужчину убили. Что произошло так до конца и не выяснили, списали на нападение с целью ограбления и случайное убийство. Тамара и Григорий не были расписаны, поэтому информацию сообщали бывшей жене и детям. Тамара собирала новости по крупицам.
Соседки жалели её. Это разбитные да гулящие легко заводят мужчин и легко с ними расстаются. А таким хозяйственным, домашним женщинам, как Тамара, сложно. И у Лизы приближается тот возраст, когда фу-у-р-х и упорхнула из гнезда. Так оно и вышло.
Лиза, окончив школу, сразу уехала в Москву. С тех пор никто её не видел. Нет, иногда видели. Но по телевизору. Потому как стала Елизавета Лапнина телеведущей. Каким способом она попала в заветный ящик — неизвестно. Обсуждалось, что «знамо каким местом», но как говорится, не пойман, не вор. Дворовые адвокаты утверждали, что Лиза всегда была яркой, заметной, и возможно, всё-таки это талант. Тем более, попасть-то попадёшь, а вот удержаться на таком месте без таланта, без навыков — невозможно. Конкуренция в шоу-бизнесе всегда была высокой.
Лиза взяла псевдоним, и теперь её имя звучало, как Аннет. Именно с таким именем её знали сперва зрители молодёжного музыкального канала, а после и более крупного федерального.
Найти её номер было непросто: тот, что записан у матери — отключён. Но век социальных сетей помогает решить эту проблему. А женская настойчивость способна пробить стену.
Через неделю та же самая соседка набрала номер телеведущей:
— Лиза? — отчего-то показалось, что на том конце вздрогнули от неожиданности, — Лиза? Это ты?
— Да. Кто это?
— Марина Игоревна. Из восьмой квартиры, первый подъезд. Помнишь, мама Веры? — она затараторила, словно опасаясь, что разговор прервётся в это же мгновение.
— Помню, — ровным тоном ответила Лиза.
Марину Игоревну удивило, что Лиза ни о чём не спрашивает, и вообще между ними висела тягостная недоговорённость. Словно женщина была обижена на неё, на Марину Игоревну. Только повода для этого у неё не было.
— Лиза... — начала она снова, но её перебили.
— Меня зовут, Аннет.
Марина Игоревна кашлянула:
— Хорошо. Аннет, мама в тяжёлом состоянии... Возможно, не выкарабкается...
В трубке было тихо. Женщина даже посмотрела на экран: вдруг звонок разъединился, и она говорит в пустоту. Но нет, на экране отсчитывались секунды разговора, она услышала дыхание, а потом ответ:
— Вот когда умрёт, тогда и позвоните.
Короткие гудки.
Марина Игоревна, округлив глаза, уставилась на телефон.
Эх, дети, дети... Ну ведь не растили вас такими, отчего же вы такими чёрствыми выросли? Мать всю жизнь одна тянула её, а вышло как в той страшилке: стакан воды подать некому.
Хотя чего это она всех под одну гребёнку зачёсывает? У неё дети не такие! Внимательные и заботливые. Хотя, может быть, она давала им меньше, чем Тамара Лизе. У неё их трое, да ещё и капризная, как дитя, свекровь. А зарплаты всего две, и продукты кончались стремительно. В детстве часто приходилось отказывать детям, но это не испортило их. Никаких претензий и обид они с мужем не слышали.
А Лиза... Тамара всё отдавала ей. Себе ведь купишь обновку и носишь, пока совсем не поистрепается. Да и в этом случае в разряд домашней переведёшь. А дети растут, и хочешь-не хочешь, приходится покупать. Марина Игоревна помнит ведь, что Лиза всегда была хорошо одета — обута, точно лучше её детей. И в Москву ведь уехала не с пустыми руками? На билеты, на жизнь откуда-то взяла деньги. А откуда, если не у матери?
Получается Тамара Ивановна старт в жизнь дала хороший, а дочь вот так её отблагодарила. В ушах женщины всё ещё слышалась фраза «Вот когда умрёт, тогда и позвоните». За наследством тут же припылит наверняка. Конечно, старая хрущёвка по московским метрам стоит копейки. Но даже от таких копеек никто не отказывается.
Ну как же так? Как? И что ей теперь сказать Тамаре? Она с такой надеждой смотрела на неё в последнее посещение.
В комнату из панорамных окон лился солнечный московский свет, подсвечивая дорогую обстановку. Ремонт в стиле хай-тек с преобладанием дымчато-серого цвета, минимум мебели, дорогая техника.
— Кто звонил? — мужчина, сидящий на большой кровати, с любопытством, посмотрел на жену, держащую в руках телефон.
— Да так... Знакомая, — медленно ответила та. — Ты не ответил, Егор. Что тебя не устраивает? У тебя кто-то есть?
— Нет! — мужчина встал с кровати и вплотную подошёл к женщине и посмотрел в глаза. — Аня, у меня никого нет.
— А в чём тогда проблема? Нормально же всё было.
— Да не было никогда нормально. Просто я сразу этого не понял, был очарован тобой. Аня, ты классная, правда. Красивая, остроумная, эрудированная. Тебе уже сорок, а фигура у тебя как у двадцатилетней девчонки — от одного вида крышу сносит. Вот мне и снесло.
Аннет молча слушала, Егор продолжал:
— Понимаешь... Мне с тобой холодно. Когда тебя встречаешь впервые, кажется, что ты человек-огонь. Да ты и была такой вначале, но это знаешь, как будто видимость. Ты как хищный цветок приманиваешь своим сладким ароматом, а потом хлоп и сожрала добычу. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Нет.
— Я повёлся на твой яркий свет, прилетел как мотылёк. Но только он не греет.
— Ты можешь говорить без этих дурацких аллегорий?
— Я не хочу тебя обидеть, Аня. Ты не заслуживаешь этого. Но... блин... В общем, то, что происходит у нас в постели меня не устраивает.
— А что происходит у нас в постели?
— Ничего! В том-то и дело, что ничего. Ты как будто терпишь меня. Я тебя целую, а тело твоё не отзывается. Я тебя ласкаю, а ты говоришь: давай быстрее, я устала. Понимаю, съёмки и прочее, ты устаёшь. Я тоже весь день мамонта добываю и устаю не меньше твоего, но, когда прихожу домой, я хочу любить тебя. Хочу, чтобы ты любила меня. Но ты даже просто так не обнимешь, не поцелуешь.
— То есть ты уходишь только потому, что я недостаточно хорошо трахаюсь?
— Не старайся сама себя обидеть, я прошу. Ты сейчас говоришь так, что я чувствую себя дерьмом. Но я хочу быть честным с тобой и говорю как есть.
— Продолжай.
— Что продолжать? Я в принципе всё сказал. Я не хочу жить со льдиной, это сложно. Мне важны чувства, эмоции, телесные ощущения.
— Я думала это больше по бабской части, — хмыкнула Аннет.
— Почему? Это всем нужно. Да, на этом жизнь держится! Если ты со мной такая, то какая ты будешь со своим ребёнком? Детям ведь важнее не вот это всё — он провёл рукой по воздуху, показывая на квартиру. — Им не важно, сколько бабла ты вбухала в этот ремонт и дорогущую мебель из Италии. Им важна любовь!
— У меня не будет детей. Я тебе сразу это сказала.
— Я помню, но всё же могло измениться. Я тоже говорил, что не хочу жить в Москве, а сейчас рад, что жизнь меня сюда привела. Это самый крутой город!
— У меня не будет детей. Я перевязала фаллопиевы трубы.
— Охренеть! И об этом я узнаю спустя два года брака?
— А что бы это поменяло? Я сразу сказала — детей не будет. Какая разница почему?
— Действительно, какая разница?
Мужчина мерил комнату шагами. Аннет за всё это время не сдвинулась с места. Наконец Егор подошёл к шкафу, вытащил одежду, переоделся в спортивный костюм.
— Я на пробежку, надо выпустить пар. Вернусь, соберу свои вещи и обсудим дальнейшие планы. Не думаю, что всё будет сложно. Имущества у нас нет, детей тоже.
— К себе вернёшься?
— Нет, пока у Макса поживу, потом продам квартиру и куплю поближе к центру.
Егор подошёл к двери, дёрнул за ручку, но дверь оказалась заперта. Он повернул замок.
— Чёрт! И эта твоя бесючая привычка закрывать двери на замок! — эмоционально бросил он. — Зачем скажи, закрывать дверь комнаты на ключ? Кто к тебе может ворваться из кухни?
— Иди на пробежку, Егор. У меня педикюр через час, потом заеду в студию. Ключ оставь у консьержа. Хотя я всё равно замки поменяю. Обсуждать нечего, просто подавай документы, я всё подпишу.
Егор обернулся в дверях.
— Вот тебе только что кто-то позвонил, я так понимаю сообщили о тяжёлом состоянии. А ты ответила: когда умрёт, позвоните. Даже смерть человека не вызывает у тебя эмоций. А ведь раз тебе позвонили, то значит, это кто-то достаточно близкий умирает. Так?
— Мать.
Глаза мужчины округлились, он несколько секунд смотрел на жену, а потом вышел из квартиры.
Аннет ещё несколько минут стояла, не двигаясь, глядя на стену. Потом подошла к кровати, уткнулась лицом в подушку и замолотила руками по постели. Боль раздирала изнутри, сжигала сердце прямым огнём, тлела в дальних уголках души.
Лиза... Елизавета... Она уже и забыла имя, данное ей при рождении. Первое, что она сделала, когда смогла прописаться в Москве — поменяла имя. Она его ненавидела. Лиза... Та, которую приятно лизать. Так он говорил.
Он приходил, когда она спала, а мать была на ночном дежурстве. Ложился рядом и дышал ей в шею горячим, вонючим ртом. Противным языком лизал ей за ухом и шептал:
— Какая же ты сладкая, Лиза. И имя у тебя такое... Лизнуть тебя хочется везде.
Почему она не орала? Не сопротивлялась? Сама не знает. Она только плакала. Каждый раз плакала, пока подушка не станет мокрой. Как же ей было страшно, когда мама работала в ночную смену! Она знала, что он обязательно ляжет в её постель и всё повторится.
Потом, когда первый страх прошёл, она начала сопротивляться. Но он был сильнее. Он прижал её коленом к кровати и сделал так больно! И сказал, что если ещё раз такое повторится, то ей будет хуже. И пусть она лучше потерпит, чем ему придётся её бить. А бить так, чтобы не оставались синяки, он умеет, что он ей тут же и продемонстрировал.
Лиза хотела поговорить с матерью, но не знала как. Какими словами сказать? Нет, один раз она сделала попытку рассказать ей всё, сказала, что Григорий пристаёт к ней, но она даже не успела договорить, как мать резко оборвала её:
— Не сочиняй, Лизка! Гриша очень хорошо к тебе относится, как к дочери. Сколько шмоток он тебе купил!
Только спустя несколько лет, вспоминая те годы, она вдруг поняла — мама всё знала! Вспомнила, её поведение, слова. И тот страх, когда к ним пришёл участковый расспрашивать об их жизни. С каким ужасом и мольбой она смотрела на дочь. Потому что ходили слухи, что убийство было не случайным и Григория видели с малолетней девочкой. Следствие отрабатывало разные версии.
Чего боялась мать? Потерять мужика, с приходом которого в холодильнике появилась дорогая колбаса, а выходные стали проводиться на даче с шашлыками? Боялась огласки, что их имена будут полоскать во всех дворах? Боялась, что её обвинят в том, что она живёт с насильником собственной дочери? Или он тоже угрожал её и бил?
Лиза хотела задать матери эти вопросы, когда уже жила в Москве. Но не смогла. Она поняла, что каждый звонок матери возвращает её в прошлое, и после каждого разговора она сутки не может прийти в себя. Тогда она перестала звонить ей совсем и сменила номер телефона.
Ей часто говорили, что она молодец. Смогла вырваться из провинции и сделать шикарную карьеру в столице. Знали бы они каким способом ей достался «стартовый капитал»! Она заработала его тем способом, который знала — даже в провинции есть богатые люди, желающие лишить девственности малолетку. А имитировать «первый раз» легко — достаточно вспомнить, как оно было на самом деле и тело само сжималось от страха и боли.
И слова, которые ей сказал Егор она слышала не в первый раз. Да, она может быть яркой, остроумной и сводящей с ума. Но всегда жить играя, невозможно. И они уходят, когда понимают, какая она на самом деле. И наверное, можно жить одной, не впуская в свою жизнь мужчин. Так будет легче, наверное. Но та часть её души, которая застыла давала о себе знать. Она хотела любить. Хотела быть любимой. Но не знала как. Как это бывает по-настоящему.
Но она сразу решила, что детей у неё не будет. Зачем впускать в этот мир существо, обрекая его на муки? Нет, для их же блага на свет ни одного ребёнка от неё не появится.
И эти двери... Никто не понимает, для чего она запирает дверь в спальню. Только она сама знает, что, если закрыть дверь на щеколду, он не сможет зайти в квартиру. Несколько раз её это спасало, а значит, спасёт и сейчас.
Аннет села на кровати, поправила подушку, вытерла лицо. Встала и закрыла дверь на замок. А вместе с ней и свою душу.
~~~~~~
Завтра расскажу как появился сюжет этой истории.
Всем хорошего дня и вкусного кофе. Берегите себя ☕
