1. В наиболее сочном, то есть церковно-славянском, переводе знаменитое место послания апостола Павла евреям гласит:
«Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр., 11: 1).
2. Известный в девятнадцатом веке и искусный в экзегетике протоиерей Григорий (Григорий Михайлович Дьяченко (1850 — 1903)), между прочим, пишет:
«Эти слова, заключая в себе определение веры, содержат две самостоятельные мысли. Первая половина текста (т. е. вера есть уповаемых извещение, или осуществление ожидаемого) скорее должна быть признана определением надежды, чем веры».
И это правильно. Если на что-то уповаешь, а тебя в тебе самом что-то извещает об уповаемом, что оно (1) скоро или (2) нескоро, но (3) свершится, (4) прибудет, или, напротив, (1′) скоро или (2′) нескоро, но (3′) не свершится и (4′) не прибудет, — можно ведь уповать и на отрицание уповаемого, — то в тебе самом нечему, кроме именно твоей веры в упование тебя известить об уповаемом. Так что твоя вера есть основание твоей надежды. С верой тебе есть на чём уповать. Без веры твои упования, то есть надежды, не то что бы несбыточные, но безосновательные, скорее произвольные фантазии, чем надежды. Ибо, в отличие от фантазий, надежды требуют и надёжности, и надобности, то есть сущей необходимости, пусть и необходимости, осуществляемой в будущем. Надежда есть надёжная возможность. И твоя вера здесь ей опорой.
Конечно, возможно и не твоё собственное, не внутреннее, а внешнее извещение. Но тогда твоя вера здесь ни при чём. Мария Иоакимовна ли, княжна ли Марья или учительница младших классов Марья Ивановна что-то сказала, тем самым тебя известила, а ты, смешной и наивный, и поверил, что вместо урока пойдёте в кино да ещё мороженое она на свои деньги купит всему классу…
Заметь, в случае внешнего извещения вера не покоится на основании надежды, а впервые возникает после извещения. И хотя тут, как и в случае внутреннего (собственного) извещения, упованию на кино и мороженое извещение предшествует, и теперь ты можешь надеяться, что мороженое и кино не отменят, но тут твоя вера и твоя надежда индуцированы, наведены, пришли извне, тебя в них могут и обмануть, а ты в них — обмануться.
3. Протоиерей Григорий продолжает:
«...поэтому здесь мысль будет следующая: вера делает возможною надежду, заставляет надежду как бы покоиться на основе действительного владения, считать возможное действительным, без чего надежда не могла бы ни существовать, ни возникнуть, или кратко: «вера есть сущность надежды» (при чём остаётся, очевидно, ещё неопределённым, что такое собственно вера)».
Почти со всем написанным здесь почтенным протоиереем следует согласиться. Разве что выразить некоторое недоумение: что значит «покоиться на основе действительного владения»? О каком владении здесь идёт речь? И не спутано ли «действительное владение» с «действительным ведением», то есть необходимым знанием?
Но мы всё более и более утверждаемся в мысли, что вера предшествует надежде и выступает в качестве более или менее прочного, в зависимости от силы веры, основания надежды, то есть упования. Основания, на котором живёт и движется надежда.
4. От упования к вере. Протоиерей Григорий далее пишет:
«Таким образом, определением веры приходится признать лишь вторую половину текста: есть же вера вещей обличение невидимых, или по-русски: вера есть уверенность в невидимом, как и определена вера в «Катехизисе» митр. Филарета: «вера есть уверенность в невидимом, как бы в видимом, в желаемом и ожидаемом, как бы в настоящем. Слово обличение (обличать, облик, лик) — уяснение подлинного облика, образа, усмотрение в предмете наглядных, очевидных (конкретных) и потому непреложно убедительных свойств предмета»».
Сегодня мы бы сказали, что вера есть своеобразный синтез субъекта и объекта, в каковом синтезе упование субъекта получает от веры реальную определённость объекта: вера есть онтология, а точнее — онтика, то есть не учение о бытии надежды, а само бытие надежды.
5. Но, к сожалению, протоиерей Григорий не ограничился цитированием и комментированием митрополита Филарета и его «Катехизиса». Ему зачем-то в столь ясном вопросе потребовался преосвященный Феофан Затворник (Георгий Васильевич Говоров (1815 — 1894)).
«Приведя слова ап. Павла: «вера есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых», преосвященный Феофан пишет: «сделать надобно, чтобы сии невидимые вещи действительно получили в нас свойственный им облик, получили имя, были ведомы, как принесённая весть. Не то это значит, что должно разгадывать тайны: нет, тайны навсегда останутся тайнами, сколько бы ни напрягался кто раскрыть их»».
Это совершенно ясная речь, и с ней невозможно не согласиться: именно вера позволяет упованию приобрести качества определённой и несомненной реальности.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
А. А. Блок. Возмездие.
Тут даже верно не уточняется: принесённая весть принесена извне или изнутри?
6. Но что же преосвященный Феофан пишет далее?
«Но, хотя непонятно существо предмета и сокрыты основания, усвой и содержи его так, как учение о нём содержится, точными и определёнными словами. Словом — познавать означается не мудрование, а смиренное и беспрекословное принятие уроков святой веры».
И тут Феофана понесло!.. Да уж, Затворник…
Мы же выяснили уже, что существо предмета упования становится ясным и определённым на основании веры в этот предмет. Поэтому о каких непонятках тут можно вести речь? О каких сокрытых основаниях говорить?
Тебе непонятно существо предмета, от тебя сокрыты его основания… Что же предлагает преосвященный Феофан делать в этом тёмном тупике познания? Как поступить с этим предметом?
«Усвой и содержи его так, как учение о нём содержится, точными и определёнными словами».
То есть зазубри тебе непонятный и тобой непонятый предмет из внешнего извещения, а не извещения твоей внутренней веры. То есть восприми и поверь на слово Марье Ивановне о кино и мороженом, не понимая где кино, а где мороженое.
И чтобы у тебя, тёмного и несуразного, не осталось никаких сомнений насчёт тёмного предмета твоего упования, преосвященный Феофан тебя окончательно раздавит и размажет каблуками сущего своего православия.
«Словом — познавать означается не мудрование, а смиренное и беспрекословное принятие уроков святой веры».
То есть как доктор богословия прописал в рецепте, по обыкновению всех докторов написанном самым неудобочитаемым почерком. Зато почерком веры! Слепой веры… И никакого мудрования. Пожалуй, определение «беспрекословное» — логически главное тут слово. Преосвященный Феофан одним предложением всю глубокую диалектику веры и надежды, всю онтику надежды и веры редуцировал к уставу караульной службы для православных полканов около церковных стен. Иными словами — свёл к простому и бездумному зазубриванию тезисов православного учения.
7. Примерно так же и кришнаиты из Общества Сознания Кришны читают в русской транслитерации санскритские тексты из благословенной для них книги Абхая Чаранаравиндаы Бхактиведанты Свами Прабхупады (1896 — 1977) «Бхагават-Гита как она есть». Тем же самым занимаются и отечественные муслимы, не знающие арабского языка: читают по-русски свою тарабарщину, ибо тарабарщина, произнесённая хотя бы отдалённо похоже на арабскую речь — священна. Иными словами, все они — поклонники словесной магии, хотят произнесёнными заклинаниями умилостивить или подвигнуть к какому-то действию своего Бога. Или просто напомнить о себе, приниженном, земном и даже землистом — Всевышнему и Небесному.
8. Эта речь о надежде и вере важна не только религиозным людям. По существу тут затронуты фундаментальные основания всякой вменяемой гносеологии. В том числе и научной теории познания.
Иоганн Готлиб Фихте (1762 — 1814) писал: «Сущность науки заключается в том, чтобы от чувственно воспринятого восходить путём мышления к его сверхчувственному основанию. Такова философия. Она исходит из восприятия знания посредством внутреннего чувства и приходит к его основанию».
Фихте, И. Г. Факты сознания. — Фихте, И. Г. Сочинения. В 2 тт. Т. 2. С-Пб.: МИФРИЛ, 1997. С. 621.
Это ведь о том же самом, что и у апостола Павла. От чувственно воспринятого восходить путём мышления к его сверхчувственному основанию, обличая вещи невидимые. И посредством внутреннего чувства воспринять знание и перейти к его невидимому и не воспринимаемому ни внутренним, ни внешним чувством основанию. Такова вся наука. Такова и вся философия.
При этом важно не бояться самого феномена веры в решении этой гносеологической проблемы. Вера выступает двигателем, субъектом надежды в её определённых чертах в религиозном сознании, а в сознании научном и философском — побудителем и субъектом формирования научного и философского знания. Учёному и философу нужно примерно так же верить в умную постижимость своего предмета, как и религиозно верующему человеку — в определённость его упования. Иначе ни учёный, ни философ заниматься своим предметом не будут. Не будут даже держать его в уме. Разве что он случайно залетит в голову. И так же случайно вылетит.
9. Георг Вильхельм Фридрих Хегель (1770 — 1831) авторитетно заявляет о вере в науке и философии примерно то же.
«Я смею желать и надеяться, что мне удастся приобрести и заслужить ваше доверие на том пути, на который мы вступаем. Пока я могу требовать от вас только того, чтобы вы принесли с собой доверие к науке, веру в разум, доверие к самим себе и веру в самих себя. Дерзновение в поисках истины, вера в могущество разума есть первое условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего. Какого бы высокого мнения мы ни были о величии и могуществе духа, оно всё же будет недостаточно высоким. Скрытая сущность Вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатства и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими».
Гегель, Г. В. Ф. Речь Гегеля, произнесённая им при открытии чтений в Берлине 22 октября 1818 года. — Гегель, Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. В 3 тт. Т. 1. Наука логики. — М.: «Мысль», 1974. С. 82.
Вера в хитрость разума, разума истории подвигает нас разумно верить, что столь позднее начало чтения Г. В. Ф. Хегелем лекций, конец октября 1818 года, связано с тем, что студентов перед началом учебного года отправляли на картошку.
Но как бы ни была важна вера в структуре познавательного акта и акта в полевой практике, верховный главнокомандующий в человеке был и остаётся ум. Иначе не избежать сознательных вывихов мысли, сознательно свершаемого насилия над умом, как это без зазрения христианской совести было сделано Феофаном Затворником. «Жил бы себе, кулебяка, в деревне». И не высовывался к христианскому народу с поучениями...
2024.07.27.