Сыр и я.
Наши отношения начались в детсадовском возрасте, когда родители переехали из Уфы в поселок Приютово Белебеевского района Башкирии.
Несмотря на сиротское название и удаленность от крупных городов, две сотни километров до Уфы и чуть больше до Самары, жизнь в поселке нефтяников была сравнительно благополучной по меркам 80-х.
Жители поселка делились на тех, кто добывает/ перерабатывает нефть и тех, кто их обслуживает: строит, учит, кормит, лечит.
Как сказал часто приезжающий к нам из Уфы мамин братишка дядя Фиргат, машины-то у ваших соседей сплошь новенькие жигули шестой модели да Волги, хоть в магазинах шаром покати.
Витрины было пустыми в буквальном смысле, металлические мокрые прилавки в молочном и мясном отделе, редкие шматы смерзшегося минтая в соседнем рыбном, благоухающие на весь огромный зал подгнившие лук и капуста, проросшая картошка, мокрая морковь и вялая свекла.
В сезон очереди в ларьки-сетки за арбузами и виноградом.
Никогда не забуду, как мы зимой стояли 4 часа на морозе за разливным молоком.
Мой братик-грудничок в высокой коляске на лыжах, которые папа смастерил из алюминиевого уголка и установил для облегчения передвижения по глубоким башкирским сугробам.
Растерянная мама в "лисьей" синтетической шубе, рыжих еще из столичной жизни югославских сапогах и песцовой шапке над бледным лицом опиралась на коляску с закутанным младенцем, держала за руку меня, непоседливую 4-летнюю в леопардовой шапке с круглой бельевой резинкой, в войлочных бурках чернильного цвета с резиновой подошвой, темно-серых варежках из домашней шерсти, теперь мокрых от снега и зажеванных от скучного стояния на месте.
Я уже однажды засмотрелась на плавно падающие с неба снежинки и шагнула под автобус, мчащийся на всех парах по ледяной дороге.
Лишь немедленная реакция мамы, больно выдернувшей за капюшон прямо из-под приближающего огромного колеса спасла мне жизнь.
Очередь у дверей магазина необходимо было занимать задолго до того, как приедет заветная машина, иначе молока не хватит, отойти хоть на минутку было невозможно, обратно не пустят.
Неудивительно, что первые слова которые я прочитала в своей жизни, были вывески "молоко", над огромной очередью и "хлеб" над соседней дверью.
Хочу сказать, что народ в те времена запомнился мне до крайности озлобленный, еле живую от недосыпа кормящую мать с грудничком никто не пропускал без очереди.
После 4 часов выслушивания обидных комментариев "нарожали, а теперь мучаются", мы купили 2 трехлитровые банки молока, одну себе и одну соседке и под испепеляющими взглядами тех, кому не досталось, ползли домой.
Молоко оказалось разбавленным и немедленно свернулось, когда мама поставила его кипятиться.
Дальше отец просто привозил из командировок огромные коробки смеси Малютка, и на них варили детям кашу.
Формально родители не бедствовали, оба инженеры с серьезным образованием на приличных окладах, но комбинезоны брату и детские шубки мне мама перешивала из своих студенческих, еще с уфимских времен дубленок и пальто, натирая себе пальцы до крови толстой иглой, потому что имеющаяся в хозяйстве ручная швейная машинка не брала мех и кожу.
Продовольственную проблему молодой семьи спасали трудолюбивые деревенские бабушки, всегда одаривающие нас богатыми гостинцами и собственноручно выращенные овощи с крошечного огорода под окнами нашей двухэтажки.
Почти вся большая татарская семья жила под Уфой, однако Белебее всего-то в 30 км от нас жил мамин дядя с женой Назией, сыном Альфредом и огромной овчаркой Гердой.
Именно дядя Ислам, который в советские времена умудрился не партийной работой, а предпринимательством заработать себе на дом с фресками на стенах, оригиналами картин и скульптур, китайскими вазами и люстрами богемского стекла, регулярно приезжал навестить племянницу на свой шикарной цвета слоновой кости Волге.
Дядя привозил нам натуральный яблочный и сливовый мармелад в длинных прямоугольных, напоминающих детский пенал картонных коробочках, свежее, уже разделанное от костей и жил мясо, большие шматы сливочного масла и круг голландского сыра, который занимал целую полку холодильника.
Если интересно, про дядю Ислама можно писать целые новеллы, как он и его верная жена тетя Назия жили в Средней Азии, как вернувшись в Башкирию работали, вставали летом в 4 утра, до работы успевали съездить в лес, собрать, почистить и законсервировать лесные орехи, грибы или ягоды, а вечером пахать в огороде, кормить кур, кроликов и вести умные беседы с гостями за богатым столом.
Дядя Ислам был невероятный ценитель женской внешности и единственный из всех окружающих, хором твердивших "зато умненькая, старайся, учись хорошо, больше не на что надеяться", разглядел что-то в тонких ручках, конопушках, плотно залепивших лицо плечи колени и непослушных рыжих волосах.
"Женщины красят волосы в такой цвет и отбеливают кожу, а у тебя свое природное, будешь редкой красавицей".
Думаю, он обладал талантом видеть чаровницу в женщине любого возраста и внешности, но меня его слова утешали.
В редкие поездки в гости в Уфу, я с вожделением смотрела на возвышающиеся в каждой витрине пирамиды вкуснейших плавленных сырков омичка, орбита и шоколадный, а моя заботливая тетя отговаривала меня от этой гадости и подсовывала своим детям и мне полезнейшие для детских косточек творожные сырки с изюмом, которые ни в какое сравнение не шли с жирной сладкой тающей во рту омичкой.
В детском саду иногда давали нам на завтрак страшно соленую крошащуюся брынзу и рассказывали красивые истории о том, как моряки брали в плавание этот богатый кальцием сыр.
Мои одногрупники упорно не поддавались на уговоры воспитателей и воротили нос от ценного продукта, а я уплетала за милую душу, хоть от соли щипало нёбо и жгло язык, и представляла себя суровым участником морских походов.
А как сыр вошел в вашу жизнь?
Хотите узнать, что было дальше?
Фото - летописец моей французской жизни Александр Лим
Наряд, вручную сшит из произведенных по всем правилам средневековья материалов великолепной Вероника карману