Розена Лариса
Посвящается моей
Помощнице Б. М.
РОЗЕНА Л. В.
ТЕКСТ ПОВТОРЯЕТСЯ НА САЙТАХ: ИЗБА - ЧИТАЛЬНЯ; ДЗЭН КАНАЛ "ЧУДАЧКА"; ИЗДАТЕЛЬСТВО РИДЕРО
ЛЮБОВЬ ОТ БОЯРЫНИ
МОРОЗОВОЙ ДО РЕВОЛЮЦИИ
СЕМНАДЦАТОГО ГОДА
Любовь священна. Мы родимся только для любви. Живём только для неё. На любви стоит мир. Если не будет любви, не будет ничего... Любить человека, любить людей – величайший дар Божий.
(Писатель Иозеф Томан).
Екатеринбург 2021
Ридеро
ББК 84(2Рос=Рус)6-5
Р96
Все права защищены. Никакая
ISBN 978-5-00550-07532
часть этой книги не может быть
воспроизведена в той или иной форме
форме без письменного разрешения
владельца авторских прав
ЧАСТЬ 9
Видишь, что творится? Кругом зависть, подлость, обман, жестокость... Девице молодой никак нельзя с чужими, незнакомыми мужчинами знакомиться, в их обществе находиться! И тебя, думаю, он оставил на время. Главное, ему надо было доказать тебе же, ты сама в его объятия ринулась, не он соблазнил. А то, как же за тебя выкуп брать? Начнёшь плакать, тебе то-то и то-то сделали. А оказывается, ты сама виновата, ты и пикнуть тогда не сможешь против, а они денежки возьмут за тебя и ещё посмеются вдогонку, бери на здоровье, готовенькую!
-Я догадалась, так и будет. Эсеры, значит они? А он всё плёл – они старообрядцы. Всё говорил, расскажу о них, а сам разговор в другое русло уводил.
-Не знаю, точно кто они, но порядочности - всего ничего. И что он мог рассказать тебе? Он о них почти ничего не знает. Точно тебе о них и никто не скажет. Я тебе кое-что сама расскажу, пока поджидаем мальчонку с продуктами. А плёл, что они старообрядцы, запутывал, чтоб не им досталось за тебя, а тем.
-Я точно так всё это тоже рассудила. Простите, немного отвлеку Вас. А что с девочкой той стало, Анютой, которую он соблазнил?
-Да родила, бедняжка, в тринадцать годков. Как-то отец ей после родов велел идти в поле, копны вязать, она там задержалась, пришла к вечеру, смотрит, ребёнок весь посиневший лежит. Или задохнулся, или помогли. Не знаю. Мать из неё какая? Время сложное, зачем им ребёнок нужен, да ещё от бандита такого. Так дело и с концом было. Похоронили малютку, а её в Подмосковье, на ткацкую фабрику отправили к Морозовым.
Там какой-то мальчишечка в неё влюбился. Замуж за него вышла, да жили неважно, сельчане рассказали ему всю её подноготную. А девчонка красивая стала после родов, загляденье. Не посмотрел ни на что управляющий фабрикой, престарелый немец, женился на ней, жила с ним, как сыр в масле каталась. Отцу новую избу поставила, корову с телёночком купила, пару коней, овец, кур с цыплятами. Теперь её батя даже рад, что всё так вышло, сидит у себя в деревне – кум королю. Но пережила эта девочка много, а всё из-за кого? Он её как-то увидел, стал опять ластиться. Уж больна она, хороша стала. Ну, твоя боярыня. Статная, высокая, румяная. Цветочек аленький. А этот Владимир - Валентин на красивых девочек падок. Нигде нибудь, в самой Франции научился по этому делу специалистом быть.
-И что же дальше? – заинтересовалась Верочка.
-Уломал он её. Притащил к себе и, по старой памяти, неделю жила у него. Мне потом рассказывала: «Старая любовь не забывается». Она, де, сразу влюбилась в него, увидев в двенадцать-то годков! Понравился, мол, очень угодливый, век бы с ним не расставалась, но, говорит, не могу, к деду своему надо ехать. Это надёжнее. Теперь, как домой-то приезжала, давала ему знать, он встречал её. А последний раз, приехала она к отцу, ему не сказала. Он узнал, примчался в деревню, стал звать к себе, Она ему в ответ: «Надоел ты мне. Валентин, хуже горькой редьки. Шла я к тебе не по любви, боялась, деду моему расскажешь. А теперь он умер, похоронила его, вновь вышла замуж. Но уже за генерала. Отойди от меня, плохо будет тебе. Он за мной на днях приедет. Не морочь мне больше голову. Валентин ей: «Этому генералу твоему тогда всё расскажу о тебе!». «Говори, - она отвечает, - давно сама ему всё рассказала, он обещал тебе голову открутить за твои проделки. Так что исчезай быстрее, не искушай судьбу». Он ей вновь: «Неужели забыла всё, ласточка моя?». Она ему: «Нечего и помнить, одни слёзы были, лились рекой каждодневно». Он вновь давит: «Зачем тебе эти старики? Я молодой!». Она ему: «И он молодой, младше тебя!» Бросился он перед ней на колени, туфельки целовать начал, лижет, целует, а она ему: «Прочь, не порть мои французские туфли, из твоего рта нехорошо пахнет!» Он: «Застрелюсь, жить не смогу без тебя!». Она рассмеялась, и в ответ ему: «Быстрее стреляйся, а то мне некогда ждать, вот – вот за мной генерал мой заедет, тогда просто тебя растерзает! Живого места не оставит!».
-И что же дальше? – заинтересовалась Верочка.
-А ничего, пришлось на этот раз ему удалиться не солоно хлебавши.
-И что ж она?
-Ничего, хитрая дивчина оказалась. Но всё равно, несчастная, горя хлебнула, деток больше не может иметь!
-У меня могло быть и ещё хуже. Сказала себе – дотронутся до себя не дам, лучше убьюсь! Вот как могло получиться... – погрустнела она.
-Всё уж прошло, не надо о мрачном. Ведь ничего ж не случилось?
-Я же объясняла, этот герой исчез, другой не появлялся, собак не было, всё открыто. Он хотел показать, как мне доверяет, перестал запирать комнату, где я обитала и калитку. Вот тут-то я и убежала, понимая, что ничего мне там доброго не светит!
-Хорошо ты от него отделалась! – восхитилась Зоя, - молодец! Думаю, его кондрашка хватит, увидев, что тебя нет!
-Молилась я, Бог меня спас! До сих пор всё ещё не верится, что не поймают, всё боюсь. Ведь если поймают, вернут... испуганно протянула она.
-Не тревожься, теперь уже не поймают, Бог даст. Но права поговорка: «Обжегшись на молоке, на воду дуют!». Ты говоришь, просила его рассказать о старообрядцах? Слушай теперь, а то мы отвлеклись немного.
-Ну, отвлеклись, не велика беда, теперь я точно уверилась в своих предположениях об этом мужчине... Передо мной он тоже падал на колени, туфли целовал, умолял чек взять в пятьдесят тысяч, только полюбить просил... – улыбнулась Верочка.
-О, высоко как оценил, другим и вообще ничего не давал. Дорогая ты дивчина. Не мудрено, красива, образована, есть на что посмотреть, что послушать!
-Да не говорите, уж. Даже сто тысяч предлагал. Ну, да хватит о нём. С ним всё ясно, рассказывайте лучше об этих старообрядцах, матушка моего жениха тоже ею была, хочу послушать. Думаю, пригодится...
-Что тебе рассказывать про них? Полагаю, ты уже всё знаешь. Во времена царствования Алексея Михайловича Романова, захотел он, дабы русская Московия стала третьим Римом. Первый – настоящий Рим, второй – византийский Константинополь. А вот третий – Москва. А что для этого требуется? Подогнать все наши старинные духовные книги под греческий образец. «Расхождения большие!», – оповестил его любимый патриарх Никон. Крест надо класть не двоеперстием, как раньше, а троеперстием. А троеперстие – сложенные вместе три первых пальца правой руки выражают нашу веру в Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого, как Единосущную и нераздельную Троицу. А два пальца, пригнутые к ладони, означают две природы Сына Божьего, Божескую и человеческую. Прошло время после принятия Россией христианства, греки уже крестились тремя, вместе сложенными перстами. А мы, русские, всё ещё двумя. А так как, царь желал, дабы Москву считали третьим Римом, надо было всё подвести под существующие тогда каноны греков. Патриарх Никон хотел того же.
-Скажи, Зоя, не одно ли это тоже? Может, я что-то неправильно поняла... – заинтересовалась удивлённая Верочка.
-Я не сильна в богословии, моя девочка. Думаю, Никон, с царём, был прав. Но изменять следовало постепенно, толково, объяснив всё русскому народу, не так сурово и резко переиначивая, и люди бы это поняли...
И книги стали переправлять, ибо они долго переписывались от руки, и появлялись ошибки. Однако старообрядцы говорили, не будем уничтожать старые духовные книги, не будем молиться щепоткой. Не согласных принимать новые изменения, наказывали целыми семьями. Они сбегали от расправы со старых поселений в леса и пустоши, их находили, вновь мучили, но они не отказывались от старой веры, сохраняя всё, что было при Иоанне Грозном. Говорили: «Значит, раньше было всё правильно и хорошо, а после Никоновской реформы нас, блюстителей старого благочестия, причислили к раскольникам, еретикам, наказывают, предают анафеме?». Многие разумные люди на Руси тоже считали, всё должно было происходить постепенно. Ведь старое въелось в кровь. А где резко, там и перегибы, и нелепицы. Да какие страшные!
Узнают власти, где прячутся старообрядцы и начинают их громить. Секли кнутом и отправляли в каторжные работы. Одним из способов их противостояния властям были случаи самосожжения. Они, целыми семьями с жёнами, детьми и со своими священниками, закрывались в деревянных церквах и поджигали себя! Зачем до такого надо было доводить людей? Как-то мне рассказывал кто-то из очевидцев, пришли их наказывать в село, где они жили, а они уже горят в церкви. Рушатся балки, трещат стены, вылетают огненные искры из окон. Но, ни крика, ни стонов. Нет, нет, иногда писк детский раздастся и прекратится. Видно, ротик детский закрывали, чтоб не слышали мучители, как они страдают. Пахнет палёным мясом, обрушивается потолок, пол, всё корёжится, скрежещет. Пламенные языки возносятся к небу, из горящего месива доносится пение псалмов. Вот оно затихает, теряется в общем скрежете и стоне горящих стен. Наконец, вихрем закручивается виденное, превращая всё в единый огненный столб. Долго резвится пламя, доедая последние остатки. Наконец ветер стихает, пламя стелется по низу, и остаются вслед за тем, прогоревшие обуглившиеся балки и почерневшие скрюченные человеческие тела... Тяжело было смотреть на такую картину...
-Да, Зоя милая, действительно страшно, волосы на голове шевелятся, как ты мне это всё рассказываешь...
(Забегая вперед, скажем, русский писатель Солженицын, много позже, во второй половине двадцатого века, назовёт такие действия против старообрядцев со стороны властей - «русской инквизицией»).
-Я согласна с тобой, дорогая девочка! Итак, они сначала прятались, на реке Керженец, в нижегородской области. Оттуда согнали, побежали, кто уцелел, за Урал, в Сибирь. Но и там доставали.
-Об этом мне уже немного говорил Владимир.
-Ну и я повторила, не взыщи! Мне подарили книгу «Житие протопопа Аввакума», написанную им собственноручно в тысяча шестьсот семьдесят втором году в Сибири, в земляной яме, где он сидел лет четырнадцать, (перепечатанную с его рукописи). Вот что он пишет о своих мучениях, как он с семьёй шёл в Сибирскую ссылку: «Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне для ребят и под рухлишко дали две клячки, а сам и протопопица брели пешком... Протопопица бедная бредёт, бредёт да и повалится – скользко гораздо... На меня, бедная, пеняет, говоря: «Долго ли мука сия, протопоп, будет?». И я говорю: «Марковна, до самыя смерти». Она, вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, ино ещё побредём».
Самого протопопа Аввакума увещевали, ссылали в ссылки, сажали в тюрьмы, вновь выпускали, уговаривая принять реформу. (Его долго уговаривали, так как он пользовался большим авторитетом у староверов). У Мотовилова я читала воспоминания о нём одного дьякона. Он уговаривал его: «Ну что тебе стоит, к двум перстам, третий присоединить?». Аввакум отвечал ему на это: «Достаточно на ноготь отступить, чтоб дьявол перевернул весь мир, а ты про перст говоришь!». Вот какая несокрушимая убеждённость была у людей!
-А Вы имеете в виду Мотовилова - друга Серафима Саровского? – спросила Верочка.
-Ты правильно, деточка, поняла, его.
-И всё-таки, я считаю, правильнее креститься, конечно, троеперстием.
-Согласна с тобой. К тому времени во всех других православных странах крестились троеперстием. Почему же мы должны были отличаться ото всех? У нас и так много чудачеств и перегибов всегда допускалось...
Итак, про протопопа Аввакума. В тысяча шестьсот шестьдесят шестом году в московском Успенском соборе на литургии его прокляли, расстригли, и отправили в Сибирь, в ссылку. Посадили в тюремную земляную яму. Но и там он не успокоился, много писал, критикуя церковную реформу. Потом его сожгли в деревянном срубе.
Староверы жили общинами, одной отдельной семьёй было не выжить. Они помогали друг другу, поддерживали, чуть ли ни некий социализм создали, честные были, порядочные, трудолюбивые. Очень любили Бога, делали много добрых дел. (И дома для престарелых, и знаменитую Третьяковскую галерею, поддерживали людей искусства). Но люто ненавидели врага своего, который старался их уничтожить. Поэтому они помогали марксистам. Для свержения существующей власти (она же ранее их гоняла), тратили немалые суммы. А на фабриках у Саввы знаешь, до чего дошли?
-До чего, интересно? – вновь задала вопрос Верочка.
-Оплачивали им в виде заработка дни, проведённые на забастовках!
-Ничего себе! Ну, это уже нонсенс! – удивилась девушка.
-И я о том же, перебор у них уже в этом. Но они делают это по принципу: «Смерть супротивникам нашим! Да живёт во веки наша правда! Ура, ура, ура тебе заступник наш, коей борется против существующего строя!».
-О, какая невесёлая у них была жизнь, так что не стоит обижаться на них! Тем более, на маму Иванушки. Буду её любить, – изумилась Верочка.
-Да, нелёгкая была судьба, поэтому они мечтали о чудесной стране «Беловодье». Ну что ж, ведь и надежда нужна страждущим людям, как нужна истомлённому путнику в его многотрудной дороге дума о далёкой, прекрасной стране, где ждёт человека лучшая доля... В этой стране сама земля родит пшеницу и всё потребное людям. Там не болеют, не голодают, все счастливы и довольны. Патриархом у них, по обычаю предков, властвует человек истинной веры. Всё в той стране по справедливости, по-доброму:
-Люди славные, приглашаем всех на свадьбу двух любящих друг друга молодых. Не надо подарков, только соприсутствуйте, поздравьте, пожелания добрые молодым скажите!
-У нас в селе Зинаида немного хандрит, а муж её ещё не вернулся с работы, быстрее собирайтесь, будем всем миром её развлекать. Да не забудьте, с завтрашнего дня Маланье всем селом избу будем ладить, старая покорежилась у неё уже вся.
-А у Марии мальчик долгожданный родился! Приходите поздравить! Всем, всем, всем подарки на радостях будут!
Так представляли они жизнь в «Беловодье». Земля эта, они считали, находится на Востоке, однако найти её смогут только праведники... Староверы искали это «Беловодье», но найти так и не смогли. В поисках этой страны они перемещались в дикие места, где не было над ними ни церковной, ни царской власти. Но зато там была, хоть и трудная, но свободная жизнь. В этих недосягаемых местах они жили так, как считали нужным и правильным и не боялись верить в то, во что верили, и никто там их не гонял, не преследовал.
-Как же их, бедных, мучили, наказывали, что рады были в самые глухие места убежать, дабы никто не нашёл! – тихо прошептала Верочка.
-Но ты не думай, что только одних старообрядцев и других неугодных людей у нас наказывали, даже неодушевлённые предметы были наказуемы.
-Интересно, за что же это? И причём здесь эти неживые предметы?
-Мы, русские, ещё и не то можем придумать! О-го-го! Вот, например, проштрафившийся колокол. По царскому приговору, как символ города, его тоже били плетьми, вырывали ему язык, дабы наказуемый, не звонил более, ссылали в далёкую ссылку.
Вот и подумай, что творилось с нашим народом и как это всё понять? Чудят всегда у нас на Руси без меры. Пример этот привела тебе, дабы уразумела, что с неугодными у нас сотворяют.
-День ото дня не легче! За что колокола наказывали? Впервые слышу!
-В Новгороде вечевой колокол сослали в ссылку вместе с Марфой Посадницей. Неугодны стали, проштрафились. Не хотели новгородцы подчиняться Москве, зазвонили в колокол по этому случаю, сзывая на вече народ. Поэтому начали наказывать колокол, плетьми бить, с криком:
-Вот тебе, негодник, вот тебе! Не будешь более пакости делать, не в дело звонить! Запомнил, или ещё поднадать, чтоб навек охота пропала жителей будоражить? Ишь, какой переполох поднял, людей с постелей снял, больных, старых, всех!
А люди смотрят перепугано, боятся, дабы до них самих очередь не дошла! А он, сам что ли звонил? Звонари же делали это по приказу знатных бояр.
-О, какой ужас, какая нелепица! – вскричала изумлённая Верочка и всплеснула руками. На лице отобразился испуг.
-Я тоже так думаю! Далее, в городе Угличе казнили колокол, на котором звонили, собирая народ, дабы объявить о страшном несчастье – убийстве маленького царевича Дмитрия. Вот за то, что раззвонил об этом горе – язык вырвали - не звони более! В Тобольск отправили (в Сибирь), как преступника. Там он долго пребывал, (несколько веков), потом стали угличане хлопотать, чтоб его вернуть на прежнее место!
Итак много горя у людей, а они никак не угомонятся, всё ищут: кого б ещё наказать? Не живётся нам, людям, спокойно! Много ещё всем нам горя принесут эти эсеры, да террористы, кровушки-то народной попьют! Помяни моё слово! Отто фон Бисмарк знаешь, что говорил по поводу всяких революций?
-Не знаю, - ответила Верочка.
-Слушай: «революции задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются её плодами подонки». Вот такие, с коими ты, деточка, столкнулась недавно. О, сколько они уже людей погубили неугодных им! Из-за денег тоже убивают. Им же надо же на что-то жить, агитацию свою проводить, народ обрабатывать, мол, есть будете досыта, земля, фабрики, всё будет Ваше, а эксплуататоров перебьём, да и Бог нам не нужен, вера – опиум для народа! А как без Бога Святая Русь может жить? Укатают страну в пропасть! Помяни моё слово...
-Конечно, это ужасно! Но разве, Зоечка дорогая, только у нас такие передряги происходят? И в других странах горя было в избытке. Ты правильно сказала: люди не могут жить спокойно. Они очень агрессивны, им надо убивать, отбирать, настаивать на своём!
Крестовые походы, к примеру, тоже пролили море крови безвинных людей. Все старались доказать, у кого вера истинная. И если решали – у них – истинная, то других уничтожали, забывая заповедь – «Не убей». Христиане- крестоносцы грабили христиан Византии. Вроде пошли гроб Господень защищать от сарацин, да потом «немножко ошиблись», повернули заодно и в богатый Константинополь, пограбить, страшное творилось:
-Мама, мама, спаси! А – а – а – а! Помогите, люди, По-мо-гите! – изо всех сил кричит тринадцатилетняя девочка, - Мама! Мама!
Её тащит к сараю огромный рыцарь в железных доспехах. К молодой матери подбегает другой, весь облепленный железом. Он облапил её, и хотел тоже потянуть за собой. Она толкнула его ногой, устремившись к дочке. Упала на насильника девочки и стала вгрызаться в его шею. Но подбежали другие воины, монахи, давшие обет безбрачия. Воткнули в спину матери, боровшейся за дочь, меч, и, надругавшись над девочкой, тоже проткнули мечом. Мать, истекающая кровью, подползла к дочери, узрев её коченеющей, стала дышать ей в губы, желая оживить. Гладила по волосам, целовала, умоляла проснуться. Ничто не помогало. Тогда она закричала вдогонку убегавшим обидчикам: «Будьте Вы прокляты, убийцы!». Кругом крик, плач, слёзы, рыцари же продолжат своё дело...
Они, эти рыцари, не только не чувствовали никаких угрызений совести, но считали свои деяния Богоугодным делом. Но проклятья несчастных дошли до Бога, их самих (тамплиеров – рыцарей) сжёг во Франции король Филипп Красивый, тоже желая ограбить.
-О, сколько ты знаешь! – воскликнула Зоя.
-Я же в институте благородных девиц училась. А там многое изучали. К тому же, зная о своих французских родственниках, желала изучать историю Франции.
-Молодец, девочка, интересны мне люди много знающие, образованные вельми, - похвалила она девушку.
-Я тоже люблю таких людей!
-Да, ты права! - вновь взяла инициативу в разговоре Зоя. - Как сказали братья Гонкуры: «История – это роман, происшедший в действительности». Но это было всё в прошлом. А у нас ныне народ великую страну пытается загубить! Мы все, как с ума сошли, особенно такие, как Владимиры – Валентины.
-О. не напоминайте мне о тех людишках, а то со мной плохо становится. Когда Вы рассказывали про эту маленькую девочку, сердце кровью обливалось. Какая мерзость... Попадись он мне сейчас, кажется, глаза бы вырвала, чтоб не видел он никогда Божьего света... Один мерзкий воздух из той хатёнки, заразу несёт. Даже тошнит от этих воспоминаний.
-Да, моя дорогая, постараюсь не напоминать...
-Спасибо. Вы желаете спасти меня, и я тоже, в благодарность, помогу Вам в скором времени. Ванечку порошу Вас к нам взять. Без Вас ничего не получилось бы у меня. Так и сидела бы под пенёчком, спала, пока не нашли меня те люди. А теперь быстрее б унести ноги отсюда нам вместе!
-Родненькая моя, я не могу тебя здесь одну оставить и идти в деревню, просить мужика отвезти нас. Вдруг без меня, кто к тебе прицепится? А я в обиду нас с тобой не дам никому. Есть чем защититься. Я уж говорила тебе. Теперь потерпи до прихода мальчонки. Пообещаем его отцу денежек хороших, а пока, сколько наскребу в своей кубышке, отдам. Это, скажу ему аванс, а уж за всё заплатим по приезде.
-Славно бы к вечеру или очень ранним утром оказаться в Москве, чтоб Ванечку застать дома и расплатиться за услуги. Хорошо, адрес-то его знаю. Я ждала, ждала, когда он напишет мне письмо, да и сама письмо ему написала. С нарочным отослала. Но, видно, не передали ему моё письмо! Но когда конверт подписывала, адрес запомнила.
-Ну и, слава Богу! Пока всё складывается хорошо. Дай Бог так и дальше. А теперь иди на сеновале поспи в уголочке, да заройся в сено с головой. Только маленькую дырочку для носа оставь. Кто постучит, не открою. Ворвутся, отстреливаться буду, кто кого, до победного. Но всё-таки не хочу, если будут всюду шарить, чтоб увидели тебя!
-Спасибо, так и поступлю.
-А теперь, крошечка моя, трапезуем и спать!
В полночь постучали в деревянные ворота. Зоя спросонок спросила:
-Кто там? Сплю, не будите, люди добрые.
-А мы на сеновале устроимся, - ответил ей чужой голос.
-А сколько Вас-то?
-Трое.
-Весь сеновал провалите и убьётесь. Доски там дырявые.
-Ну, ладно, мать, один из нас слазит потихоньку, нет ли там кого?
-А кого ищете?
-Девку одну нашу, убежала с чужим мужичонкой.
-Если убежала, то уж ко мне бы не пришла! Как ты разумеешь, двое там укроются? Одному там нельзя пройти, провалится мой потолок, а на сеновале - пол. Но я тебе не запрещаю, лезь, если хочешь сломать ноги.
-Ну, ладно мать, верю тебе, свои ж, рядом живём, просто хоть одним глазком посмотрю, что там есть и всё!
-Лезь, но лечить тебя не смогу, - выглянула она в окно, а там один только стоит. «Врёт, что трое их. Лезь, лезь, я тоже подарочек тебе приготовлю». Схватила она винтовку и осторожно выбралась из дома с заднего лаза. Встала сбоку, прицелилась. Он только наверх шмыг, она слушает, думая про себя: «Если девчушка закричит, тоже прыгну за ним, стрелять в него буду». Он забрался наверх, хотел ногу уже перекинуть, потом посветил фонариком во все углы и полез вниз со словами: «И правда, нет никого, думал, старуха обманула». Начал он до низа лестницы добираться, Зоя сразу к лазу, далее в хатёнку, и уже она дома. Прислушивается. Вроде всё спокойно. Вновь выбралась из хатёнки через два часа, пусто во дворе, тихо. Вокруг дома с винтовкой обошла, никого не видно. «Лестницу забыла убрать, вот он и полез». Но ведь тогда девчушка бы моя не слезла за надобностью. Бог вновь спас!».
Утром она сама поползла по лестнице на верхотуру. Никого. Только кожаная фуражка у входа валяется. Забыл. С головы упала, не почувствовал. Надо девочку будить, пусть сходит отсюда.
Выбрались обе с сеновала, позавтракали. Спросила:
-Испугалась, когда этот мужик на сеновал полез?
-Очень испугалась, лежу, не то, что уж шевелиться, дышать боюсь. Сжалась вся и не дышу почти. Только когда спрыгнул на землю, задышала...
-Милая ты моя, натерпелась с лихвой! – посочувствовала ей расстроенная Зоя.
Велела она Верочке под кровать лезть и там сидеть до вечера, пока не стемнеет. Потом вылезет и в домике спать будет. Наверху всё-таки страшно.
Так просидела Верочка под кроватью три дня и не роптала, счастливой себя чувствовала, что оберегает её Зоя. Вскоре пришёл долгожданный мальчик. Она попросила его передать своему отцу, чтоб приехал немедленно к ней на тройке. Дело есть для него важное и прибыльное. Бегом беги, всё ему обскажи. Пусть к ночи приезжает. Когда мальчик ушёл, сгребла все деньги, кои были у неё в заначке, приготовила их, как аванс за проезд, засунув пока за пазуху. Дверь за мальчиком Зоя забыла закрыть на запор. Наступил вечер, выбралась из-под кровати Верочка. Стали они трапезовать. Вдруг перед окном тень мелькнула. Зоя Верочке рукой махнула, мол, спрячься. А куда? Встала она около двери. А Зоя стакан с тарелкой убрала со стола. Вдруг дверь распахнулась, ввалился Валентин – Владимир. Верочка мигом за открытой дверью оказалась. Между стеной и дверью. Она её прикрыла. Стоит, ни жива, ни мертва. Ступил он на порог, всю комнату взглядом беглым окинул, никого. Вдруг заорал:
-Фуражку забыл где-то на сеновале или около. Отдавай, мать!
-Ни духом, ни слухом не видела, не слышала. В лесу где-нибудь обронил, поищи повнимательней. Я фуражки не ношу.
-Ну ладно, извини! – вышел за порог, дверью хлопнув.
Смотрит Зоя на Верочку, а та белее белой стены стала, у которой притулилась, за открывшейся дверью. Зоя тоже бледная, еле держится на ногах от испуга. Стояли так, боясь пошевелиться с полчаса, будто замерли на одном месте. Затем задвигалась Зоя, к двери подошла, дверь на щеколду закрыла. Верочка, ничего не говоря, вновь под кроватью оказалась. А Зоя в красный угол кинулась, встала на колени, и молиться зачала.
Поздней ночью к ним постучались. Взглянув в окно и ничего не увидев, спросила:
-Кого Бог привёл?
-Да кого уж послал, тому хозяева и радоваться должны! – это был их обоюдный пароль. Заскрипела дверь, снялась со щеколды, распахнулась. На пороге стоял отец мальчика. Она ему всё объяснила, он согласился на отъезд. Зоя попросила его достать побольше соломы с сеновала, девочку на тачку посадят и соломой укроют, чтоб никто не проведал, и поедут потихоньку в Москву.
Взяла с собой Зоя несколько яичек, хлеба, кваску. Под сиденье возницы положила трофейный пистолет. Когда дед - возчик поинтересовался, где она оружие достала? Она просто ответила: «В лесу нашла». Верочку поместили на повозку, впереди к вознице, прикрыв слоем соломы. А напротив, сзади повозки насыпали большой ворох такой же соломы. Это сделали, чтоб именно в этом месте вызвать подозрение, если их будут в дороге трясти. Раскопают, а там – пусто и не станут искать в низенькой стороне, в передке. Дверь домика она закрыла, нужные вещи взяла, если не придётся возвращаться, всё боевое оружие тоже сеном прикрыла, поместив около Верочки, села близко от неё и покатили втроём в Москву.
По дороге Зоя выбросили чужую фуражку, чтоб, если наткнётся на неё Валентин - Владимир, поверил – сам потерял. Всё продумала, ничего не упустила из вида эта предусмотрительная Зоя!
Ехать было нелегко. Дороги не мощёные, колёса повозки застревали в ухабах и ямах. Россия, чем ты гордишься? Мужик голоден, дороги никудышные, зато нигилисты, эсеры террористы всяких мастей орут на всех углах, всё соревнуются, кто кому глотку передерёт, вместо того, чтобы дело настоящее делать. То декабристы народ защищали, то петрашевцы, народники, эсеры полезли, ничего не умея. Только неудачно стрелять, взрывать у них выходило: полголовы кому-то оторвут, полголовы оставят. Убить даже по-настоящему не умели, однако, не только эти террористы, но и царская власть. Когда вешали Достоевского с его сотоварищами, (они тоже желали мир переиначить), да трухлявая верёвка порвалась, не выдержав тяжести тела. Так и оставили в живых будущего великого писателя. При этом, он с иронией произнёс: «Даже повесить по-настоящему не умеют у нас в России!». Два раза на Руси ранее не казнили. Если выжил, иди, живи!
В стране научились, зато, ещё с древности болтать впустую. Трёп один, а где, прекрасные господа, дела Ваши? Хорошо пристроились за мужичком: «Мы покрутим языками, а он сделает за нас всё, вроде, как сделали мы всё это сами!». И таких чудаков на шею себе любили сажать, будто без них мы все пропадём.
Эх, Россия, вроде ничего хорошего в тебе нет, а вот, любим мы тебя, старушку, до боли в душе, до последнего придыхания! Матушка ты наша, дорогая, Россиюшка!
Так вот едут, да едут они. Сотрясаются лошади, сотрясаются люди. Взвинчено скулит, ударяясь о дно телеги боевое оружие тёти Зои. Была б благодать, коли было б что сорвать. А вот нападут на них, попробуй, отстреляйся. Да и стрелять надоело. Ну что за времечко приспело, все, кто может, да и не может, за винтовки берутся? Надо бы прежде, планы и задачи выверить, стрелять по настоящему, научиться, а затем народ баламутить. А у нас всегда делалось всё наоборот, лезем, бузим, а подмётки прибивать к обуви не умеем!
Да что уж тут думать, рассуждать... Но защищать свои тылы всё-таки умеем. Доймут нас, если наши враги, доведут до мёртвой точки, берём оглоблю и жмём: «Эх, дубинушка, ухнём!».
Вот всё они едут. Возница чуть не спит, Зоя тоже сморилась. А Верочке под кучей соломы вообще не «аля-комфорт». Старается не задохнуться от вонючей, нахально лезущей в рот старой соломы. Итак, едут они, едут, то есть, плетутся. Коням бы хорошо поесть, тогда бы резвым галопом - опля! «А они, - думает хозяин, - и так хорошо добредут!».
Ехали, ехали, устали, трястись по дорогам, но останавливаться не стали. Страшно. Если встанут, лошадей отберут, телегу перетрясут. «Ничего, - хорохорится Зоя, - не зря же взяли гранаты, винтовку, пистолет. Отстреляемся». Лошади устали, уж из последних сил плетутся кое-как. Сидящие в повозке, переживают, что дальше, доедут ли до цели целыми? Ветка треснет в лесу, они оборачиваются, дятел ствол задолбит, прислушиваются, ветер листьями деревьев зашуршит, у них – мороз по коже. Всего боятся. А как же не бояться? Не весть что в стране происходит. Порядка нет, неприглядно!
Вдруг откуда ни возьмись, трое появились, воз остановили.
-Что везёте?
-Нет ни что. Старуху к дохтуру. Разболелась: «Умираю», - вопит, - объясняет возничий.
Зоя в это время раскинулась, разметалась над Верочкой. Зажала её, не продохнуть ей почти. Но та крепится, а старуха стонет. Вот – умрёт! Пошвыряли они прикладами по высокому местечку с сеном на трясущемся тарантасе, да и отпустил проезжих. А «заболевшая и умирающа» Зоя уже нащупывает винтовку. Вот-вот схватит её, да на счастье тех, кто останавливал телегу, отпустили их, а то перестреляла б всех Зоя. Не даст она себя обидеть. Но обошлось на этот раз без перестрелки... (С161)
© Copyright: Розена Лариса, 2024
Свидетельство о публикации №224072500786