Мы с Катей на подоконнике в пустом танцзале.
За окнами стемнело, я устал и хочу домой, но всё-таки хорошо, что она пришла.
Не виделись лет десять. Катя совсем другая – взрослая, серьёзная. Куда-то пропали девчоночьи смешинки из ясных, как роса под солнцем, глаз. Воздух нагрет серьёзностью и взрослостью.
- Ты сволочь, Егор.
Мерзкая дрожь овладела мной, будто я на чертовски важном экзамене. Но ещё не случалось в моей жизни таких экзаменов, после которых я не выходил бы победителем. Сейчас мы поговорим, всё встанет на свои места. Потечёт привычным руслом, не выходя за границы очерченных сознанием берегов.
- Ведь знаешь, какой дядя Гриша… учитель, человек…. Его все, все уважают, а ты…
В её голосе такая горечь, что хочется бежать от этих серьёзных глаз и от этой горечи.
- Ну… меня тоже уважают… - Я вовсе не уверен в том, что говорю. Но как же не хочется услышать от Кати то, в чём страшно признаться самому себе. – Я достиг таких высот, ему всё это и не снилось, - продолжил я убеждать нас обоих.
- Серьёзно? Высот? А если бы не деньги, были бы эти твои высоты?
- Хочешь сказать, я плохо танцую?
- Ты прекрасно танцуешь, Егор. Но ты сволочь.
Дрожь всё сильнее, я сжал зубы.
Катя отвернулась в окно, за которым вместо улицы – мы, потерянные, придавленные случившимся. Я невольно, вслед за ней, посмотрел в окно. Встретил там наши сумеречные отражения и опустил глаза.
Наверное, она права. Но я ещё надеялся уговорить свою воспалённую совесть:
- И что – Дядя Гриша? Что – дядя Гриша? Уважают… Да он же ничего не представляет из себя! О нём даже не вспоминают!
- Ага, зато о тебе вспоминают. Да какими словами!
- Это завистники!
- Ну-ну. Удивительно популярная отмазка. Чуть что – завистники! А ничего, что они правы?
- А ничего, что это не их дело?
- А неважно. Главное, что правы.
Я подтянул, обхватил свои длинные ноги, превратился в маленького мальчика, в несчастный дрожащий комочек, уткнул голову в колени и зажмурился. Главное, что они правы. А я сволочь.
***
Ещё недавно в моей жизни всё так бешено куда-то неслось. Теперь же мне кажется – большая её часть не была настоящей, словно я пробежал целое десятилетие в погоне за чем-то эфемерным.
Всё, что я умею – это танцевать. Сколько себя помню, танцевал, как одержимый. Тренировки, турниры, тренировки, турниры. Всё другое не имело значения.
Теперь спортивную карьеру пора заканчивать: и зарабатывать как-то надо, и колени болят от нагрузок. Да и что мне ещё выигрывать? Что мог, уже выиграл, а выше всё равно не поднимусь.
Поэтому, услыхав, что в районном Доме культуры есть отличный танцзал, в котором какой-то древний пенсионер проводит занятия, я обрадовался, словно выиграл приз. Пенсионеру, кажется, столько лет, что не сегодня-завтра зал ему уже не понадобится. Я решил, что это шанс. Только вот как бы меня не опередили.
Окрылённый грандиозными планами, я помчался по нужному адресу. Поговорю с администрацией, объясню, кто я – таких специалистов ещё поискать. Эти культурно-образовательные госучреждения вечно нуждаются, так пообещаю ремонт сделать, технику прикупить… В общем, старика сдвинуть труда не составит. Зал будет моим.
Но сначала посмотреть бы, что там и как. Третий этаж. Я не бежал - летел через ступеньки. И вдруг ноги стали ватными, а по спине прокатилась волна, похожая на тёплый ливень в жаркий день.
Сверху на лестницу вылетали и замирали, касаясь моего слуха, знакомые с детства слова. Но дело не только в словах. Я продолжал подниматься очень медленно, изумлённый, завороженный голосом:
- Квик, квик, слоу, квик, квик, слоу…
Я жадно вбирал в себя узнаваемые сердцем оттенки. Каждое слово уносило всё дальше и будто спрашивало:
- Помнишь?
Из далёкой, скрытой, самой заветной глубины сознания что-то тихо-тихо и виновато откликалось. А из приоткрытых дверей продолжало звучать сладкими звуками-конфетами моё детство:
- Слоу, слоу…
Я осторожно приблизился и заглянул. Среди пар, прилежно двигающихся на паркете, стоял дядя Гриша, мой первый учитель танцев. Высокий, ссутулившийся, совершенно седой. Так вот где он пропадал в последние годы.
***
Нам, пятилетним новобранцам, сложно было говорить «Григорий Борисович», и он разрешил называть себя «Дядя Гриша». Строгий, интеллигентный, всегда спокойный и прямой, красивая седина. Мы его обожали.
Я был счастлив, если дядя Гриша останавливал на мне внимательный взгляд:
- Егор, подъём на носок! Больше!
И я весь подбирался, вытягивался на носке так высоко, насколько мог. Я готов был взлететь, если бы он попросил.
Дядя Гриша показывал сложные композиции с такой лёгкостью, что я трепетал от восторга и мечтал, что когда-нибудь тоже так смогу.
Квик, слоу… Мы выполняли эти команды, не задумываясь над их смыслом. Но дети не ищут в звуках смысл, они просто верят им, как верил я, потому что верил дяде Грише. Эти слова жили в нашем зале, потому что без них не мог существовать танец:
- Слоу, квик, квик, слоу…
Я был способным и старательным. Вот только ритм квикстэпа долго не мог освоить. Моё тело неслось под задорную песенку, опережая всех, а я не понимал, зачем некоторые шаги нужно делать медленно, если музыка такая быстрая. И однажды дядя Гриша вырвал из блокнота листок и протянул мне:
- Писать уже умеешь? Записывай! Дома отработаешь.
Я старательно выводил русские буквы под его диктовку: «Слоу, слоу, квик, квик, слоу…» Тогда я не знал, что это английские слова, как и много других слов, которыми разговаривал с нами дядя Гриша. Маленькие танцоры просто верят звукам, живущим в танцзале.
Дома бабушка чуть не выбросила мою бумажку во время уборки:
- Что за абракадабра? Егорка, твоё?
Я выхватил драгоценную запись:
- Отдай, это мой квикстэп!
Закрывался в комнате и бубнил, скользя тапочками по ворсу разноцветного ковра, который был у меня старательно распределён: от коричневой до зелёной полосы два «слоу», сдерживая движение, потом от зелёной до синей два «квик», быстро. Самым трудным было перейти на «слоу» после быстрых шагов.
***
Не представляю, как дядя Гриша, с его паталогической интеллигентностью, неизлечимой честностью и хроническим благородством руководил национальной федерацией танцевального спорта целых пять лет.
Тогда, на чемпионате, нужно было совсем чуть-чуть, самую малость повлиять на решение судей, чтобы мы с Катей стали чемпионами страны. В финал прошли уверенно, однако там две-три пары запросто могли набрать больше очков. Мой отец воодушевился близостью победы и ненадолго увёл куда-то дядю Гришу. А когда они вернулись, дядя Гриша посмотрел в упор на меня, на Катю. Проницательно, горько, разочарованно.Тот взгляд я помнил ещё долго. Мы услышали:
- Если хотите побеждать – выходите и танцуйте, как победители. В нечестной победе не вижу смысла.
Спокойно повернулся и пошёл прочь.
Вот так просто повернулся и пошёл. А я тогда разозлился. Разве он не хотел, чтобы мы победили? Разве наша юниорская пара не была его гордостью и главной заботой? И вообще, разве моё адское усердие на тренировках могло вот так нелепо остаться без должного вознаграждения? Разве ему трудно было договориться с судьями? Как будто другие этого никогда не делают!
Мы стали вторыми. В раздевалке Катя щебетала с подружками, аккуратно развешивая платье. И платье это, как и до начала турнира, всё так же радостно сверкало бесчисленными гранями драгоценных камней, будто ничего не произошло.
А я швырнул фрак, специально сшитый к этому выступлению за бешеные деньги. И долго сидел, уставившись в одну точку. Мысленно перебирал всё, что было сделано в финале на паркете, и не находил других причин поражения, как только бездействие дяди Гриши. Я упивался обидой, смаковал её, перекатывал с боку на бок, будто мерзкую неваляшку, и она снова и снова зловеще вставала передо мной во весь рост.
Пришло время выбирать: то ли танцевать, не рассчитывая ни на что, кроме собственных усилий, то ли… Конечно, я выбрал второе.
Дядя Гриша пожал плечами:
- Это твой выбор.
И всё понеслось, устремилось, забурлило. Во весь опор. Квик, квик, квик…
Я ушёл туда, где тренер азартно и не всегда честно занимался продвижением своих пар на местных и международных конкурсах. Рейтинг – что может быть важнее? Заодно я бросил Катю, с которой протанцевал больше семи лет. Она отказалась уходить от дяди Гриши, да и родители её всё равно не могли больше оплачивать бесконечные поездки, семинары, костюмы… Бальные танцы – спорт, который рано или поздно выплёвывает тех, у кого мало денег.
А дядя Гриша вскоре ушёл с поста председателя федерации. Он ещё какое-то время появлялся в судействе, приводил на конкурсы свои пары. А потом и вовсе пропал из виду.
***
Я медленно-медленно, перебирая воспоминания, спустился с третьего этажа и вышел на улицу. Всё вдруг запуталось, остановилось. Чёрт, мне очень нужен этот зал.
Что я скажу теперь дяде Грише?
Он так постарел, что почти не узнать.
Да что он там такого важного делает-то?
Развлекает каких-то хоббиков.
Хоббики. Так презрительно называют любителей, которые не участвуют в рейтинговых соревнованиях. Так, для удовольствия, для здоровья ходят потанцевать. Иногда соревнуются между собой по хобби-классу. Им даже костюмы не по строгим стандартам разрешены. Несерьёзно это всё.
А у меня впереди такие тренерские перспективы и заработки.
Я побродил по ближайшему парку, попинал опавшие листья, побросал камешки в неработающий фонтан и вернулся в Дом культуры. Зашёл к директору, сказал, что хочу руководить танцевальной студией, что сделаю в зале ремонт за свои средства. Объяснил, что время пенсионера ушло, он обучает по устаревшим методикам, у него больше нет достойных учеников, а я буду воспитывать здесь чемпионов, создам залу имя.
Пока я говорил, у меня перед глазами стоял дядя Гриша. Подтянутый, сдержанный. Я ощущал на себе его взгляд – тот самый, как на чемпионате. Наверное, поэтому я говорил так быстро и путался в словах.
Директор же слушал с интересом. Оказалось, он и сам давно подумывал избавиться от старика. Пользы от того мало: танцоры только по квитанциям оплачивают, спонсоров среди них не найти; даже на плановые концерты их не выставишь – костюмов нормальных нет.
И мы договорились, что с октября буду работать я.
***
Первое время в зал то и дело заглядывали какие-то люди:
- А Григорий Борисович где? А у нас занятие будет?
Я вежливо всем отвечал, что он здесь больше не работает.
И вот неожиданно пришла Катя. Я сжался, как пойманный за шкодой котёнок. Но и обрадовался возможности поговорить.
Катя медленно прошлась по паркету. Аккуратно, будто на занятии, подняла руки в невидимую поддержку, грациозно повернула – о, я узнал это её движение! - подбородок влево, откинула плечи назад. И осторожно, сосредоточенно - будто в последний раз проживала эти мгновения, будто наслаждалась каждым сантиметром знакомого пола – заскользила в медленном вальсе.
А я забрался на подоконник, наблюдая. Кстати, я ведь даже не знаю, был ли у неё партнёр всё это время.
Завершив круг, Катя подошла, уселась рядом и выдохнула еле слышно:
- Как ты мог?
- Да что такого? Мне зал нужен, а дяде Грише какая разница – чуть раньше уйти, чуть позже…
- Ты сволочь, Егор.
Я хотел бы рассказать Кате, как жил всё это время. Как стремглав нёсся туда, где ярче блестело, не разбирая дороги.
Я хотел бы спросить у неё о чём-нибудь и услышать что-нибудь в ответ. Что-то, чего я сам не знаю.
Например, стоило ли сломя голову мчаться к успехам, легко бросая тех, кто отдавал мне часть своей души? Я не знаю.
Так ли мне нужно было на пути к фанфарам плевать на несложные человеческие правила – например, честность? Я не знаю. Если бы не мой тренер с его связями, не мои родители с деньгами – смог бы я выиграть столько конкурсов? Не знаю.
В конце концов, так ли мне необходимо было поскорей занять место дяди Гриши? Не знаю… Не знаю?
В этой непрерывной гонке, среди безумной красоты, сверкающей камнями Сваровски на костюмах и причёсках, среди зажигательных ритмов и кубков, взмывающих над пьедесталом, я не успел заметить, как сначала легко преступил через учителя, а потом легко его раздавил. Словно слишком быстро бежал, забывая хотя бы иногда замедлять шаг.
От коричневой до зелёной полосы – два слоу, сдерживая движение.
Я больше не чувствую себя победителем.
Но разве медали, фанфары, высокие звания – не единственно возможная компенсация за усердный труд? Разве есть что-то ещё? Что же тогда? Я не знаю.
А главное, чего я не знаю – как мне жить с тем, что я наделал.
Всё это я хотел бы сказать Кате. Но она ушла.
***
Я начинаю привыкать к роли тренера. Вот малыш в первом ряду высунул язык и пытается повторить за мной. У него не выходит: путает «быстро» и «медленно», ноги опережают ритм. Но, кажется, мальчишка способный, толк из него будет. И я терпеливо повторяю:
- Слоу, слоу…
Слова обжигают меня, словно я их украл. Но дети верят моим словам, и я продолжаю:
- Квик, квик, слоу…
2016
Автор: Осенёныш
Источник: https://litclubbs.ru/articles/57323-kvik-kvik-slou.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
