(книга «Больше, чем тире»)
И пришло утро нашего делового захода в порт Варна. Утро - всё такое же неспокойное, хмурое и местами штормовое. Да и сама Варна чего-то не спешила появляться на горизонте. Всё происходило не сразу и совсем не так, как представлялось курсантам в их тревожных штормовых грёзах – с большими белыми зданиями и жирафоподобными кранами на фоне темно-зелёных густых зарослей кипарисов, пальм и неаполитанских кедров. И вообще – никакого романтизма, эстетизма и красоты в то унылое утро почему-то не наблюдалось.
В черно-сером вяло штормящем море справа по борту горизонт, размазанный светло-серой завесой плотного дождя, стал понемногу темнеть. Казалось бы – ну, куда уже дальше-то горизонту темнеть, итак дождяра хлещет не переставая и тучи уже окончательно слиплись с морем в своём непогожем экстазе. Но горизонт всё равно темнел и темнел. Потом и вовсе стал радикально чернеть и вот из дождевой мути как-то вдруг и сразу словно небрежным мазком подвыпившего художника неожиданно нарисовалась чёрная неширокая лента высокого болгарского берега, легкомысленно утыканного раскачивающимися на ветру свечкообразными тополями. Она постепенно росла и, всё сильнее и сильнее раскачиваясь, неумолимо надвигалась на нас. Вроде бы берег уже близко и по всем курсантским предположениям качка с каждым кабельтовым должна бы ослабеть. Но это было только в курсантских измотанных мыслях. И хотя с каждой минутой берег приближался, но качка и не думала ослабевать. Казалось, что море, разгадав наш коварный план укрыться от его ярости в ближайшем порту, решило напоследок хорошенько наподдать. Волнение заметно усилилось, волны стали с ещё большим усердием набрасываться на корабль, а ветер ещё неистовей завыл в антеннах и вантах. Судя по штурманским картам на наших столах, мы постепенно приближались к суровому каменистому мысу Калиакра, знаменитый тем, что именно возле него наш адмирал Ушаков в 1791 году нахлобучил турецко-алжирский флот, навсегда утопив турецкое владычество в Чёрном море. Именно по траверзу этого памятного мыса волнение вдруг приобрело спорадический и даже местами панический характер. Корабль, не меняя курса, шёл к порту, теперь то перекатывался с носа на корму в килевой качке, а то вдруг получал в борт предательский удар от невесть откуда появившейся непонятной волны и, дрожа всем корпусом, как неваляшка начинал раскачиваться с борта на борт. От такой карусели у многих молодых штурманов-практикантов вновь проявились приступы вроде отступившей морской болезни. После очередного диагонального пируэта корабля многие штурманята ринулись к настежь распахнутым квадратным иллюминаторам – поорать на шторм, на ветер и на море. Волнение на Черном море хотя порой и бывает интенсивным, но волны сами по себе не такие уж и большие даже во время сильных штормов и не способны долететь допрыгнуть до шестой и седьмой палуб, на которых располагались учебные штурманские классы. И поэтому для притока свежего воздуха внутрь помещений нам тогда разрешили открыть нараспашку несколько иллюминаторов. И теперь это как раз пригодилось, когда из-за неожиданной карусели у многих было «муторно» в желудке и «бермудно» на душе. Оставленный на краткое время без присмотра прокладочный инструмент тут же озорно заскользил по картам, и в конце концов с радостным треском и щёлканьем просыпался на палубу.
Пройдя коварный мыс, от которого до Варны было что-то немногим более пары десятков миль, корабль немного успокоился – теперь он взял точный курс на болгарский порт и стал кормой к волнам, которые своими сильными горбами теперь плюхались, словно подгоняя нас поскорее зайти в порт. Качка из хаотичной перешла в нормальную килевую. Учебные штурманские вахты закрыли, и все освободившиеся курсанты теперь были направлены на авральные работы – отмывать как снаружи, так и внутри корабль от своей досады, ненароком выплеснутой перед самым заходом. То ещё сомнительное удовольствие – отмывать и разглядывать на переборках и палубе всё, что было с таким трудом запихнуто в желудок парой часов ранее на завтраке. Ведь курсантов как правило тошнит не фиалками и даже не календулой, а совсем другой материей с весьма печальным ароматом.
По мере приближения к порту качка неумолимо ослабевала. Ветер понемногу поутих и даже дождь совсем прошёл. И вот она – Вааарнаааа! – на вполне чётком темно-зелёном горизонте. Среди невысоких зелёных холмов теперь можно было отчётливо разглядеть разномастные здания. Вход в довольно-таки большой порт охранял большой бетонный мол с ярко-белыми тетраподами из бетона – такие волнорезы интересной формы. Ну и, конечно, же, жирафы сонных портовых кранов, стоявших в глубине порта на грузовых причалах.
Прошла команда окончить аврал, прекратить приборочную панику и всему личному составу построиться на астрономической палубе по парадной форме.
А потом началось что-то удивительное и необъяснимое, но очень интересное. Тогда для курсантов было всё в новинку и в диковинку, и никто нам ничего в те волнительные минуты особо не объяснял и не рассказывал про всякие церемониалы и прочие процедурные вопросы, связанные с заходом корабля в иностранный порт. И уж точно один из курсантов никак не мог предположить, что всего спустя каких-то восемнадцать лет он сам станет начальником международного отдела и будет принимать непосредственное участие в организации заходов и в обеспечении стоянки почти полусотни иностранных кораблей в Санкт-Петербурге. И лично будет заниматься церемониалом и прочими процедурами, которые в это утро первого захода были никому не понятными, загадочными и необъяснимыми.
За пару миль до входа в порт, корабль несколько отклонился от фарватера и продолжил своё движение на самом малом ходу, словно крадучись, вальяжно покачиваясь на обессиленных волнах. Из-за длинного мола, шипящего морским прибоем, выскочил юркий быстроходный катер с бортовым номером «213», похожий на старый чугунный утюжок. Бесшабашно подпрыгивая на волнах, он отважно устремился к нам навстречу. Наш большой корабль сейчас нехотя и даже играючи отмахивался от уставших волн, казавшихся с высоты астрономической палубы совсем безобидными, смиренными и пристыженными. Зато катер, надрывно тарахтящий мотором на всю акваторию, на высокой скорости глубоко зарывался в волну и, выскочив из неё огромным поплавком, настойчиво продолжал свой нелёгкий путь, очертело переваливаясь с борта на борт, грозясь словить оверкиль.
От этой картины у каждого сердобольного курсанта всё сжалось внутри и снова слегка затошнило – сейчас каждому из них, как никому другому на планете, было легко представить, что же на самом деле творится на катере, которого беспощадно мотало на волнах, словно маркитанскую лодку. Корабль принял немного влево, подставив свой левый борт под несносные волны, а катер, на котором стоял наш офицер в чёрной форме, то и дело изредка приветственно махавшего нам рукой, обогнул корабль по корме и подошёл к правому борту, где вода была спокойной словно зеркало. По правому борту уже был спущен наклонный трап, по которому резво взбежал наш офицер в чине капитана 2 ранга, за ним морской офицер болгарского флота и ещё один мужичок весьма скромного вида и неприлично сосредоточенный. Это только намного позднее стало известно, что в тот момент к нам на борт прибыли военно-морской атташе, офицер связи от болгарского флота и лоцман, который должен был выдать рекомендации командиру нашего корабля по заходу в порт Варна. Вскоре катер отвалил от борта корабля и также беспечно приплясывая на волнах, словно сивый мерин, припустил в порт. Трап был притянут кверху, и матросы закрепили его по-штормовому. Корабль ещё какое-то время потоптался на месте, а затем дав ход, решительно направился ко входу в гавань Варны, подчиняясь указаниям местного лоцмана.
По акватории порта долго елозить нам не пришлось – место стоянки корабля определили неподалёку от защитного мола – на широченном причале, свободном от других кораблей и судов. На причале нас встречала делегация из военного оркестра и небольшой коробки офицеров и курсантов, которые приветственно махали нам руками во время швартовки под звуки бравурных маршей.
За всеми дипломатически-протокольными эволюциями курсанты наблюдали с нескрываемым интересом с высоты астрономической палубы и непременно фиксировали своими фотоаппаратами всё увиденное и замеченное. Но вот оркестр смолк, все встречающие нас тут же перестали махать и радоваться – протокол соблюдён, и теперь можно с чувством тщательно выполненного церемониала смело удаляться восвояси. Швартовы заведены, трап снова спущен вдоль правого борта на причал. Сейчас по нему сошли не только все гости, но и начальник похода в сопровождении нескольких офицеров. Все расселись в поданные к самому кораблю машины и торжественный кортеж, едва слышно шурша шинами умчался в город под радостное гиканье и улюлюканье бесшабашных и вызывающе некультурных портовых гиперборейских чаек.
Тут же объявили, что первый день нашего захода считается официальным и протокольным, а посему сход на берег будет только для курсантов, определённых в три представительские группы: музыкально-агитационную, футбольно-спортивную и протокольно-экскурсионную.
В то далёкое социалистическое время в Варне располагалось высшее военно-морское училище. Вот туда-то и было решено направить наши курсантские делегации для укрепления так сказать международного военного сотрудничества и курсантского фройндшафта. По какому принципу отбирали курсантов в эти группы если и было тайной, которая на самом деле была секретом Полишинеля. Каждому было понятно, что в музыкальную агитбригаду попали не только виртуозы щипковых инструментов, но даже и те, кто без особых усилий мог отличить валторну от бубна. Со спортсменами принцип отбора тоже был прост и неприхотлив – любители и умельцы погонять футбольный мяч по полю, а в особенности профессионалы потянуть канат за конец стали первыми кандидатами в особый отряд спортивного назначения. В третью же группу попадали курсанты по принципу Сэра Самуэля. Не знаете такого импозантного героя? Это же герой знаменитой повести Джерома Клапка Джерома «Трое в лодке, не стесняясь собаки». Помните, как он исполнял комические куплеты, обратившись в какой-то момент к группе почтенных дам, скучающих на веранде:
-Вы, Вы и Вы…
- А можно и я?
- Ну, хорошо, и Вы тоже – все в сад.
Так и сейчас – случайные счастливчики попали в третью экскурсионную группу методом стохастического тыканья указующего перста замполита в подвижные объекты курсантской диффузии в подпалубных помещениях учебного корабля. Всех назначенных, отловленных и выбранных тут же переодели во всё чистое и парадное, рассадили по автобусам, и празднично-протокольная кавалькада уехала в город.
Остальным курсантам было рекомендовано ещё раз сделать тщательную приборку на закреплённых объектах, подготовить парадную форму к грядущим сходам на берег, а также получить в корабельной финансовой части местную валюту, обмененную по курсу один к одному из расчёта по 14 рублей на нос. К нашему немалому удивлению местные деньги, которые у болгар назывались левами, поразительно были похожи на советские рубли – и по формату и по дизайну. Поэтому и сфотографировали их на память.
Автор же этих строк даже нашёл одну лишнюю фотографию для загрансертификата и сделал комбинированный снимок болгарского червонца со своим портретом вместо болгарского политика, назвав купюру «Дысять Сафров».
Кстати, тогда же нам всем выдали и специальные заграничные сертификаты – удостоверения личности для выхода в город. Для того времени это был весьма необычный и оригинальный исторический документ, который наверняка все участники того памятного похода хранят в своих личных архивах и по сей день. Часть курсантов тут же устроила очередную фотосессию с палубы корабля на фоне иностранного пейзажа, самыми привлекательными элементами которого оказались несколько мерседесов – такси с бодрящей цыплячьей расцветкой, скромно дремавших на причале и ожидавших своих седоков. По тем временам это было несомненно своеобразной экзотикой. И курсантам было невдомёк, что всего через пару лет они сами, при выходе из системы будут ловить себе частников для особого курсантского шика – проехать по городу непременно на иномарке, а не на представителе отечественного автопрома. И пускай ценник в два, а то и порой в три раза был завышен, но зато сколько понта и гонора!..
Погода мало-помалу налаживалась. Ветер совсем утих, и на сером слегка поднявшемся и просветлевшем небе то и дело робко просматривались бирюзовые полыньи. Курсанты тоже постепенно приходили в себя после первого шторма. Сейчас они всё с большим энтузиазмом ползали по кораблю и делали памятные фотографии на фоне заграницы. В этот момент особое внимание привлекли огромные железнодорожные паромы исполинских размеров, на палубах которых виднелись целые составы товарных вагонов. Эти паромы с удивительной частотой то заходили в порт, подымая перед собой высокий пенистый вал, то выходили из него, давая на прощанье густой и громкий баз из своего тифона, смертельно распугивая толстых наглых чаек. Как нам рассказали бывалые моряки, на этих паромах типа «Герои Плевны» имеется несколько палуб, на которых расположено ещё несколько железнодорожных составов.
Вот это мощь! Грандиозное творение человеческих рук и судостроительного гения! Этому огромному парому даже самый страшный шторм, видать, нипочём. Своей мощью и размерами он словно утюг тупо и решительно может отутюжить любое море, обуздать любую волну, оставив за собой лишь зеркальную гладь кильватерного следа. Вот на таком штормовать не только не страшно, но наверняка очень даже скучно!
И прошёл протокольный день забот, и на корабль вернулись наши экскурсанты.
Впечатлений от первого схода «в заграницу» было множество, и они были, как и обычно бывает в подобных случаях, сумбурными, отрывочными и чересчур эмоциональными. Спортивная команда вернулась с триумфом. Наши силачи опять всех своих соперников передергали канатом, а футболисты с нескрываемым удовольствием рассказали, что превосходно сыграли матч, который завершился боевой дружеской ничьёй. Ничья и в самом деле оказалась чересчур уж боевой и весьма дружественной. Дело в том, что по канонам дипломатического этикета футбольный матч между командами визитеров и хозяев считается дружественным и априори должен был к финальному свистку судьи окончиться ничьей. Но так как наша корабельная сборная перед заходом в порт была основательно замотивирована штормом и излишне возбуждена, то на эмоциях начала неприлично легко забивать мячи болгарским товарищам по оружию. Но памятуя о дипломатических заповедях, нашим футболистам приходилось то снижать темп и напор своих атак, то специально допускать провалы в обороне, чтобы не доводить футбольную встречу до международного кризиса и позволить соперникам не сильно отставать по числу забитых ответных голов. И когда взволнованный рефери наконец-то с облегчением дал финальный свисток, то все присутствующие с удовольствием глядели на равный счёт голов, который невольно заставил сомневаться и зрителей, и участников, что сейчас завершился матч именно по футболу, а не по русскому хоккею с мячом. Но всё равно все были довольны. Наши – потому что не обидели своих болгарских коллег, а хозяева поля и их болельщики – что смогли «столько же навалять голов» сопернику, сколько и он им.
Но наибольшее внимание к себе привлек наше внимание Андрей Мурашов своим трофеем. Сидя на трибуне в обществе болгарских курсантов, он сумел совершить взаимовыгодный «эксчейнд» - поменялся форменным воротником, который обычно моряки называют гюйсом. Необычный экзотИк состоял в том, что наши гюйсы – тёмно-синие с тремя белыми полосками, нарисованными по краям гюйса. Иное дело – гюйсы болгарских моряков. У них цвет сиренево-синюшный – этакий вызывающий ультрамарин. Наши гюйсы приобретают такой необычный оттенок, если их постирать в какой-нибудь моющей смеси или даже обыкновенным моющим порошком. А вот полоски на болгарских гюйсах, оказывается, не прокрашивают, а пришивают. Такие тоненькие беленькие тесёмочки. Красиво, рельефно и необычно. Зато крайне непрактично. Особенно, когда гюйс стираешь вручную.
А гюйс только вручную и стирается, а потом сушишь и гладишь его исключительно горячим утюгом. Так мало того, что эти пришитые штрипки-тесёмки постоянно скручиваются и топорщатся во время глажки, и гораздо проще отпарить дюжину флотских суконных брюк, нежели один болгарский гюйс, так ещё эти полосочки сделаны из нейлона или из иной нежной ткани, которая от горячего утюга тут же неприлично скукоживается. Кстати, Андрей не долго хвастался своим трофеем – всего пару месяцев - пока на гюйсе все три тесёмки окончательно не скукожились от утюга, не разлохматились от интенсивной ежедневной стирки и стали похожи на кружевные оборочки мужских нарядов эпохи Людовика–XV. Со временем нитки, которыми были пришиты эти тесёмки, окончательно утратили свою былую крепость и в один прекрасный день они порвались и повисли вместе с кружевными бретельками и штрипками на спине хозяина обидными и беспомощными аскаридами. Со словами: «Вот же дал Бог союзничков», этот предмет болгарской флотской формы одежды был тут же утилизирован в ближайшей урне главной училищной курилки возле учебного корпуса номер 1. Кстати, и форма у болгарских курсантов была попроще и полегче. Их парадка мало чем отличалась от нашей повседневной форменной робишки. Оно и понятно, у них же на юго-западном Черноморье и снега никогда не бывает. С какого перепугу им плотную и тёплую суконку носить даже зимой.
А в остальном форма очень сильно походила на нашу советскую.
И вот когда уже дело подходило к ужину, и когда все эмоции от экскурсий и визитов ещё не были выплеснуты до конца, к нам в кубрик с тёплой и душевной улыбкой спустился старшина роты старший мичман Полевода. Он принёс нам добрые и бодрые вести. Окинув нас добрым отеческим взглядом Иван Михайлович, не мудрствуя лукаво произнёс:
- Ребятки, а ведь сегодня ваша очередь заступать в камбузный наряд!..
В кубрике повисла обескураженная пауза. А ведь и вправду – наша очередь. С этой заграницей мы совсем позабыли про это. Под ложечкой опять неприятно забормотало, как сегодня утром в районе мыса Калиакри…
- Не расстраивайтесь, продолжал своё отеческое Иван Михайлович, - корабль будет стоять несколько дней, так что ещё нагуляетесь. Тем более – Болгария, не такая уж и заграница…
Налюбовавшись произведённым эффектом, он незаметно покинул кубрик и поднялся наверх по наклонному трапу. Над головой послышались его удаляющиеся шаги.
- Ну что сидим? – произнес Витя Ченгарь, старшина нашего класса, через голову стягивая с себя узкую, тщательно подогнанную под плотную фигуру темно-синюю фланку. - Скоро ужин. Пора переодеваться, и - на камбуз.
Он был капитаном футбольной команды, и поэтому сейчас в нём клокотал триумфатор Аустерлицкого сражения.
А и действительно, чего ж тут унывать. Нам ещё относительно повезло оказаться в камбузном наряде не в открытом штормящем море, как ребятам из четвёртого взвода, а у стенки, пускай и в иностранном порту. Зато не качает и не укачивает. И ничто не может случиться этакого неприятного…
Ах, как мы ошибались в те минуты. Именно в этот безобидный теплый октябрьский вечер произошло такое страшное и ужасное, что даже болгарские летописцы в своих опусах тщательно стараются обойти стороной это неприятное происшествие…
(продолжение следует)
© Алексей Сафронкин 2024
Понравилась история? Ставьте лайк и делитесь ссылкой с друзьями и знакомыми. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации. Их ещё есть у меня.
Отдельная благодарность мои друзьям-однокашникам, которые поделились своими воспоминаниями и фотографиями из личных архивов.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.