Как известно, великий учёный сэр Исаак Ньютон был беззаветно храбр в полном смысле этого слова. Бывают, знаете, такие храбрые наполовину, или, скажем, на два из трёх. Ньютон же был бесстрашным до такой глубины души, что, если бы у души было дно, бесстрашие жило бы там наподобие донных водорослей. Попытка испугать великого сэра была не просто тщетной, она была очень тщетной. Два объёмных сундука, доверху наполненные медалями за отвагу, пылились в подвальном помещении фазенды. Можно сделать вывод, что великий учёный сэр Исаак Ньютон не боялся ничего, кроме, разумеется, пиратов. Но они не в счёт, так как пиратов боялись все без исключения. На дворе был, что называется, золотой век пиратства. Ньютон каждый раз выглядывал на двор с надеждой, что уж может всё прошло, но нет, век был тут как тут. Золото играло и переливалось на солнце как церковный купол.
- Надо бы прикупить пару пистолетов, - подумал Ньютон, - на случай самообороны.
С огнестрельным оружием уверенности прибавилось, но:
- Пистолеты - не панацея, - снова подумал Ньютон, разглядывая себя в зеркало. Из зазеркального измерения на него глядел великий учёный с двумя пистолетами, которые были ловко заткнуты за пояс. Чувствовалась явная нехватка шпаги, сабли или просто ятагана.
- Да и парочка кривых кинжалов не помешают, - догадался Ньютон, - для завершенности образа.
Затем великий учёный сэр взялся за вооружение своих крепостных, на случай, если вдруг пираты начнут брать фазенду на абордаж.
- Один в поле не воин, - говорил Ньютон мужикам, научая тех чистить мушкеты и острить палаши.
Со временем деревенька Ньютоновка встала, что называется, на полностью военные рельсы. Запахло то ли казачьей вольницей, то ли государственным переворотом, а пираты всё не нападали.
- А пираты всё не нападают, - думал великий учёный сэр, подсчитывая расходы своей казны на мобилизацию, - чтоб им пусто было. На дворе, значит, золотой век пиратства, а они не чешутся. Придётся их почесать, раз такое дело.
Всё хорошенько обдумав, Ньютон приступил к постройке корабля по типу фрегата или корвета. Но неопытные мужики сварганили какую-то баржу, напоминающую корыто для кормёжки скотины.
- Скотское зрелище, - брезгливо дребезжал Ньютон своим трамвайным голосом, - где бизань мачта? Я вас спрашиваю, матросы!
Матросы усиленно вжимали бескозырки в тельняшки, стараясь не встречаться глазами с капитаном. Никто из них не смог бы ответить не только где это, но и что это за зверь.
Назвал Ньютон этого байстрюка от кораблестроения славным пиратским словом "Тортуга". Он не знал, что оно такое, но от названия прямо таки веяло ромом, портовыми борделями и картой сокровищ. Пиратский отблеск в названии был не случайно, это была маскировка на случай встречи с настоящими пиратами. - Чтобы сканать за своих, - объяснял ставший уже капитаном Ньютон своим уже ставшим славной командой мужикам.
Для тех же целей на почётном кормовом флагштоке болтался язык флага с черепом и костями.
- Это он сейчас болтается, - говорил великий капитан Исаак Ньютон своей команде, - а выйдем в открытое море, так он сразу начнёт реять.
Флаг не подвёл красноречивого капитана ни разу, если не считать случая, когда он не реял, а развевался. Но это не в счёт, так как рано или поздно любой флаг нет-нет, да и развевается.
За три месяца в море Тортуга не встретила ни одного мало-мальски пиратского судна. Пушки грустно клонили стволы на палубу, тоскуя по пороховой гари и весёлому морскому мату.
- Не понимаю, - говорил Ньютон, смачивая гланды ромом, - как мы ликвидируем пиратов, если их нигде нет.
Он даже послал особую морскую телеграмму на фазенду, чтобы там поглядели, стоит на дворе золотой век пиратства или нет. Но век был тут как тут, в смысле, там как там. А вот корабельные припасы заодно с деньгами стали неумолимо иссякать.
- Деньги-то неумолимо иссякают, - думал Ньютон, смачивая нёбо ромом, - того и гляди, будет бунт.
А бунт мужики учинять умели, и капитан это очень хорошо помнил. Необходимы были антикризисные размышления и срочные решения.
- Придётся одалживать у встречных кораблей, - решил Ньютон, - наше дело правое, не откажут.
Но встречные корабли как один отвечали отказом, аргументируя то остутсвием денег, то слишком крупной неразменной купюрой. Меж тем, матросы злобно сверкали из под бескозырок по-морскому волчьими очами.
Тогда-то в ход и пошли пушки, пистолеты, абордажные крюки и зверские рожи. Надо сказать, за несколько месяцев в море чинные лица крестьян сами собой преобразовались в пиратские чернобородые физиономии. Встретив такие аргументы, пассажиры встречных судов прощались с имуществом гораздо охотнее. Вот так, что называется, тихой сапой, Ньютон, вместо борьбы с пиратами, стал их предводителем. Тортуга наводила отчаянный страх и на море и на суше, о ней ходили самые необычайные легенды, слагались песни. Она стала синонимом вольной жизни, просоленной солнцем. Всё было на Тортуге, раздолье и воля, крепкие ром и дружба, сладкий ветер и кислый перегар. Одного только не было на корабле, да и быть не могло. И этим одним были бабы. Тяжко матросам было без женской ласки, а тяжче всех приходилось великому капитану Исааку Ньютону. На суше ждала его баронесса, проплакавшая, судя по телеграммам, все подушки насквозь. Ньютон бы тоже кой-чего проплакал, да статус капитана не позволял давать слабину. Нужно было, не уронив чести за борт, возвращаться к сухопутной обыденности.
- Голосуем, - крикнул Ньютон с капитанского мостика, смачивая дёсны ромом, - кто за то, чтоб вернуться к бабам... в смысле, домой?
Но скрежет, гул и дыра в палубе прервали демократический порыв капитана. На Тортугу вероломно напали в момент тоски по бабам, когда команда не стремилась давать отпора. Оглашая улицы кандальным звоном, опираченных мужиков и окапитаненного Ньютона препроводили в ближайшую кутузку, которую в народе называли Бастилия. Так и закончился золотой век пиратства, как заканчивалось множество великих дел и начинаний и до него и после, по одной простой причине. И имя этой причине "баба".
- Так золотой век пиратства закончился, - сказал тогда Ньютон, резким движением срывая бороду, загар и перегар, - а это значит, что моя миссия выполнена. Человек, выпускай! Счастливо оставаться, пиши малявы - сказал он своему сокамернику, которым оказался Вольтер, тоже мотающий срок в Бастилии. За то недолгое время, которое сэр Исаак Ньютон провёл за решёткой, они с Вольтером стали, как там говорят, братанами.
Великого учёного сэра тут же освободили из кутузки и наградили парой-тройкой орденов и, само собой, торжественно всучили медаль за отвагу. Подбитую Тортугу Ньютон велел поставить на дворе, как раз там, где недавно блистал злополучный век. Это было напоминание, что свободный дух в человеке порабощен плотскими желаниями. Но и оно со временем распалось в прах то ли от дождей, ветров и снега, то ли от щемящей тоски по лихому времени морской вольницы, которому не суждено было повториться никогда.