Последний удар и оконная рама встала на место. Он с облегчением вздохнул. Неделя тяжёлого и бескомпромиссного труда осталась позади. Теперь он точно переживёт зиму, которая уже стоит буквально на пороге. Ветер разметал груду опилок. Ветер загудел наверху, склоняя своей могучей ладонью к земле верхушки смешанного леса. Он прищурился и окинул долгим взглядом горизонт. Кругом возвышались толстые стволы вековых елей и пихты белокорой. Под могучими деревьями ютилась молодая поросль папоротников, разрастались кусты большого чистотела. Вот он – этот миг – его триумф, его слава, его подлинное торжество! Он построил дом! Один! Он совершил немыслимое деяние. Без помощи артели, без единого гвоздя. Он потёр самодельное топорище мозолистыми руками. Но перед его мысленным взором в эти мгновения почему-то всплывали, словно вырванные из памяти, совершенно полузабытые картины недалёкого прошлого.
Путь к Новым землям обещал быть долгим, трудным и скучным. Он был не в духе. И он снова боролся с желанием напиться, потому что «морская болезнь», которой его пугали полковые друзья накануне плавания, не накрыла его своим разрушительным тёмным крылом. Но он не чувствовал себя здесь, на палубе корабля, первопроходцем. Мрачные мысли ползли, словно сумеречные тучи, заполонившие всю линию до горизонта. Мокрую палубу снова захлестнуло волной и пришлось во второй раз крепко схватиться за леер. Над головой ветер гулко стучал по парусу, точно невидимый шаман, который совершая свой таинственный обряд, ритмично бьёт в пустой бубен. Через час, два или три он точно сойдёт с ума, если не прекратится этот однообразный грохот, бесконечный скрип снастей и громкие крики капитана и штурмана, застывших двумя восковыми изваяниями на мостике корабля.
Бездельник, хлыщ, самонадеянный наглец и столичный прощелыга Сергей Лисицын знал, что он от жизни возьмёт всё возможное, так как ему было всё дозволено. Ибо он – потомственный дворянин. Поэтому он полз по жизни, словно улитка, не оставляя в ней ровно никакого следа. Он смутно помнил разговоры в офицерской кают-компании, где к нему морские офицеры отнеслись с уважением. Но на их дружелюбие отставной гусар непременно отвечал грубостью. Он атаковал собравшихся моряков неуместными и нелепыми шутками. В чрезвычайном подпитии наговорил дерзостей капитану судна, чтобы затем, ввалившись в кубрик с матросами, приняться подбивать служивых к мятежу. Попытался объяснить, что жёсткие правила на корабле – это досадное недоразумение, которые следовало исправить. Разумеется, сейчас бы он поступил по-иному. Не пил, не дерзил и не лез на рожон, попытался погасить молодецкую удаль и глупый юношеский пыл. Направил бы энергию, которая его толкала только вперёд, в другое, более достойное русло. Но время назад не воротишь. Он был одержим жаждой мимолётной власти, пытался сделать команду разобщённой, посеять смуту. Для чего он это делал? Трудный вопрос! Возможно, чтобы потешить самолюбие. Здесь на корабле, в него словно вселился некий бес, который толкал на беспричинное сумасбродство.
Бунтовщика, беспрекословно повинуясь командам капитана, быстро скрутили матросы и, завязав глаза, перевезли на пустынный берег. Он это понял по близкому и равномерному шелесту морских волн. Матросы перед уходом, слегка ослабили узлы на руках и ногах, поэтому он быстро принялся снимать с себя путы. Скинув повязку из плотной материи, он обнаружил целую гору вещей, которую выгрузили рядом с ним матросы. Возле чемодана с одеждой стояли три пары сапог. На широкой изнанке тулупа были сложены вещи. Он обнаружил топор, пилу, столярные инструменты. Нелепыми здесь казались столовые приборы из серебра, сахар и чай, золотые карманные часы. А вот складной нож, две полные фляги с водкой, чистые записные книжки, бритвенный прибор, огниво, запас спичек и 200 гаванских сигар могли бы пригодиться. Два пистолета, шашка и кинжал дополняли список вещей. В патронташе находилось 24 заряда с пулями, а в портфеле лежало 2800 рублей кредитными билетами. Пуд сухарей был заботливо уложен в два толстостенных непромокаемых мешка. Кроме того, он обнаружил лежащее рядом с чемоданом ружьё, под цевьём которого обнаружил записку от командира корабля, который писал следующее: «Любезный Сергей Петрович! По Морскому уставу вас следовало бы осудить на смерть. Но ради вашей молодости и ваших замечательных талантов, а главное, подмеченного мною доброго сердца я дарю вам жизнь… Душевно желаю, чтобы уединение и нужда исправили ваш несчастный характер. Время и размышления научат вас оценить мою снисходительность, и если судьба когда-нибудь сведёт нас снова, чего я душевно желаю, то мы не встретимся врагами. А.М.». Он перечитал это обращение несколько раз, не веря в доброту, благородство и великодушие капитана корабля. Ведь будь он на его месте, он бы точно не пощадил бунтовщика, неблагодарного попутчика, переполненного злобой пассажира.
Наконец-то он выпрямился и встал в свой полный рост. Затем начал медленно растирать затёкшие руки. Тёмная точка корабля пыталась раствориться в океане. Судно спешило поскорее попасть в район Аляски, туда, где расположились богатые фактории Русско-Американской компании. А ему вдруг показалось, что всё огромное, окружающее его пространство, стало пропитываться одиночеством и безысходностью. За его спиной плескались воды холодного Охотского моря. Он снова посмотрел на редкие деревья, выстроившиеся в прибрежной зоне, на тёмно-зелёную полоску непроходимой тайги. «Или всё же человеком проходимой? – задал он вслух вопрос, понимая, что ответа на него всё равно не получит. Здесь он один и никто ему не сможет помочь. Ему уже двадцать четыре года. Рядом нет ни денщика, который выполнит любое указание, ни крепостных крестьян, которые с удовольствием облегчили бы жизнь своего благодетеля. Но это осталось в прошлом. Его желания больше не имеют значения. Впервые за долгое время он был трезв и наполнен внятными мыслями. Подняв голову, он посмотрел наверх. Низкие тучи медленно наплывали со стороны моря и задевая кроны деревьев, начинали клубиться, наполняясь чернотой. И ни единого лучика солнца. Светлого, яркого, того света, который вселял уверенность и надежду в его далёких предков, выбирающихся каждое утро из пещеры за пропитанием.
Кажется, пришло время усмехнуться и вернуться в реальность. Будущее если и манило его, то только своей неопределённостью. Он снова вытянул вперёд свои руки и с сомнением осмотрел их: белые, холёные, барские. Ни единого изъяна. В любом столичном салоне друзья не преминули бы похвалить их за аристократическую изысканность. Но сегодня он переворачивал очередную страницу своей жизни, ещё не подозревая об этом. Впереди его ждал лишь однообразный, тяжёлый и изматывающий труд. Новое понятие каждодневная «работа». Забота о каждой мелочи. Борьба за жизнь. И ему предстояло свыкнуться со всей этой новизной.
Перед ним вдалеке расстилалась дремучая спящая тайга. «Ну, ничего, – почему-то со злостью подумал он. – Я тебя разбужу. Там будет мой новый дом». Он потянулся к своему имуществу, и, вооружившись ружьём, топором и пилой, двинулся вперёд. Времени, судя по всему, у него оставалось мало. В этих северных краях осень – лишь короткая прелюдия к зиме. Ему следовало готовиться к испытаниям, чтобы перезимовать и выжить. О своих холёных руках он больше не вспоминал. Когда ты оказался в лесу, а не на театральных подмостках, где по мановению руки можно поменять любые декорации, нужно думать о простых вещах: еде, воде, тепле. Он осторожно шёл навстречу неизвестности. Молчаливый и величественный лес манил его. Растерянность, овладевшая им, давно улетучилась. Он был собран, подвижен и зол на себя. Кажется, он успел тогда подумать и о том, что вряд ли на эту землю ступала нога человека. Но винтовка, висевшая на плече, вселяла уверенность. «Что ж, – решил он. – Железный век готов встретиться с веком каменным, чтобы победить».
Он вздохнул, наполняя лёгкие чистым холодным воздухом. Именно так и случается, когда твоя жизнь превращается в набор бесполезных поступков и бессмысленных фраз. К тебе приходят неожиданные испытания. Сердце стучало с удвоенной силой.
Почему-то именно это мгновение, когда на него обрушилось чувство безнадёжности, из-за полного одиночества, так сильно запомнилось ему. Но нужно было жить дальше. Время помогало ему изучать море, реки, небо, наполненное облаками, ощущать силу ветра. Он становился наблюдательным. Подмечал, где лучше растут ягоды и грибы, отмечал на нарисованной карте рыбные места и тропинки животных. Праща и лук со стрелами стали его неотъемлемыми спутниками. Выстрелы к ружью и пистолетам он благоразумно решил поберечь.
Пришла зима, а с ней и первые неприятности. С первым снегом подоспел и холод. А с холодом появились жители леса. Тогда он толчками вырывался из глубоко сна. Кто-то или что-то яростно колотило во входную дверь. Толстые доски скрипели, гнулись, но не поддавались незнакомцу. «Господи!» – подумал он тогда, разлепляя уставшие веки и ещё не понимая, что к нему в гости явился сам хозяин леса. Поэтому первая линия обороны, состоявшая из частокола, была в мгновение ока прорвана. Под тяжёлым телом хищника ветки кустарника гнулись и ломались. Ограда рассыпалась на глазах.
– Кого же ты ко мне пришлёшь в следующий раз? – задавая этот вопрос, адресованный к небесам, он ещё не знал, что его вопрос не останется без ответа. Пороха могло хватить ровно на десять выстрелов. Сергей сделал из шкуры убитого медведя шубу. Медвежатину глубоко закопал, устроив, подобным образом хороший запас мяса.
А вот волчью стаю он скорее почувствовал. Летом её движение, скорее всего, выдал бы сухой треск упавших веток кедрового стланика, или крики испуганных птиц, но зимой стая нападает тихо, молча, полукругом. Поэтому волки смогли подобраться настолько близко. Пришлось расстреливать всю волчью стаю практически в упор. И после этого он задал свой очередной вопрос: «О, Господи! Кого же ты пришлёшь ко мне в следующий раз?».
Суровые условия существование толкали его на раздумья, и он начал постоянно вести дневник. Он не был миссионером, хотя оказался на краю Земли. Он не был первопроходцем, хотя оказался на мало изученной территории. Здесь никакого значения не имела его родословная, здесь ценились лишь навыки и умения.
Но чудо всё-таки случилось – он пережил зиму. И когда в дневнике появилась новая дата «12 апреля 1848 года», он рано утром отправился на обход своей территории. Следовало проверить ловушки, заняться рыбалкой. Запасы провизии за долгую зиму – значительно истощились. Галька под ногами неохотно проваливалась под его тяжестью в мокрый песок. Он шёл привычным маршрутом, вдоль небольшой косы, куда его высадили в прошлом году. И вскоре остановился в недоумении. Он увидел на берегу лежащего ничком человека. Мастеровой Василий оказался со злосчастного транспорта, шедшего в сторону Русской Америки. Его история оказалась грустной. Когда судно дало течь, тогда весь небольшой экипаж и немногочисленные пассажиры сбежали с него, оставив его с сыном. Корабль должен был находиться неподалёку. К счастью, так и оказалось. На судне они обнаружили 16-летнего паренька. В трюме же отыскались две овчарки, коты, 8 холмогорских коров, 26 овец. Запасы продуктов, семян ячменя и ржи подлежали, несомненно, самому тщательному учёту. Особенно его порадовало наличие на корабле оружия, телескопа, подзорной трубы. При взгляде на самовар он рассмеялся. Строительный и огородный инструмент значительно дополняли его скудный инвентарь. Лисицын нашёл в каюте капитана несколько чистых тетрадей и скрупулёзно переписал всё обнаруженное имущество. С корабля, уже втроём, они сняли пушку. Затем перевезли на базу пороховые заряды и ядра к ней. Так, на всякий случай. Вскоре этот случай представился: когда китайские браконьеры атаковали строения поселенцев – из пушки было сделано несколько метких выстрелов. Это быстро остудило пыл китайцев, и они мгновенно ретировались.
Весна и лето оказались долгими и насыщенными переменами. Они обновили дом, построили несколько подсобных построек, возвели баню и расшили погреб. Недалеко от фактории заколосились поля, засеянные ячменём и рожью. Обеденный стол пополнился маслом, сметаной, сыром и творогом. Переработка грибов, ягод и лесных трав шла непрерывно. Запасы росли и они пригодились, когда их обнаружили моряки боевого корабля русского флота, патрулировавшего границы.
В 1857 г. писатель Николай Сибиряков встречался с гостеприимным хозяином медных и золотых приисков в Приамурье Сергеем Петровичем Лисицыным. Успешный исследователь был назначен Советом министров Российской империи управляющим этими богатейшим краем. Мастеровой Василий находился рядом, так как стал не только помощником, но и добрым другом. А вот сын мастерового учился в это время в Московском университете. В Петербургском же университете учились два сына командира корабля, который когда-то высадил бывшего гусара на пустынный берег. Сергей Петрович оплачивал молодым людям учёбу, составлял протекцию при дальнейшем продвижении по службе. Став успешным и обеспеченным человеком, он нашёл капитана корабля, проводил его в последний путь и взял на себя все хлопоты о его детях. Благородством он отплатил за благородство.
Считается, что в произведении «Сергей Петрович Лисицын. Русский Робинзон» Николая Сибирякова, показан обобщённый образ русского первооткрывателя. Потому что подобные люди, не боясь ничего, мечтали отправиться на край Света, укрепиться на новой земле, обустроить жизнь, влиться в природу, не нарушая её соразмерный ритм существования. Первопроходцы всегда были и будут теми маяками, которые подобно исследователю Дальнего Востока Геннадию Ивановичу Невельскому – не просто меняли историю, но и изменяли ход событий, влияя на ход времени. Указывали верный путь, по которому шли вслед за ними потомки. Мы же помним даурские походы Ерофея Хабарова, морской поход вдоль Чукотского пролива Семёна Дежнёва, первое географо-этнографическое описание Камчатки Владимира Атласова и многое другое. Мифы и легенды они сделали осязаемыми. Спасибо им за это.