«Умереть успею»
Про тяжелую и голодную жизнь в послевоенной Башкирии мы уже писали на раз. Тяготы, вызванные военным временем, драматически совпали тогда с сильнейшей засухой, обрушившейся на европейскую часть СССР в 1946 году. Да ещё произвол начальства и разного рода «уполномоченных», которые расплодились во время войны в неимоверном количестве. Но люди находили в себе силы и мужество противостоять голоду, трудностям и произволу чинуш. Наш рассказ о жителе Бирска Александре Самойлове, который попав в безвыходную ситуацию, сумел выбраться из сложного положения. История примечательна ещё и тем, что оказалась связана со строительством будущего «главного отравителя Уфы» — Химпрома, а дочь героя публикации была той самой легендарной военной швеей Надеждой Самойловой, которая послужила прототипом для памятника труженикам тыла в Уфе.
Не осталось даже крапивы и желудей
О том, что в стране начинается очередная волна голода, граждане почувствовали на себе. Появились новые поборы от государства, выросли цены на рынке и поднялись пайковые, перенесли на следующий год отмену карточек и даже аннулировали обещанные рейсы пароходов от Уфы до Москвы – чтобы голодающие не ринулись в первопрестольную. Смерть от дистрофии стала обыденностью, снова возникло людоедства, выросла преступность, а «Красная Башкирия» писала о счастливой и зажиточной жизни трудящихся Советской Башкирии. При этом в городах республики и их окрестностях не осталось даже крапивы и прочих съедобных трав, а к концу сентября собрали все желуди.
Александр Самойлов с весны 1942 года трудился бакенщиком на Белой в Бирске. В любую погоду зажигал огни на бакенах, измерял фарватер и при необходимости перемещал обстановку. Работа ответственная, за посадку на мель или пробоину судна по вине бакенщика светил суд.
Правда, карточки рабочие первой категории. Но и работа сезонная — до ноября. Потом зарплату не платили, а вместо рабочих выдавали иждивенческие карточки. Небольшой склад, который он охранял зимой, после войны закрыли и за месяц до окончания навигации 1946 года райисполком предложил бакенщику завербоваться на строительство Черниковского химзавода – будущего «Уфахимпрома». Повестку из РИКа принес председатель уличного комитета, и он же доставил Самойлова к указанному времени. Про эту стройку в Бирске рассказывали страшные вещи, а отправляемых туда людей оплакивали чуть ли не как покойников.
Александра Михайловича не взяли в армию во время войны, поскольку после контузии и ранения, полученного ещё в «первую германскую», он не годился для службы даже в обозе. Но успел поработать в лютые морозы и метели на строительстве НПЗ в Орске в «Трудармии» зимой 1941-1942 года, где заболел пневмонией и чуть не отдал Богу душу. Поэтому в райисполкоме отказался: «Умереть успею».
— Смотри, как бы боком тебе это вышло, — пригрозил исполкомовский чинуша.
От голода могла спасти только Белая
Семье бакенщика из трех человек нужно было пережить зиму до следующей навигации и не протянуть ноги. Из всей семьи к концу осени 1946-го работу имела только дочь Надежда, трудившаяся машинисткой за мизерный оклад и карточки служащего. Дело в том, что после войны в городах страны появилась безработица. Зато в неограниченном количестве требовались землекопы и чернорабочие на «новостройках коммунизма», одной из которых и был химзавод в Черниковске.
Но Александр Самойлов был из числа тех русских мужиков, которые даже в самых сложных ситуациях не опускают руки. Дать шанс не умереть от голода могла река Белая. Александр Михайлович хоть и работал на воде, никогда не занимался браконьерством и гонял тех, кто пробовал ставить сети на его участке. А ведь в то время на реке орудовала самая настоящая банда из числа работников Бельского речного пароходства, которая вместо углубления фарватера, производила взрывы казенной взрывчатки в омутах, добывая рыбу для засолки и последующей продажи в пивнушках и рюмочных Уфы.
Тот, кто думает, что тогда были порядок и законность, глубоко заблуждается. Браконьеры действовали под очень серьезной «крышей», использовали казенный пароходик, и даже милиция долгое время не могли с ними ничего поделать. А вот если бы Самойлов стал удить рыбу на служебной лодке, то его бы непременно привлекли к ответственности за использование государственного имущества в личных целях.
Поэтому у бакенщика была своя небольшая посудина, за которую он, кстати, платил налог в 15 рублей. На ней и решил добыть острогой сома, которого давно приглядел в одной тихой и неприметной заводи. До 1958 года это был разрешенный способ ловли.
История, ставшая семейной легендой
В семье Александра Михайловича из поколения в поколение передается рассказ о том, как глухой октябрьской ночью с костерком из ольхи на железной решетке, расположенной наносу лодки, тот сумел одним ударом поразить огромную рыбу. Не отличаясь большой силой, бакенщик на шестом десятке лет оставался ловким и сноровистыми и, к тому же, заточил острогу как бритву. Правда, сом чуть не выбросил Александра в ледяную воду, но обошлось.
В утренних сумерках бакенщик подгреб к пассажирскому пароходу «Советский полярник», стоявшему у пристани. На веревке притащил свою добычу.
Продавать сома на рынке было опасно, поскольку его могла отобрать милиция, якобы, для проверки законности улова.
Договорился с буфетчиком, и тот отсчитал полторы тысячи – четырехмесячная зарплата бакенщика!
— Больше двух пудов сом оказался, — вспоминал потом Александр Михайлович. – В то время даже для пассажиров 1-го и 2-го классов продуктов не хватало, а для третьего класса в продаже на пароходах имелась только водка, пиво, сырые яйца и слипшаяся карамель, которую рубили топором. А тут такая огромная свежая рыбина! И буфетчик не остался внакладе, «подняв» вдвое-втрое больше уплаченного мне.
«Держиморда» с Кузнецкой улицы
Когда на Белой появился первый прозрачный лед, несколько раз добывал рыбу старинным способом, применяя чекмарь. Опасное занятие, поскольку тонкий лед трещал и прогибался под ногами, и как-то Александр провалился по пояс. Легкими рыбацкие деньги назвать было никак нельзя.
Но кто-то донес председателю уличного комитета об удачливом рыболове и тот потребовал от Самойлова половину улова, угрожая написать на него заявление, как на «рвача» и «не трудовой элемент», за что светила статья. Александр Михайлович отказал, но рыбалку пришлось прекратить, а снасти спрятать.
В отместку председатель несколько раз вламывался по ночам для проверки паспортного режима. Было у председателей уличных комитетов тогда такое право, и штрафовать они могли на 100 рублей хозяев за нахождение ночью не прописанного в жилище человека. При повторном нарушении следовало уголовное наказание. И в каждый свой визит председатель вспоминал отказ бакенщика ехать на строительство Черниковского химзавода.
А как-то вместе с пьяными дружками шарил в поисках спиртного. Ничего не найдя, пообещал «подвести под статью»: «Твердым заданием как до войны не отделаешься, кулак».
Стало ясно, что добром дело не кончится и дочь Надежда, та самая легендарная швея военного времени, о которой не раз писало наше издание, набралась смелости и обратилась к зампрокурору города, которая поставила вымогателя на место, а потом добилась его снятия. Водились, оказывается, за этим уличным «держимордой» и другие грехи. К сожалению, ни имя, ни фамилия заступницы не сохранились в памяти потомков Надежды Самойловой. Осталась только фотография девушки с двумя сотрудницами Бирской прокуратуры, одна из которых и помогла в трудную минуту. И в том время в «органах» служило немало честных и порядочных людей.
Семье удалось пережить голодную зиму 1946-1947 годов, а Александру Михайловичу потом повезло устроиться в «Утильсырье», в котором он трудился ещё до войны и проработать там до самой смерти в 1959-м.
Так причудливо переплелись в послевоенные годы судьбы разных людей и, ставшего потом, печально известным Химпромом. Теперь на месте бывшей «стройки коммунизма» руины, отравленная диоксинами земля, да ворота, ведущие в никуда.
Александр КОСТИЦЫН