Поняв истинность этих слов, я остался в этом неопределён- ном состоянии, и, каждый раз находясь в собрании людей, я терял свой пыл. Я добивался своего, принося им пользу, но ослабевал сам, пребывая в колебаниях и сомнениях. Я не знал, в какую сторону мне склониться.
И вот стою я в смятении, а знание обращается ко мне: «Займись обеспечением семьи и старайся произвести на свет такого ребёнка, который будет поминать Аллаха». Когда же я принялся за это, вымя мирских благ опустошалось всегда, как я его доил. Врата материальных ценностей закрывались перед самым моим носом, потому что изучение наук отвлекло меня от изучения ремёсел. А когда я присмотрелся к сынам мирской жизни, я заметил, что каждый её товар они продают за религию покупателя. Если бы только лицемеры и притворщики заполучали мирское, но ведь иногда человек может лишиться религии, так и не получив своего.
Когда тревога говорит мне: «Беги!», шариат говорит: «До- статочно для человека как греха, если он погубит тех, кого обеспечивает» Когда решительность говорит: «Изолируйся», шариат говорит: «Что тогда станет с твоими подопечными?». В итоге дело дошло до того, что я начал сокращать потреб-
ление мирских благ, хотя я бы взращён в его усладах и вскормлен обильно его молоком, а организм мой мягче по сравнению с обычным. Когда же я сменил одежду и ужесточил диету, по- скольку рацион не предполагал расширения, мой организм от такого изменения привычек испытал шок, я заболел, лишился возможности выполнять свои обязанности и столкнулся с недугами. Известно, что если человек уже привык к приятной и нежной еде, а затем ужесточает своё питание, то он подвергает свою жизнь опасности.
И тогда я спросил себя: «Как же мне поступить и что предпринять?"
Я оставался наедине с самим собой и много плакал из-за моего униженного положения. Я принимал состояние учёного, но моё тело ослабевало от повторения заученного, Я принимал состояние аскета, но мой организм не справился с этим. Я принимал состояние любящего, но нахождение в об ществе рассеивало мои мысли, в душе запечатлевались картины желанных соблазнов, отчего зеркало моего сердца покры валось ржавчиной. Древо любви нуждается в уходе: посадке в благоприятной почве и поливе водой одиночества, добытой из колодца размышлений.
Если же я выбирал заработок, то не выдерживал. А когда я унижался перед сынами этого мира, то вместе с тем, что моей натуре претит унижение, а моя религиозность запрещает его, ещё и бесследно пропадала тяга к знанию и уединению. Нахождение среди людей не даёт душе вздохнуть. Я был не в состоянии ни осуществить покаяние, ни достичь какой-то сте пени в знаниях, деяниях или любви к Аллаху в соответствующей мне мере. Я вдруг ощутил себя героем стихотворения:
Бросил его связанным в море И сказал: «Смотри не намокни».
Я растерялся в самом себе, оплакивал свою жизнь и взывал простынях уединения словами, услышанными мною от одного простолюдина, который будто описывал моё состояние:
Горе мне! Какое я несчастье скрываю!
Я как пленник без пояса и без цепи.
Что могу я поделать со страстью своею? Ты связала мне крылья и сказала: «Лети!».