Был у нас в театре недавно такой случай – обделалась женщина. Зрительница. Со зрителями такое бывает редко, обычно подобные аллегории в театре используют относительно игры актеров, но в фигуральном смысле. А тут опрофанился зритель. Но в буквальном смысле. Как сказал однажды журналист Михаил Кольцов – дело пахнет керосином, но для нашей невнимательной к позывам своего кишечника зрительнице, запахло кое-чем похуже – вниманием публики. В такой щекотливой ситуации, скорее всего, сложно досмотреть спектакль, так как окружающие тебя зрители, подобно охотничьим собакам заводив носами, начинают уделять тебе внимания больше, чем актерам. Поэтому женщина, вытряхнув из души моральные принципы, а из платья остатки позора, гордо, но поспешно ретировалась из зала, прихватив с собой мужа. Покорного и обескураженного.
Шлейф образовавшейся проблемы стал медленно распространяться по залу. Всё больше зрителей стали недоверчиво принюхиваться, как бы боясь признаться себе в том, что запах, который они ощущают – правда. Наконец, один смельчак из эпицентра, ну или просто человек, которому нечем было прикрыть нос, стремительно взмыл по лестнице вверх, туда, где дремала ничего не подозревающая капельдинерша.
Разбуженная, но отнюдь не привычными аплодисментами и криками «Браво!», а робким: «Извините, у нас там обделались», служительница театра не сразу поняла, как же поступить в сложившейся ситуации. От проблемы было не убежать, уж слишком много было настойчивой мольбы в глазах прибежавшего гонца, а голову этакому гонцу не отнимешь, подобного пункта в должностной инструкции прописано не было. Не было там правда и пункта, в котором бы в одном предложении встречались слова «зрительский зал» и, простите, «говно», но решение было найдено! Скорее всего подсказал опыт.
Окрыленная своей идеей, совершенно забыв про больные колени, не знавшие радость и легкость оздоровительного бега последние лет пятнадцать, капельдинерша вынеслась из зрительского зала, и уже через минуту вернулась, неся перед собой, подобно знамени победившей революции – мокрую тряпку.
Зрители чуть не аплодировали, но на этот раз уже не актерам, а находчивой капельдинерше. Очаг был прикрыт знаменем, простите - тряпкой и запах неудачного похода в театр был остановлен до достижения своей критической отметки. Все вновь сосредоточились на происходящем на сцене.
Но на происходящем на сцене уже не могли сосредоточиться актеры. Едкий запах с третьего ряда напрочь разрушил четвертую стену, а мечущиеся по залу люди, своим драматизмом привлекли внимание даже опытных актеров. Две молодые актрисы, играющие в этот момент на авансцене, недалеко от злополучного 5 кресла 3 ряда, первыми приняли на себя удар. Их персонажи - две веселые девушки, звонко смеющиеся над шутками главных героев, теперь, утратив свою легкость и хохотливость, замерли, боясь вдохнуть окружившие их зловоние. Рты их по-прежнему застыли в улыбках, но вот из ошарашенных глаз текли слёзы. Сложно было сказать, чем они были вызваны: может запахом с третьего ряда, а может это плакали души актрис, которые осознали, что всё – атмосфера разрушена.
На сцене царил ажиотаж – пытаясь понять, что случилось, актеры посматривали в зал. Убегающие за кулисы узнавали все последние новости и вновь спешили на сцену, чтобы поделиться ими с теми, кто со сцены не уходил. Во время массовых сцен участились перешептывания, поползли шутки по типу: «на сцене не продохнуть, это ты сегодня так плохо играешь?». Один заслуженный, своей проникновенной игрой не раз выжимающий благодарную женскую слезу, с перепугу подумал, что в этот раз пережал и стал играть чуть менее талантливо.
Среди актеров не было единого мнения по поводу случившегося – кому-то было весело, кому-то грустно, кому-то просто хотелось домой. Но спектакль в декорациях советского союза приобрел новые краски - что-то довлатовское: внешне веселые и жизнерадостные люди, внутренне – страдающие от окружающего их смрада морального и общественного разложения.
Но всё имеет свой конец. Закончился спектакль. Актеры получили свои заслуженные аплодисменты, кому-то подарили цветы и конфеты, а кому не подарили, привычно пробурчал про себя, что, мол, публика – дура, опять не разглядела истинный талант. Но так или иначе все разошлись домой. Никто не оборачивался на 3 ряд.
Зал опустел. Звеня ведром из-за кулисы вышла уборщица и тяжело вздохнув пошла к неизбежному. На злополучном третьем ряду она, брезгливо морщась, подняла тряпку. Злой дух, копившийся под мокрым барьером, дождавшись своего часа, со всей яростью ударил по чутким, немного «полинявшим» ноздрям героини, только что излечившейся от надоедливого насморка.
«ДА ТВОЮ Ж МАТЬ!!!» - раздалось в храме Мельпомены, чьи стены давно не слышали столь честного и не поддельного человеческого чувства.