«Быть честным и остаться в живых- это почти невозможно». Эта великая фраза, сказанная Джорджем Оруэллом, по сути стала известна нам лишь после его смерти. Как, впрочем, и многие его произведения, и необычайные подробности его жизни.
Александр ЕВЛАХОВ
На подаренной мне книге «Оруэлл. Неприступная душа» ее автор Вячеслав Недошивин написал: «Саша! Очень рад, что ты пришел- мой издатель!». Хочу пояснить, что пришел я тогда на презентацию его книги и на этой встрече я просто не мог не оказаться.
Вячеслава Недошивина я знаю давно, и он всегда поражал меня своими творческими возможностями и необыкновенной увлеченностью. К этому добавлю, что он, лучший в нашей стране оруэлловед, еще одним подтверждением чего и стала «Неприступная душа»,- пожалуй самая полная биография Оруэлла из кем-либо написанных.
Правда, обращение автора ко мне- «издатель» касается совсем другой, но по сути тоже его книги.
Это вышедший в 2014 году в Издательстве «Знание», директором которого я являюсь, сборник «Наперекор порядку вещей», включивший четыре документальных и никогда не публиковавшихся в нашей стране произведения Джорджа Оруэлла. Именно Вячеслав Недошивинпознакомил меня с переводчиком Верой Домитеевой , назвавшей переведенные ей тексты «четырьмя хрониками честной автобиографии», написал вступительную статью и послесловие к этому сборнику.
Теперь, прочитав вторую книгу Недошиина, я многое уяснил. Во- первых, то, что он шел к «Неприступной душе» практически на протяжении всей жизни. Безусловно, когда еще мальчишкой он пришел в ленинградскую молодежную газету «Смена» и, получив от кого- то из коллег запрещенного, «самиздатовского» Оруэлла, о чем так любит вспоминать, он шел еще только к писателю, а не к книге о нем. Но, ведь не приди он тогда к писателю, то, как банально это ни звучит, не было бы и книги о нем. Однако, вне всякого сомнения, прямой дорогой к написанной книге Вячеслав Недошивин шел, когда в 1982 году оказался в аспирантуре Академии Общественных Наук и избрал темой кандидатской диссертации современные антиутопии, в которой впервые в СССР научно проанализировал роман Оруэлла «1984», а позднее выступил в качестве его переводчика.
Во- вторых, прочитав книгу «Оруэлл. Неприступная душа», я понимаю ее первичность по отношению к книге «Наперекор порядку вещей». «Неприступная душа» выступает здесь в качестве путеводителя к каждой из хроник, и без такого путеводителя особенно не обойтись, читая четвертую, испанскую хронику.
Интересно, что открывающее книгу «Наперекор порядку вещей» первое эссе «Славно, славно мы резвились» было написано Оруэллом в 1947 году, за три года до его смерти, а опубликовано на его родине только в 1968 году, когда скончались некоторые из «героев» его произведения, превратившие подготовительную школу Англии в нечто среднее между описанной Николаем Помяловским бурсой с ее издевательствами и худшими традициями армейской «дедовщины». Оруэлл говорил одному из друзей, что именно страдания мальчика в школе св. Киприана- аналогию беспомощности перед тоталитарной властью, он перенес в фантастический мир его антиутопии «1984».
В престижном аристократическом Итоне, в котором после подготовительной школы окажется Оруэлл, произошла как выражается Недошивин, «неузнанная встреча» двух великих будущих антиутопистов. Французский язык ему там будет преподавать Олдос Хаксли , которому, кстати, было немногим больше двадцати лет. По окончании образования Оруэлл (точнее, тогда еще Эрик Блэр) сдает экзамены на полицейского и девятнадцатилетним юношей почти двухметрового роста отправляется в Бирму, чтобы три года прослужить там. След этого периода его жизни отражен в романе «Дни в Бирме».
Уже под именем Оруэлл писатель на три года спускается в подземелье человеческой жизни, описанное им во втором произведении сборника «Наперекор порядку вещей», знаменитой документальной повести «Фунты лиха в Париже и Лондоне», опубликованной в 1931 году и ставшей хронологически первой книгой писателя. Некоторые его биографы считают, что взять это имя его побудило нежелание того, чтобы в исследователе «социального дна» его родители узнали своего «благовоспитанного» сына. Важнее, впрочем, другое. В этой книге Оруэлл заявляет о ненависти к угнетению, приверженности равноправию, о своих социалистических взглядах, верным которым останется до конца жизни.
Сменив приличную одежду на обноски и кепку, он ночует с бомжами и нищими под мостами Темзы, а потом, уезжает в Париж. Конечно он видит совсем не тот Париж, который находясь там практически одновременно с ним Хемингуэй описал в «Фиесте» и «Празднике, который всегда с тобой». Вначале его банально обокрали, воспользовавшись услугами девицы, которую он подобрал в кафе и поселил у себя. Потом с температурой под сорок он попадает в бесплатную муниципальную больницу. Спас его в те дни русский эмигрант Борис-бывший белый офицер, отставной официант одного из парижских отелей. Он показывает Джорджу фотографии времен своего славного военного прошлого, когда мог себе позволить снимать люкс в «Отеле Эдуард VII», перечисляет все «должности», которые занимал там впоследствии: ночного сторожа, кладовщика, смотрителя клозета и наставляет: «Победа с теми, кто не сдается! Выше нос!». По оценкам Недошивина, «дорогому Борису» посвящена если не половина, то добрая четверть книги «Фунты лиха». «Вообще русские,- пишет Оруэлл,- народ выносливый, крепкий в работе, терпевший злоключения гораздо лучше, нежели это удалось бы англичанам тех же сословий». И продолжает, как они вместе жевали горбушки, брились двухмесячным лезвием и спали на полу в чердачных номерах.
К писательству, говоришь, тянет? - гремел баском Борис. –Это трепотня. Писателю один путь- жениться на дочке издателя. А вот официант из тебя получился бы отменный. У тебя главное, что нужно: ростом высок и по- английский говоришь.
До официанта он так и не дорастет, а вот мойщиком посуды станет. Даже книгу первоначально хотел назвать «Дневник посудомоечной машины». Долго ли он смог бы с «другом Борисом» пробыть в Париже, сказать трудно. Однако, когда получает от приятеля из Лондона письмо о том, что для него есть работа репетитором- «присматривать за врожденным дебилом», ни минуты не раздумывая пускается в путь.
Оруэлл становится настоящим «беглецом из лагеря победителей», как назвал его Ричард Рис, друг писателя. «В начале 30-х,- напишет он,- волна истерического преклонения перед Россией захлестнула английскую интеллигенцию, толкнула многих ее представителей в ряды коммунистической партии. Однако Оруэлл хорошо понимал, что, «всякий писатель, который становится под партийные знамена, рано или поздно оказывается перед выбором- либо подчиниться, либо заткнуться…». Ни того, ни другого он делать не собирался, а потому одним из первых оказался в рядах добровольцев, ринувшихся в Испанию, когда там вспыхнул фашистский мятеж Франко.
Итогом этого его порыва станет «Памяти Каталонии» - еще одна документальная повесть, вошедшая в книгу «Наперекор порядку вещей». Любопытная подробность, отмеченная Недошивиным - в Испанию он едет через Париж, нанеся визит его тогдашнему кумиру, уже прославленному писателю Генри Миллеру - автору «Тропика Рака», названного «порнографическим». По отношению к происходящему два писателя вовсе не единомышленники. Миллер- любил мир таким, каков он есть. Оруэлл- «горел желанием воевать, если цель войны казалась ему справедливой…». В качестве жеста примирения Оруэлл принимает от Миллера «в качестве вклада в республиканское дело Испании» его вельветовую куртку, которая хоть и «не пуленепробиваемая, но будет держать носящего ее в тепле».
Основная масса наших, даже «продвинутых» соотечественников, знает лишь две силы, боровшиеся в Испании в гражданской войне: силы республиканской Испании в лице правительства, поддерживаемые интербригадами , и силы испанской военно- националистической диктатуры под предводительством генерала Франсиско Франко. Однако Оруэлл, оказавшись в Каталонии, (вновь став Блэром, бакалейщиком) окажется свидетелем и участником событий, о которых даже не подозревал.
Прежде всего, Оруэлл, как оказалось, ошибся с рекомендацией. Он знал, что для проезда в Испанию нужна рекомендация от «левых». Вот и обратился за ней к «главному коммунисту», генсеку британской компартии Гарри Поллиту. Тот к его политической надежности отнесся с некоторым подозрением и спросил, думает ли он присоединиться к интербригадам? Но Оруэлл, ненавидя ограничения, в результате обратился к британской Независимой рабочей партии. Там вопросов задавать не стали и дали рекомендательное письмо к своему представителю в Барселоне. Проблема оказалась в одном- тесных связях британских рекомендателей с испанской партией ПОУМ- Объединенной марксистской рабочей партией, наполовину анархистской. Именно ее потом с подачи СССР объявят «троцкистской», а ПОУМовцев станут уничтожать с помощью НКВД как якобы «пятую колонну».
Барселона была «мотором» социалистической революции, где в июле, еще до путча Франко, разгорелись уличные бои, жертвами которых стали три тысячи человек. Тогда же под контроль анархистов и ПОУМ перешли все предприятия, административные здания, отели и даже телефонная станция. А в новом правительстве Каталонии объединились левая республиканская партия, две организации анархистов, а также коммунисты.). Более того, лидер ПОУМ Андрес Нин стал в каталонском правительстве министром юстиции и создателем собственных боевых отрядов- милиции при ПОУМ.
Об этих подробностях Оруэлл, разумеется, не знает и восторгается встретившей его Барселоной.
«Я впервые дышал воздухом равенства,- запишет он. –Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих…». Почти все магазины, отели, кафе были реквизированы и обвешаны красными знаменами, либо красно- черными флагами анархистов. В парикмахерских бросались в глаза плакаты, возвещавшие, что парикмахеры «больше не рабы». Оруэлла как пацана отчитал управляющий отелем за попытку всучить лифтеру чаевые - они были запрещены законом! И никто не говорил больше «сеньор» или «дон», все обращались друг к другу «товарищ».
Разумеется, было много такого, о чем ни «бакалейщик» Блэр, ни писатель Оруэлл в одном лице, отправлявшись воевать, не знали. К появлению Оруэлла в Барселоне в декабре 1936 года, в Испанию прибыло около 20 тысяч добровольцев из 54 стран. Потом приедут еще 20 тысяч. При этом помощь республиканцам людьми и оружием, со стороны СССР, как отмечает Оруэлл, бесстыдно преувеличивалась. «Из всего нагромождения лжи, напишет потом Оруэлл в статье «Вспоминая войну в Испании»,- достаточно взять лишь один факт- присутствие русских войск. Довольно скоро всем вбили в голову, что численность советских частей в Испании составляет чуть ли не полмиллиона». «А на самом деле,- возмущался Оруэлл,-никакой русской армии в Испании не было. Были летчики и другие специалисты - техники, может быть, несколько сот человек, но не было армии. Это могут подтвердить тысячи сражавшихся в Испании иностранцев.»
Теперь, отмечает Вячеслав Недошивин, доподлинно известно: среди советских добровольцев в Испании воевало всего 160 летчиков, примерно такое же количество танкистов и моряков и 2044 специалиста. Другое дело- наши спецслужбы. Этих действительно было многовато на каждый квадратный километр, и вели они себя почти по- хозяйски. Школы диверсантов, учебные лагеря, тайные тюрьмы «для врагов», даже собственный секретный крематорий, который позволял НКВД «без следов избавляться от жертв»,- все это разворачивали именно наши спецслужбы.
Оруэлл симпатизировал социализму, но видел, как орудовали в Испании агенты НКВД во главе с Александром Орловым
К отправке на фронт Оруэлла, в составе примерно тысячи мужчин, готовили в так называемых ленинских казармах. И очень быстро оказалось, что «бакалейщик» Блэр подготовлен к войне значительно лучше необученных каталонских новобранцев. «Если бы у нас была сотня таких людей, как он, мы бы выиграли эту войну», - скажет о нем командир милиции Хосе Ровира представителю британской Независимой рабочей партии Макнейру, когда оба, посетив казармы, увидят, как этот «штатский писатель…бодро занимается с группой испанцев». А потом их встретит фронт под Сарагосой, в двухстах километрах от Барселоны. Здесь, на Арагонском фронте, он проведет почти четыре из шести испанских месяцев, и почти сразу выведет свою «формулу» окопной жизни: «Дрова, еда, табак, свечи и враг»
Тем не менее апрель для него начался неплохо. Пробыв на фронте 115 дней, Оруэлл приехал на несколько дней в отпуск, в Барселону, где его ждала жена Эйлин. Барселоны он не узнал. За три месяца полностью исчезла «революционная» атмосфера.
«Шикарные рестораны и отели были полны толстосумов, пожиравших дорогие обеды, в то время как рабочие не могли угнаться за ценами на продукты…Исчезли «революционные» обращения, вернулись «сеньор» и «вы». Вернулись чаевые, открылись публичные дома…».
По книге Оруэлла мы знаем: именно «вторая война» в центре далекой от фронтов Барселоны 3 мая 1937 года, перевернет его сознание. Ничего этого он не должен был увидеть, вернувшись из отпуска на фронт в конце апреля. Однако, приехав в отпуск практически босиком, он заказал себе новые башмаки, которые к концу апреля оказались не готовы. А, не провозись с ними мастер лишнюю неделю, уехав на фронт, не увидев баррикад и уличных боев, писатель, предполагает Недошивин, возможно, поверил бы в официальную версию событий и мог бы перейти под командование коммунистов, чтобы принять участие в обороне Мадрида.
Но случилось иначе. В одну из последних апрельских ночей Оруэлла разбудили выстрелы. Утром выяснилось: убили руководителя крупнейшего объединения профсоюзов. По слухам, он конечно, знал о стычках на улицах и облавах на анархистов. Но не знал главного, что по требованиям Москвы разорваны мирные договоренности между главой ПОУМ Андресом Нином и руководителями компартии Хосе Диасом и Долорес Ибаррури, что коммунисты потребовали закрыть газету ПОУМ «Баталья», которая обвиняла их в создании «тайных» тюрем. Не был он в курсе и того, что операторы центральной телефонной станции Барселоны, сославшись на перегруженность линий, отказались соединять президента республики с главой каталонского правительства, чем еще больше обозлили центральную власть против анархистов и ПОУМ.
Все стало понятно, когда 3 мая отряд полиции захватил телефонную станцию. Это стало сигналом профсоюзам и анархистам к всеобщей стачке, которая в считанные часы переросла в восстание. В «Континенталь», а потом в комитет ПОУМ Оруэлл добирался перебежками. Оттуда по приказу Коппа он тотчас отправился на крышу кинотеатра «Полиорама», расположенного напротив здания ПОУМ. Ныне, пишет Недошивин, на крышу этого бывшего кинотеатра водят экскурсии. Из- за Оруэлла водят. Но не все знают, что три дня он сидел здесь «в засаде» вместе с будущим федеральным канцлером ФРГ, лауреатом Нобелевской премии мира Вилли Брандтом, тогда рядовым антифашистом
А на утро многое понял. Особенно увидев, как с крыши телефонной станции исчез анархистский флаг, а на зданиях в одночасье появились плакаты «Запретить ПОУМ». Партия была объявлена фашистской «пятой колонной» и изображалась в виде человека, у которого под маской с эмблемой серпа и молота скрывалась отвратительная рожа, украшенная свастикой. Подготовка этого шельмования длилась почти пять месяцев. Еще 16 декабря 1936 года газета «Правда» сообщила, что «в Каталонии началось уничтожение троцкистов и анархо- синдикалистов: их будут истреблять до победного конца с той ж энергией, с какой истребляли в СССР». В тот же день под давлением коммунистов из каталонского правительства исключили Андреса Нина. 17 июня он вместе с другими лидерами ПОУМ был схвачен полицией, передан НКВД и отвезен в тайную тюрьму в Мадриде. Поначалу предполагалось устроить над ним и его соратниками показательный судебный процесс по образцу московских процессов над "врагами народа". Однако главный советник по безопасности республиканского правительства, а "по совместительству" — майор НКВД Александр Орлов решил, что это слишком рискованно. Михаил Ефимов- племянник писателя, корреспондента «Правды» и негласного политического представителя СССР в испанском правительстве Михаила Кольцова, носившего там имя Мигеля Мартинеса, в своей книге пишет, что с Андреаса Нина, основателя компартии Испании, руководителя ПОУМ, переводчика романов Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского «с живого содрали кожу, добиваясь признания его связи с Франко». В ночь с 21 на 22 июня Орлов с помощником вывезли арестованного за город и там застрелили.
В книге Вячеслава Недошивина есть такой фрагмент: «Оруэлл и Эйлин в те дни лишь предполагали, что их могут арестовать. Но в 1989 году британка Кэрон Хазерли, работая над диссертацией, наткнется в Национальном историческом архиве Мадрида на сохранившийся доклад испанской полиции безопасности. Как будет гласить этот документ (его опубликует газета Observer 5 ноября 1989 г.), «республиканская полиция безопасности как раз в июне 1937 года направила в Валенсию, в трибунал о шпионаже, обширную докладную о деятельности «Энрико Блэра и его жены». А 13 июля 1937 года (Оруэлл был уже в Англии) барселонский трибунал по делам измены родине сформулировал и обвинение обоим: «Их переписка свидетельствует о том, что они- оголтелые троцкисты…связные между британской Независимой рабочей партией и ПОУМ».
И в этой связи вопрос автора «Неприступной души», что же спасло Оруэлла от верной гибели в Испании, уместен, а его же ответ: ранение в шею- парадоксален лишь на первый взгляд. Во всяком случае шанс закончить свои дни в тюрьме НКВД был у него слишком велик, и к этому все шло. Сразу после майских событий в Барселоне 10 мая его отправляют на ставший спасительным фронт под Уэску, где, он оказывается в тот же день, получив, наконец, ботинки. Его дивизия, будучи срочно переименованной, утратила имя Ленина и обрела порядковый номер 29, а он, как и все командиры, получил звание, соответствовавшее младшему лейтенанту. Он, как и прежде, надеялся подстрелить какого- ни будь фашиста. Но случилось так, что через десять дней 20 мая подстрелили его, ранив «навылет» в шею.
А еще через месяц писатель в последний раз приедет в Барселону с документом об увольнении из дивизии и справкой докторов о признании его негодным к военной службе. Однако то, чем встретил Оруэлла «Континенталь», повергло его в ужас. «Войдя в отель,- напишет он в «Памяти Каталонии»,- я увидел в холле мою жену. Она встала и подошла ко мне с видом, показавшимся мне чрезмерно непринужденным. Жена обняла рукой мою шею и с очаровательной улыбкой, обращенной к людям, сидевшим в холле, прошептала мне в ухо: «Уходи» - «Что?» -«Немедленно уходи отсюда!.. Не стой здесь! Выйдем отсюда!» Ускользнув из-под носа испанской полиции, Оруэлл практически сразу посылает телеграмму в казавшийся ему наиболее правдивым журнал New Statesman. Его предложение написать об Испании было, вроде бы, с радостью принято, но, когда он отослал свой очерк «Барселона: взгляд очевидца», редактор журнала Кингсли Мартин материал вежливо отклонил. Причиной стало описание разгрома ПОУМ.
Однако Оруэлл не был бы собой, если бы не умудрился донести свою точку зрения до читателя. «Взгляд очевидца» он опубликовал в журнале Time and Tide, а вторую- «Отливая испанские пули» - в еженедельнике New English Weekly. «Сегодня компартия…антиреволюционная сила…Нас ждет режим,- наотмашь бил Оруэлл,- в котором все оппозиционные партии и газеты будут запрещены, а всякий сколько-нибудь значительный диссидент окажется в тюрьме. Разумеется, такой режим будет фашистским. Но…называться он будет иначе…»