Вильгений Мельников, художник и основатель галереи «Грязь», участник выставки «Пропейзаж II. Мета-ландшафт», приглашает к сотрудничеству при одном условии — произведение вернется к автору изменившимся.
Вероника Георгиева: Вильгений, тебя, наверное, все спрашивают, но я тоже не могу удержаться, откуда такое имя?
Вильгений Мельников: Это мой псевдоним. Так раньше называли детей, и меня это поразило в свое время — имя в честь Владимира Ильича Ленина. Меня удивляет, что так можно назвать ребенка и называть его так потом всю жизнь. Для меня это своего рода протест. Я этим именем называюсь, и меня все знают под этим именем.
ВГ: Продолжая тему имен и названий, ты создал галерею «Грязь». Почему ты выбрал для нее такое название?
ВМ: Эта галерея имеет ряд особенностей. Она сделана из финского погреба, но финский погреб там был очень давно. Я живу на бывшей финской территории, сто лет назад это была Финляндия. У меня на участке был полурухнувший погреб, и соседи много лет бросали туда мусор. Это была просто земляная яма, заполненная непонятно чем. Когда я полностью вычистил пространство, то сразу в него влюбился. У него есть одна особенность, там частично земля, частично корни, которые прям так вот сползают, и когда туда попадает вода, земля начинает стекать. Но оно находится под кроной дерева, и это единственное, что защищает его от прямого солнечного света и неба. Идея в том, что любой объект, находящийся там волей-неволей под воздействием природы начинает трансформироваться – покрывается слоем еловой пыльцы или мелкой иголочкой, осыпавшейся землей, туда падают шишки. За сезон туда нападывает очень много всего — весь пол покрыт естественным слоем. Поэтому, как мне кажется, название уместно. И потом, что интересно, помещение сделано в холме. Это не яма, а такой врез в холм. То есть, строители погреба сбоку в холм врезались, сделали комнату, в которую, с одной стороны, можно зайти, а с другой стороны можно выйти и попасть наверх, по этому же холму сбоку. Когда ты внутри, то стоишь на уровне корней дерева, так что, грязи там много.
ВГ: А что тебя побудило поехать жить… так далеко? Это ведь далеко.
ВМ: Это недалеко, всего сто километров от Санкт-Петербурга. На машине от КАДа это час десять-час двадцать, и еще по городу столько же.
ВГ: Как я понимаю, принцип твоей галереи это симбиоз природы и объектов. Ты один выставляешься в своей галерее?
ВМ: Не только. Эту галерею начинают любить. В первый год существования галереи у нас было десять выставок. Мои друзья приезжают, приезжают даже люди, которых я не знаю. Они договариваются со мной о том, чтобы здесь что-то сделать. Я сам кому-то предлагаю. Я за эксперимент. По сути, это галерея экспериментального искусства. У нее есть ряд своих ограничений, и далеко не каждый художник готов отдать в нее свои произведения. Есть такое маленькое правило: художник может забрать свою работу из галереи, когда работа стала другой. И это правило в корне меняет дело. Но это и есть эксперимент. В этом и есть идея — ты не всё можешь контролировать, есть какая-то зона тебе неподвластная. Ты не знаешь, что будет дальше. Ты знаешь только, что будет какое-то изменение, но какое именно, остается загадкой. Ты можешь создавать какие-то подготовительные условия, чтобы направить вектор это трансформации. А эти трансформации там периодически происходят — к примеру, объекты могут сгорать. Некоторые объекты мы взрывали петардами, сжигали, заливая бензином. В зависимости от идеи. Где-то нужна была тотальная трансформация, а где-то очень нежная. Может стоять белый куб, на который просто сыплется зерно, чтобы прилетали птички и оставляли свои незначительные, мелкие следы.
ВГ: Как происходит процесс? К тебе приезжает художник, и вы вместе придумываете концепцию изменения работы, или он сам придумывает сценарий изменений?
ВМ: По-разному бывает. Есть готовые проекты. Мне говорят, «Есть такая идея». Я говорю, «Пожалуйста!» А бывает, что я корректирую и направляю, чтобы подружить идею с площадкой. Потому что я знаю свои особенности, их раскрываю как карты и даю возможность выбрать. Ну и показываю, что здесь такое возможно. В результате мы находим какой-то компромисс. Мне интересно, чтобы каждый раз это было что-то новое, и чтобы площадка каждый раз по-другому раскрывалась. Потому что, если просто выставить объекты, например, на подиум поставить или развесить по разным уровням помещения, будет непонятно, почему мы это делаем. А нужно, чтобы было всё понятно. Идея экспонирования тоже важна.
ВГ: А как проходит процесс экспонирования? Художник уезжает, а ты посылаешь ему фотографии того, что происходит?
ВМ: Так и есть. Если происходит деформация пространства, какое-то искажение, я его документирую и отсылаю художнику. Художник может приезжать в течение выставки, и неоднократно. Смотря какой художник. Бывают активные художники, они приезжают с кучей идей. У нас тогда жизнь кипит! Целая «газель» людей приезжает. Они у нас размещаются, ходят по окрестностям. Тут природа очень интересная, дикая. Тут есть, что посмотреть, и люди любят сюда ездить. Но те, кто знает это место, или те, кто не боится экспериментировать.
ВГ: Они останавливаются у тебя, как в резиденции?
ВМ: Получается, что так. Подразумевается, что место, где мы живем, это резиденция, хотя мы здесь просто живем. Но при этом сюда постоянно кто-то приезжает, или художники, или наши друзья. Короче, гостей у нас много.
ВГ: Будет гармонично перейти к выставке в ГРАУНД Солянке, потому что пространство, о котором ты рассказал, диктовало и то видео, и те объекты, которые ты показываешь сейчас в Солянке.
ВМ: В Солянке сейчас представлено четыре проекта, которые объединены одной нитью. Эта нить связана с трансформацией и повторяющимся действием. Там в основном задействована площадка галереи «Грязь».
Идея этой галереи в том, что я ее использую как тестовую площадку. Если я делаю какую-то выставку или участвую в какой-то выставке, я сначала, либо частично, либо полностью, показываю в своей галерее. И смотрю, как она работает и исследую ее. И таким образом немного трансформирую объекты. Они как бы закаляются — идеей, фактурой.
ВГ: На видео в Солянке некоторые из них покрываются снегом. Так что, снегом они тоже закаляются.
ВМ: Снега мои объекты не боятся. Они больше боятся дождя. Поначалу мне было очень боязно отправлять работы на тотальную трансформацию. Они сильно меняются, и их нужно либо восстанавливать, либо добавлять новый слой. В общем, приходится с ними дальше работать, хотя бы незначительно. В ГРАУНДЕ представлены три полноценных проекта. Первый объект, например, с горящими деревьями и горящей дамой, это работа о медленном горении. Она была создана специально для «Грязи», а потом переехала в Солянку. Проект мы делали с художником Кириллом Рэйвом, он занимается цифровым искусством. Там был еще видеоряд, сложный и красивый. Это деревья, созданные из сканов нашего леса. Там, где я живу, когда-то был ветровал, и есть много поваленных деревьев. Мы отсканировали эти деревья 3D-сканером. Я взял за основу этот 3D-скан и сделал иллюзию 3D-скана. В этом была идея.
Следующий мой период был связан с огнем, и идея была в том, что эти объекты будут гореть. Они были наполнены ватой, пропитанной специальной жидкостью. Эта работа не об инквизиции, не о смерти. Она, наоборот, о спокойствии и постоянной трансформации, которая происходит каждую секунду. Даже мы сейчас с тобой говорим и тоже горим — у нас температура горения тридцать шесть и шесть, не очень высокая. И эта работа как раз об этом, о медленном горении. И вот эта женщина на работе горит, она это видит и знает, но язык ее тела говорит о том, что ей хорошо. Она как на пляже закинула руку и получает от этого удовольствие. Получается, она просто проживает свою жизнь. Это было интересно представить на площадке в «Грязи», потому что галерея маленькая, а инсталляция довольно крупная. Они получились соразмерными. И видно как раз соприкосновение с зимой… Это перформативная скульптура, она горит недолго, примерно час, а потом затухает и ее начинает присыпать снег… Была зима, в районе Масленицы. Снег понемногу присыпает и присыпает, и это совсем по-другому раскрывает работу.
Идея взорванной скульптуры в том, что ее обнаженная оболочка раскрыта. Она не про внутренности. Она говорит о внутреннем мире. Вот вы закрываете глаза, а там темно. Так же и здесь. Мы видим темноту, которая находится внутри этой оболочки. Она про чувственное восприятие. Если нога разорванная, то это говорит об ощущении внутри ноги — если отождествляться со своим телом не через боль, а через внутреннее ощущение. Разрыв — это символ внимания в конкретном месте. И если в этом конкретном месте появляется огонь, то огонь отождествляется с конкретными эмоциями, чувством тепла.
Другая представленная в Солянке работа — фонтан, это фрагмент целой выставки. Был проект, который назывался «Нить Ариадны», и он потом был выставлен в Пассаже. Это был большой проект, там было много объектов. И часть этих объектов — они уместились в две группы — была выставлена в галерее «Грязь», отдана на волю судьбы и трансформации. Они выстояли там целый месяц и потом поехали на выставку в Солянку. Тема тоже была связана с огненной скульптурой, со скульптурой как перформансом. Перформативный объект. Огонь играет не роль костра для приготовления пищи, это символ жизни. Объект, который горит, отличается от объекта, который остается статичным. Это не совсем динамика, но около-динамика. И опять же, где у объекта что-то горит, человек начинает отыскивать это место у себя в теле. А фонтан это символ прекрасного, того, к чему ты хочешь стремиться. Но, чем ближе ты приближаешься, ты понимаешь, что это инверсия привычного чувства фонтана. Потому что фонтан, как правило, это лето, тепло, и мы приближаемся к фонтану, чтобы всем телом почувствовать прикосновение прохлады, чтобы отдохнуть и посидеть около фонтана в жару. Здесь же, наоборот, чем ближе ты приближаешься к фонтану, тем сильнее ты чувствуешь его тепло. Оно тебя окутывает. Это зимняя версия фонтана. И он черный как негатив, инверсия фотографии. В течение этого месяца производилась фотодокументация, и было видно, как он трансформируется. Сначала это была чистая форма, потом она засыпалась снегом. Потом уже снега было так много, что там практически нельзя было пройти. И роль огня этого фонтана выполняли уже сугробы. Уже снег стал этаким соавтором. И штука в том, что, если объект просто стоит на улице, это одно. А у нас же объект стоит в галерее. И в галерее объект покрывается снегом. Это уже совсем другое восприятие пространства.
У галереи есть еще одна особенность, у нее два режима работы — ночной и дневной. Днем всё понятно, всё как обычно. Там не слишком много предметов вокруг. Видны сарай, дерево, забор. И ты понимаешь, где находишься, не слишком много отвлекающих моментов. Но ночью всё иначе. Там есть источники света, которые локально направлены в конкретные зоны, а всё остальное это тьма. И получается, что ты находишься в кромешной темноте и, наоборот, движешься ближе к свету. Когда там источник огня, ты максимально к нему прижимаешься, просто интуитивно. В лучшем случае сквозь деревья будут виднеться звезды. И если идет снег, этот снег ты видишь только, когда он попадает в зону света. Это по-своему тоже интересное наблюдение, что мы говорим именно о работе с пространством, а не просто о природе. Объекты не просто на улице выставлены, они выставлены в пространстве, которое частично раскрыто.
ВГ: Какой метраж у твоей галереи?
ВМ: Двадцать квадратных метров. Она нормального размера.
ВГ: Вильгений, ты окончил Донской государственный технический университет по специальности «Технология автоматизированного машиностроения». Это как-то связано с тем, что ты делаешь дутые металлические скульптуры?
ВМ: Чуть-чуть связано. В институт я пошел только с одной целью — понять, что такое металл. Я до этого работал с металлом. Мне это нравилось. У меня дома была маленькая кузня. Сам по себе в ней возился, проводил своего рода эксперименты. И когда нужно было выбирать, куда пойти учиться, я хотел поступать на архитектора. Но у меня не было ни финансовых, ни интеллектуальных возможностей. У нас в городе были подготовительные курсы в Донской университет, и мне удалось туда поступить. Я пошел туда, чтобы больше узнать о материале, с которым я работаю. И мне это отчасти пригодилось. Я работаю, по сути, с пределом текучести металла. Это термин как раз из материаловедения, которое мы проходили в течение нескольких лет. Предметы по специальности мне очень легко давались. Они были связаны с какими-то инженерными моментами, с материалом, но я их понимал. Я подолгу дискутировал с преподавателями, задавал им вопросы и параллельно всё время что-то создавал. И я у них спрашивал, как это можно применить на практике. Я задавал им вопросы не по учебнику, а смежные, и они видели, что я интересуюсь. Некоторые из них ставили мне зачеты автоматом. А меня это удивляло. «Я же не знаю ваш предмет, — говорил я, — почему вы мне ставите зачет?» «Ты знаешь достаточно, чтобы больше сюда не ходить», — говорили они. И мне это, в принципе, было приятно. А так, если бы была возможность, я предпочел бы учиться в другом месте — в Петербургской Академии Штиглица. Но сейчас мне учиться уже больше не хочется. У меня самообразование. Вот пользуюсь навыками прошлого и вообще всё время экспериментирую. Моя практика заключается в постоянном тотальном пробовании чего-то нового или нарушении устоявшихся алгоритмов. Изменяя его, искажая, я его исследую. И мне нравятся искажения. И что еще любопытно, я потихоньку вроде бы странным путем иду к классике. Меня это очень удивляет. Раньше этого не было в диапазоне внимания, а потом я начал подходить к ней все ближе и ближе. Сейчас я работаю с классической формой, но работаю по-своему, применяя вот эти вот навыки своего опыта.
ВГ: Ты говоришь, ты не хочешь учиться, но ты же сам преподаешь в Санкт-Петербургской государственной…
ВМ: Я преподавал там, пока не уехал за город. Я думал возобновить эту деятельность, но решил пока этого не делать, решил, что лучше больше буду заниматься экспериментами. У меня есть своего рода свобода, и, как ей можно не наслаждаться и не пользоваться?! У нас тут не совсем обучение, но формат резиденции позволяет заниматься интеллектуальным обменом и обменом опытом. И через такой диалог разных людей происходит образовательный процесс, только не совсем традиционный.
ВГ: Когда я читала про твое преподавание, там было сказано, что ты «знакомишь студентов с процессом интуитивного творчества». Что это значит — «интуитивное творчество»?
ВМ: О! Это очень интересно. Нужно делать не то, что ты придумал, не то, что ты хочешь создать… К примеру, мы делаем из металла собаку. Мы сваливаем в кучу железки. Но идея в том, что ты не исполняешь конкретный замысел, не знаешь, куда ты идешь. Ты делаешь шаг, но делаешь шаг в темноту. И не знаешь, куда сделаешь следующий. Но сделав первый шаг, занеся ногу, ты уже знаешь куда наступить второй ногой. И таким образом начинаешь двигаться. Ты понимаешь, что ты не падаешь и не летишь, а идешь. Но идешь, по сути, в темноте. Постепенно ты привыкаешь к этой темноте, начинаешь что-то различать, понимать, куда лучше ступить, и начинаешь ориентироваться в этом пространстве. Так же и в интуитивном творчестве нужно отпустить свое намерение создать что-то конкретное, что-то, что ты знал, или что-то, что было вчера. Нужно акцентировать внимание на своем внутреннем состоянии, то есть, идти не к форме, а к чувству.
На выставке «Пропейзаж II. Мета-ландшафт» вас ждут новаторские работы не только Вильгения Мельникова, но и многих других художников-экспериментаторов. Ждем вас по 1 сентября включительно!