В поисках смыслов
Вадим РЯБИКОВ **
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер постепенно приходил в себя. Его держали под руки два офицера. Рядом стояли его соратники, а чуть подальше расстрельная команда. Рейхсфюреру было дурно, холодно и тошно. Впервые у него на глазах расстреляли человека. Это был еврей из Минска. Тело убитого еще содрогалось от конвульсий, булькало и хрипело. Идеолог и организатор уничтожения евреев стал снова блевать и падать в обморок.
Я полагаю, что это было одно из немногих известных нам проявлений человечности рейхсфюрера. Точнее, не столько человечности, сколько свойственной и этому сапиенсу человеческой природы, которая ставит инстинктивный запрет на разрушение представителей своего вида. Все-таки человечность хоть и подразумевает мудрое отношение к инстинкту, но им не ограничивается. К примеру, хирург способен вскрыть полость тела живого человека тоже в силу того, что смог преодолеть инстинктивный запрет. Но предполагается, что, оперируя больных, он, скорее, проявляет человечность. Если, конечно, он не участвует в жестоких экспериментах или других медицинских преступлениях. Несмотря на то, что большинство хирургов утверждают: для успешного проведения операции необходимо безразличное, бесстрастное отношение к телу больного как к чему-то неодушевленному, как к анатомическому экспонату, – операция по спасению жизни и здоровья это всё же подвиг, торжество человеческого разума, а значит, и человечность. Это делает профессию хирурга и вообще врача благородной.
А вот Гиммлеру было стыдно перед коллегами за свои человеческие проявления. Вопрос: «Почему?» Ну, то есть, как бы понятно, что он как основной идеолог Холокоста, как «истинный ариец» должен был продемонстрировать хладнокровие и безжалостность по отношению к безоружному «врагу». А тут вдруг поплохело, как девочке. Организм неожиданно подвел. Зная историко-культурный контекст, легко ответить на вопрос, почему рейхсфюрер СС так стыдился своей человеческой природы: он находился под влиянием государственной идеологии, в развитии которой сам же как преступник и участвовал. Это понятно. Я же спрашиваю, как вообще на Земле возникла такая ситуация, что представители вида Homo Sapiens, преимущественно мужского пола, стесняются своей естественной беззлобности и кичатся жестокостью? И возможна ли доброжелательная или хотя бы не агрессивная по отношению к человеку государственная идеология?
***
Большинство детей приходят в ужас, когда слышат треск ломающихся костей, удар головой об асфальт, крик боли, видят оторванные человеческие конечности и т. д. Природа внушает людям ужас перед видом разрушенной человеческой плоти. Но с определенного возраста некая сила побуждает мальчиков преодолевать его. Что это за сила?
Когда-то естественный отбор выбраковывал все сообщества сапиенсов, которые наносили опасный физический и психологический ущерб друг другу. Остались только те, кто инстинктивно испытывал отвращение к насилию по отношению к сородичам. Были времена, когда сапиенсов было очень мало на этой планете и нужно было держаться вместе. Генетический анализ указал, по крайней мере, на два катастрофических момента в истории сапиенсов, когда происходило резкое снижение численности популяции. Такие моменты принято называть «бутылочными горлышками».
Лишь очень малый процент от исходной популяции проходит сквозь них и оставляет потомство. Согласно данным, опубликованным в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences, около 1,2 млн лет назад численность человеческой популяции сократилась до 18,5 тысячи человек (по другим оценкам – до 26 тысяч человек). В 2008 году в журнале The American Journal of Human Genetics появилось предположение, что около 75 000 лет назад после извержения супервулкана Тоба на Суматре численность человеческой популяции сократилась до 2 тысяч человек. То есть это приблизительно столько же, сколько учеников в двух средних школах. Все свои.
Высказано мнение, что из африканской популяции людей, предковой для всего человечества, это событие пережило около 10 тысяч человек. Тоже совсем чуть-чуть. В этих условиях уместно только мирное, сострадательное отношение к сородичам. Агрессивность по отношению к близким, и особенно по отношению к женщинам и детям, недопустима. Всем и так тошно и трудно. И вдруг появляется сила, которая начала разрушать доброе отношение людей друг к другу и отравлять ощущение собственной человечности едкой иронией. Что это за сила?
Я называю ее Демоном Войны. Это очень древний демон. Но когда-то его не было на Земле. А позже Демон Войны привел к возникновению империй и породил еще одного демона. Демона Великодержавности. Агенты этих демонов начинают с ранних лет внушать мальчикам стыд за то, что они не могут преодолеть естественные ограничения на агрессию. Они стигматизируют проявления человечности как что-то постыдное. Ну, к примеру, подвергают сомнению принадлежность мальчика или юноши к мужскому полу, если тот проявляет добросердечность: «Ведешь себя как девчонка», – вызывая тем самым неуверенность в собственной полоролевой идентичности.
Или еще одна стигма – «маменькин сынок». Когда эта стигма накладывается на человеческую природу юноши, он начинает чувствовать, что недостоин быть среди взрослых мужчин и его место среди нуждающихся в материнской заботе малышей.
В обществе действуют силы как кооперации, так и антикооперации. Будь то модерн, контрмодерн или постмодерн – для возникновения сообщества необходимо, чтобы силы кооперации пришли в действие и победили силы антикооперации. Для каждой эпохи характерна своя конфигурация этих сил. Силы кооперации объединяют «своих» для эффективного взаимодействия с внешним окружением (природой, другими народами).
Сплоченность, которая является результатом действия сил кооперации, может быть обоснована интеллектуально и эмоционально. У естественного человека силы кооперации преимущественно обеспечиваются активностью окситоцинэргических нейронов. То есть нейронов, которые в качестве нейромедиатора используют окситоцин.
Предполагается, что положительная обратная связь с участием взглядов в глаза и окситоцинэргических нейронных сетей необходима для развития полноценных отношений (то есть любви и взаимопонимания) между матерью и ребенком. Однако человек способен образовать окситоциновую петлю обратной связи даже с собакой, особенно если та делает жалостливые глазки. Если эта петля образовалась, объединенные ею существа начинают испытывать привязанность друг к другу, что является благоприятным условием для их взаимопонимания и кооперации. В ответ на такое выражение глаз человек не вправе отказать другому существу в заботе. Собаки «приучили» человека, используя эту врожденную программу. Соответственно, активность окситоциновых нейронов обеспечивает благоприятные условия для дружбы, сотрудничества и кооперации. Сплоченность людей, объединенных такими чувствами, обоснована преимущественно эмоционально.
А вот силы антикооперации поддерживаются активностью норадренэргической системы. То есть нейронными сетями, которые используют в качестве нейромедиатора норадреналин. Эти сети в опасных ситуациях из пары «беги либо дерись» чаще подталкивают живое существо выбрать второй вариант. Под влиянием этой системы человек становится более импульсивным в процессах принятия решений, в том числе и более склонным к внезапным и даже неадекватным вспышкам агрессии. Вот тогда он, Демон Войны, и начинает настраиваться на эти вибрации.
Существа, с которыми сапиенсу удалось образовать окситоциновую петлю, воспринимаются как «свои», и он испытывает к ним глубокую симпатию. Когда-то, когда сапиенсы проходили через «узкое горлышко», все были своими. И даже когда сапиенсы расселялись по еще не освоенному миру, «чужих» среди сапиенсов не было. Были сложные отношения с хмурыми неандертальцами и другими палеоантропами, но все сапиенсы были своими. «Чужие» среди сапиенсов появились во вторую волну расселения, когда они начали мигрировать и кочевать по территориям, которые другие сапиенсы уже воспринимали как «землю предков». Вот здесь норадренэргическая система сапиенсов и перешла в то состояние, которое так привлекательно для Демона Войны.
***
По мнению Поршнева, природа предусмотрела механизмы суггестии, которые отключают критику по отношению к суждениям, которые высказывают «свои». И, напротив, по отношению к мнению «чужих» срабатывают механизмы контрсуггестии. Изначально она проявляется в виде враждебности. Если контрсуггестия привлекла Демона Войны, то она превращается в ярость и гнев. И тогда становится опасным проявлять миролюбие. Оно могло быть воспринято как предательство, как признак действий в интересах «чужого». Действия «своих» по отношению к «чужим» должны носить сплоченный характер.
«Суггестия в чистом виде тождественна полному доверию к внушаемому, в первую очередь к внушаемому действию. Это полное доверие, в свою очередь, тождественно принадлежности обоих участников данного акта или отношения к одному Мы, т. е. к чистой и полной социально-психической общности, не осложненной пересечением с другими общностями, а конструируемой лишь оппозицией по отношению к Они».
Социально-психологическая оппозиция «Они – Мы» является наследием отделения людей (прообраз психического Мы) от палеоантропов (прообраз Они). Однако дальнейшее развитие общественного человека и человеческого общества происходит уже не по биологическим законам: система неуклонно усложняющихся взаимоотношений между людьми, основанная на оппозиции «Они – Мы», включает все больше и больше различных Мы и Они, пересекающихся и включенных одно в другое.
Согласно Поршневу, только принадлежность индивида к более чем одному Мы формирует в его психике «функцию выбора» и рождает личность, Я. Один из крупнейших социологов XX века, Норберт Элиас, оказавший влияние на психоанализ, называл такую множественность Мы «многослойностью». Он использовал понятие Мы-идентичность (в значении, близком к Мы-чувству) и подчеркивал: «Без Мы-идентичности не существует никакой Я-идентичности».
Сплоченность многослойного Мы не может быть обоснована только эмоционально. Она требует от включенных в нее людей достаточно высокого уровня дифференциации между эмоциональной и интеллектуальной сферами. Для того, чтобы удерживаться в консолидированном состоянии и не привлекать Демона Войны, члены многослойного Мы должны руководствоваться не столько эмоциями, сколько интеллектуально закрепленными принципами.
Степень дифференциации, то есть разделения и относительной независимости интеллектуальной и эмоциональной сфер, является важным условием психологического благополучия человека и его потомства. В условиях неопределенности стресса более устойчивым оказывается человек, который руководствуется интеллектуально закрепленными принципами, а не изменчивой стихией своих страстей. Он же способен вносить редакцию в эти принципы и вступать в более глубокий контакт со своими эмоциями, при необходимости корректируя их.
В результате многолетних наблюдений создатель системной терапии Мюррей Боуэн обнаружил, что высокий уровень дифференциации в семье важен и для появления здорового, благополучного потомства. В семьях с низким уровнем дифференциации не в первом, так во втором или третьем поколении появляются лица с расстройствами личности, зависимостями и шизофренией. Ну, в общем, ничего удивительного. В них все время дичь какая-то происходит. Люди мучают друг друга своими страстями и в конце концов скатываются до ненависти, но продолжают жить друг с другом, потому что созависимы.
***
Всяк более-менее поживший человек знает, что все меняется. И прежде всего, меняются стремления, влечения, предпочтения. Развитие предполагает расплетение того, что раньше было свито. То, что было как бы единообразным, в результате расплетения, то есть развития, превращается в дифференцированное многообразие. Развитие и есть дифференцирование и последующее интегрирование.
Существует много попыток создания линеек для оценки уровня развития личности. Маслоу, Пиаже, Грейвс, Миндел, Левенжер, Уилбер – все они приходят к выводу, что на разных этапах своего пути человек должен попробовать разное (эгоизм, альтруизм, героизм, пацифизм, реформизм, консерватизм и т. п.). И если он чего-то из того, что полагается человеку, не попробует, то его развитие окажется под сомнением и, соответственно, он не достигнет степени дифференциации, необходимой для его психического благополучия и для психического здоровья его потомства.
В обществе, благоприятном для развития человека, не может существовать единой системы ценностей. Многослойное Мы неизбежно соткано из противоречий, разрешение которых в масштабе даже одной личности возможно только при достижении в своем развитии интегрального видения (по Кену Уилберу). Именно это видение способно оценить важность всех полюсов (атеисты, верующие, силовики, пацифисты, интеллектуалы, интуитивисты и т. д.) в континууме ментального тела сообщества. Но приближающиеся к этому уровню сознания оказываются неспособными эмоционально заразить «широкие массы». Заражение происходит через распространение психологической инфекции. А для того, чтобы обнаружить способность к интегральному видению, необходимо эту инфекцию подавить.
Если же общество состоит из людей с низким уровнем дифференциации, то оно нуждается в лидере, который способен вести их за собой, заражая эмоционально, преодолевая механизмы контрсуггестии и обеспечивая через свой образ сплоченность общества, нации. Сплоченность в этом случае обоснована эмоционально. Она предполагает растворение своей идентичности в групповой, утрату субъектности, отказ от ответственности и предельное снижение уровня дифференциации. В этом случае количество слоев в Мы начинает снижаться. Обнаруживается, что среди Мы есть люди, с которыми невозможно образовать окситоциновые петли и испытывать по отношению к ним симпатию и братские чувства. Они становятся неприятными и эмоционально воспринимаются как «чужие». А при низком уровне дифференциации по отношению к «чужим» запускаются процессы контрсуггестии, которые для начала проявляются в максимальной критике по отношению к их суждениям, но постепенно начинают стремиться к изначальному виду, который, напоминаю, проявляется в виде гнева и ярости.
И вот здесь и появляется Демон Войны. Вообще степень дифференциации не является величиной постоянной и зависит от уровня тревожности. У людей способность сохранять трезвость мысли не безгранична. Когда тревожность превышает некий уровень, который у каждого свой, граница между интеллектуальной и эмоциональной сферами нарушается, и человек регрессирует в более инфантильное состояние, временно утрачивая свои достижения.
***
Государственная идеология нередко необходима Властителю (в том числе и коллективному), чей уровень тревоги начинает расти, а степень дифференциации снижается. Он нуждается в том, чтобы снизить дискомфорт, а точнее переживание стыда от того, что его действия не соответствуют ожиданиям какой-то части его народа. Ну, чтобы облегчить свои мучения, он старается навязать вассалам, крепостным, избирателям некую специально придуманную идеологическую конструкцию, которая позволяет им сориентироваться, как надо правильно на него реагировать, какие чувства нужно к нему испытывать. В этом случае навязывание госидеологии, несомненно, носит характер психологического насилия.
Все, что ей не соответствует, подлежит стигматизации. Конечно, этими «правильными» чувствами лучше бы заразить. Это было бы лучше всего. Но если заразить не получается, надо запугать так, чтобы человек, если обнаруживает что-либо в своей душе не похожее на одобряемые государством мысли и чувства, тотчас же убоялся. Лучше всего, конечно, приучить вассалов, крепостных и избирателей стыдиться своего вольнодумства и, не дай Бог, возмущения действиями Властителей. Социальные лифты в таких условиях начинают поднимать двуличных мерзавцев, которые лишены чувства причастности к обществу, эмпатии в принципе и которые склонны испытывать наслаждение от страданий и лишений, которым подвергаются другие. Они начинают создавать сложную индустрию мучительства, казней, наказания, пыток – крупных и мелких, утонченных и простых, изысканных и грубых – и таким образом вскармливать Демона Великодержавности, который им тайно покровительствует.
В XX веке самыми идеализированными были режимы, которые использовали в качестве основы своей идеологии марксизм. «С 1900 года вне войн и других вооруженных конфликтов правительствами было убито 119 400 000 человек, из коих 95 200 000 – марксистскими правительствами» (Рудольф Руммель).
Однако было бы ошибочно считать, что в сообществах коренных народов не приносят кровавую жертву Демону Войны. Но, как рассказывает психолог, ветеран Вьетнамской войны Фрэнк Пьюселик, во многих индейских племенах считалось, что тот, кто участвовал в войне, временно перестал быть человеком и превратился в чудовище. То есть традиция индейских племен предопределяет стигматизацию боевого опыта. Воинов, участвующих в боях, селили отдельно от всего племени, а мудрецы и старейшины осуществляли духовные и символические практики, необходимые для восстановления их исковерканных душ. Это могло длиться долго.
Когда процесс восстановления был завершен, их дестигматизировали и с почетом возвращали в племя, а там относились к ним как к людям мудрости. Быть мудрым – это значит быть способным следовать не страстям, а интеллектуально закрепленным принципам, которые выработаны на своем опыте. Конечно же, этот опыт может включать и общение с мудрецами и старейшинами, которые никогда не будут заражать эмоционально и не будут навязывать свои суждения. Они будут благословлять душу, чтобы та прошла свой путь к мудрости. Государство, которое придумывает госидеологию, не может благословить, а значит, и не может быть благословенным. Государство, вырабатывая идеологию, стремится присвоить своих граждан, отказывая им в праве на свободомыслие. А благословение предполагает предоставление свободы и веру в мудрость, которая есть в человеке и в окружающем его мире.
* Согласно И. Гофману, стигматизация в общественном смысле означает вид отношений между постыдным общественным качеством и стереотипом – ожидаемым отношением к нему, задающий неспособность к полноценной общественной жизни из-за лишения права на общественное признание.
** Психолог, путешественник, музыкант. Директор Института Развития Личности «Синхронисити 8».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 12 марта 2020 года № 5 (158)