Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Полдюжины серий нашего квазиисторического опуса подводят меня к мысли, что в итоге хорошо было бы отделаться дюжиною (т.е. растянуть жизнеописание Ивана Яковлевича Рихтера ещё на год). Вероятнее всего - так и надобно будет поступить. Во всяком случае абсолютно спонтанно сегодня родился хоть какой-нибудь временной буёк, придерживаться которого было бы, пожалуй, что и недурно. Кстати, хочу похвастать: нынче и в следующей части за иллюстративную часть очередных серий отвечает случайно откопанный мною набор цветных гравюр о Москве, опубликованный как раз в 1813 году в Лондоне Р. Аккерманом.
Полностью и в хронологическом порядке с проектом САМЫЙ ЛУЧШiЙ ИСТОРИЧЕСКiЙ СЕРИАЛЪ можно познакомиться в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
"ВОДА ЖИВАЯ И МЕРТВАЯ"
СЕРИЯ ШЕСТАЯ ЭПИЗОД 2
Кажется, в июне 1813-го, когда я начал уже постигать особенности новой своей службы, к Волковым случился с оказией некто Полуектов, прибывший в Москву из Пскова по казённым надобностям. Приходился тот Полуектов каким-то родственником тому самому Алексею Ивановичу Савинову, что был некогда сослуживцем покойного отца моего Якова Антоновича, и чрез которого отец свёл знакомство с семейством будущей жены своей и моей матери. Приехал к нам Полуектов не один, а с одним из моих братьев - пятнадцатилетним Ильёй, встретив которого я не сразу и признал его. Ростом выше меня (и едва не на голову - низеньких Волковых), Илья уже начал брить усы и бороду, и хоть предательский румянец в обе щеки, и то, как он мог зардеться от любого слова, отчаянно выдавали в нём подростка, но широкие плечи и ручищи будто у молотобойца свидетельствовали о том, что пропадать такому молодцу в Липицах - всё одно, что подзорною трубой орехи колоть. С собою Полуектов, с явным облегчением сдав брата нам на руки, привёз письмо от маменьки Елизаветы Николаевны. В нём она, прозрачно намекая на сыновнюю неблагодарность, не оставляла надежды на то, что я всё же образумлюсь когда-нибудь, и сообщала о своём решении оставить младшего Петрушу при себе - как выказывающего и способности к ведению хозяйства, и наибольшую из всех нас троих почтительность к матери. Про Илью писано было, что, мол, сама вижу - не место ему в Липицах, буен больно, поминала меж строк какую-то историю с дочерью соседа-помещика, и от греха подале просила устроить его в Москве по связям моим, которые - как она съязвила - "видно мне дороже и отца покойного, и матери ещё покамест живой". "Сто рублёв, что с ним посылаю, не баловством нажиты, а трудом каждодневным, от сердца отрываю, сами с Петрушей с сумою вскорости пойдём, так что проследи, чтобы не на девок ушли, да не на озорство какое - на первое время, как обустроится чтобы..."
- А и состарел же ты, братец, - без обиняков и какой-либо деликатности выпалил Илья, уплетая с аппетитом, которого у Волковых поди лет двадцать как и не видывали, жирную кулебяку, успевая при этом коситься на полуштоф хлебного вина. - А ведь всего-то на два года меня старше!
Пропустив мимо ушей столь сомнительный комплимент, я вместе с Никитою Семеновичем принялся выяснять у брата - к чему он более всего охоч, да чему выучен. Оказалось, что талантов у Ильи было вовсе немного - кроме изрядной силы да стати, он имел пристрастие к охоте и езде верхом. Не став пытать его о соседской дочке и заметной симпатии к хмельному, Никита Семёнович восхищённо воскликнул:
- Ай, да молодец! Точно я в такие же годы! Помнишь, Фелицата Павловна? Ведь - ей-ей - в недорослях годов до семнадцати просидел, азбуку едва ведал, а погляди - кем стал?! В бригадиры, чай, не протекциями вышел...
Данное ещё зимою обещание позаботиться о моих братьях Волков выполнял сполна, и уже на следующий день, не дав братцу ни дня продыху, ни возможности подивиться на Москву и прогулять выданные маминькой сто рублей, мы поехали с визитом к пребывавшему в Белокаменной в отпуске по ранению штабс-ротмистру Ямбургского уланского полка Смирнову 7-му, оказавшемуся годами едва ли не на пару каких-то лет старше меня, но прошедшему несколько кампаний, имевшему орден Святого Владимира 4-й степени и апломбу на целый эскадрон. Приняв нас с видом утомленного от бесконечных просителей столоначальника, он, грассируя и, кажется, нарочно разбавляя речь целыми фразами на французском, сперва принял за своего будущего подопечного меня.
- Ну, что же вы, юноша, засиделись в девках? Toute la guerre a dormi. А отчего же непременно в уланы, позвольте полюбопытствовать? Лошадь, знаете ли, зверь коварный...
Догадавшись, что означала пренебрежительно пущенная Смирновым фраза, я вспыхнул было, но меня неожиданно опередил Илья, до того завороженно и молча взиравшего на героя улана. Поднявшись с козетки во весь свой немалый рост, он, сжав кулаки и как-то очень по-простому, как, собственно, и говорили у нас в Липицах, нисколько не повышая голос, но в то же время довольно зловеще произнёс:
- Послушайте-ка, сударь! Ежели вам угодно упражняться в остроумии, предлагаю выбрать более подходящую для этого мишень. Брат мой чудом что остался жив после французской пули. Пороху не нюхал я, но коли вам желательно узнать - с какого боку подходить к лошади, готов преподнести вам урок в этом!
Речь эта прозвучала столь неожиданно, что рты открылись у всех сразу - начиная с Никиты Семёновича и заканчивая хозяином квартиры. Оставив в сторону бокал с вином, он тоже поднялся, подошёл ближе к Илье, оказавшись даже ниже его ростом, с минуту молчал, словно обдумывая, каким бы способом покончить с дерзким мальчишкою, и вдруг захохотал во весь голос и пресильно хлопнул брата по плечу.
- Вот это я понимаю! Quel brave homme! И ведь пари готов держать - по-французски ни бельмеса, но какова дерзость! Охотно, охотно приношу извинения за свою ошибку, а в знак примирения предлагаю спрыснуть шампанским!
Уже через час в потолок летели пробки, все мы раскраснелись, никто никого не слушал, Смирнов 7-й, размахивая чубуком, кричал на ухо Никите Семёновичу, что младший сын у него просто рождён, чтобы стать уланом, Илья спал богатырским сном прямо поперёк дивана, а я размышлял про себя о том, что брат, кажется, нашёл, не успев толком показаться в Москве, и нового приятеля, и своё место в жизни... Он и в самом деле уже через пару недель покинул нас вместе со Смирновым 7-м в качестве вольноопределяющегося, о чём я тотчас же написал маминьке - чтобы не переживала. "Да как же я могу не переживать?"- откликнулась она, - "Чай, не на сенокос Илюша-то отправился! Когда ещё с Буонапарте проклятым покончат?.."
Меж тем к осени того же года меня ждало повышение по службе. Рунич, крайне довольный моим усердием и тем, как ловко я выучился экономить его время, выхлопотал для меня следующий за бывшим у меня нижайшим чин кабинетского регистратора. Право, сейчас мне неловко и вспомнить, как я гордился им, в мечтаниях своих возносясь уже к тем вершинам, достичь которых даже при покровительстве особ повыше моего тогдашнего патрона было возможным лишь через долгие годы упорнейших трудов. И хоть, как мне сказывали, сослуживцы за глаза именовали меня "выскочкою", я старался не обращать на это никакого внимания, отдаваясь делу с самым серьёзным тщанием, на которое был способен. Один только раз я получил выволочку Рунича за ошибку, разнеся в своём экстракте во второстепенный список донесение из Владимира, кажется, о случившемся там падеже лошадей и надобности в новом ремонте - и то потому лишь, что писано то донесение было по-французски. Усвоив урок, я вечерами принялся штурмовать ненавистный мне с детства язык, и хоть произношение так и осталось со мною и по сей день "псковским", но во всяком случае сносно читать деловую почту я с тех пор смог...
***************************************************************
Завершаем очередную серию эпической вещью, бывшей в те годы неофициальным русским гимном. Помните? "... Кирила Петрович ходил взад и вперед по зале, грозно насвистывая «Гром победы раздавайся». Вот сейчас мы с вами и "насвищем"!
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу
