Розена Лариса
Посвящается моей
Помощнице Б. М.
РОЗЕНА Л. В.
ТЕКСТ ПОВТОРЯЕТСЯ НА САЙТАХ: ИЗБА - ЧИТАЛЬНЯ; ДЗЭН КАНАЛ "ЧУДАЧКА"; ИЗДАТЕЛЬСТВО РИДЕРО
ЛЮБОВЬ ОТ БОЯРЫНИ
МОРОЗОВОЙ ДО РЕВОЛЮЦИИ
СЕМНАДЦАТОГО ГОДА
Любовь священна. Мы родимся только для любви. Живём только для неё. На любви стоит мир. Если не будет любви, не будет ничего... Любить человека, любить людей – величайший дар Божий.
(Писатель Иозеф Томан).
Екатеринбург2021
Ридеро
ББК 84(2Рос=Рус)6-5
Р96
Все права защищены. Никакая
ISBN 978-5-00550-07532
часть этой книги не может быть
воспроизведена в той или иной форме
форме без письменного разрешения
владельца авторских прав
ЧАСТЬ 3
Розена Л.В.
ЛЮБОВЬ, ОТ БОЯРЫНИ
МОРОЗОВОЙ ДО РЕВОЛЮЦИИ
СЕМНАДЦАТОГО ГОДА
Издание второе, исправленное и дополненное
Исторический роман Розеной Ларисы Вениаминовны повествует о большой любви двух интересных людей, любящих друг друга и пронёсших эту любовь через все препятствия, кои встречались на их пути. Они многое пережили, преодолели, переосмыслили и доказали, кто истинно любит, сохраняет это чувство до конца жизни...
©Розена Лариса Вениаминовна 2021,
Екатеринбург, Ридеро
ТЕКСТ ПОВТОРЯЕТСЯ НА САЙТАХ: ИЗБА - ЧИТАЛЬНЯ; ДЗЭН КАНАЛ "ЧУДАЧКА"; ИЗДАТЕЛЬСТВО РИДЕРО
-Не понимаю, к чему ты это клонишь? Конечно, интересно всё слушать, но связи с Вашими неприятностями всё-таки не вижу!
-Затем, что моя дорогая Верочка и есть её праправнучка.
-Что ты говоришь? Так значит, на самом деле Жанна стала прототипом миледи из книги Александра Дюма «Три мушкетёра»? Читал, читал, безусловно, думаю, это была в своё время шумная история!
-Ну, да! И может, я не стал бы всё это тебе рассказывать, но произошло следующее. Когда я вернулся из твоего поместья, влюблённый, настроенный ехать к Верочке, просить её руки, я всё рассказал дома матери. А она из кержаков, старообрядцев, как услышала эту историю из её родословной, так и ни в какую. «Не разрешаю и всё! Не дам благословения, не нужна нам такая невестка. Клейменая прабабка. Нет!». Я заартачился. А мать поехала к своим старообрядцам. Они ко мне двинулись целой делегацией уговаривать. Своё «нет» им кричу. Буду всё равно жениться именно на ней! Но я ведь вырос в новой вере, ничего о старообрядцах не знал. А тут навалились они всем скопом. Приехал ко мне сам фабрикант Саввушка Морозов. Уговаривает:
-Не наших кровей, зачем тебе такая наследственность?
-Какая такая ещё наследственность, ты в своём уме? Она уж и всякую французскую кровь потеряла! Сколько лет прошло с тех пор? Сто пятьдесят? Ты, видно, шутишь.
-Не шучу, твоя матушка, когда рассказала, расплакавшись, все мы всполошились!
-Да какое я к Вам отношение-то имею?
-Родня как-никак! – убеждал Савва.
-Какая родня? – кричал я ему в ответ.
-Да со мной хотя бы! Мы, брат, с тобой в родстве, – давит он на меня.
-Никогда не слышал я этого! – кричу ему.
-Ну, вот теперь услышал. Матушка твоя, выйдя замуж не за нашего, откололась от нас, а вот теперь-то пришла. Просит отговорить тебя от этой свадьбы.
-В каком мы родстве с тобой, Савва? Что ты мне голову морочишь? - вновь кричу на него, - он отвечает:
-Ты мой троюродный брат, как-никак. А у нас родню в беде не бросают. Нет моего согласия на такую свадьбу и невестку, – тоже ревет он.
-Слушай, братец, новоявленный, где ж ты был, когда я в людях маленьким ребёнком жил, крутился, как белка в колесе? Где вы все вообще были? Теперь вспомнили, когда миллионными оборотами кручу? Видно, на своей женить хотите, чтоб деньги мои от Вас не ушли, так что ли? – выхожу я уже из себя.
-Не артачься, не выйдет из этой затеи ничего хорошего! – одно и то же заладил Савва.
-А у тебя всё хорошо? – нахально спрашиваю его.
-Хорошо! – зло огрызается он.
-Очень хорошо. Подцепил вертушку продажную и рад? – смеюсь ему прямо в глаза.
-Какую ещё такую вертушку? Ты, брат, осторожней! Можем повздорить! – злится всё больше Савва.
-А Андрееву, свою актрисочку разлюбезную! Она же утка подставная всех этих бродяг, всяких эсеров, народников, террористов. Оберут тебя, отдоят, да и прикончат её руководители-то!
-Откуда ты знаешь, отдоят, подставная утка! Да она любит меня, а я её! Вот развестись с женой не могу, не позволяют. А я души в ней не чаю, – оправдывается Савва.
-Не чаешь, а твои жена с детьми плачут во весь голос! Загулял отец семейства. Никто ему не нужен, кроме актрисочки Андреевой. Красавицу дешёвую нашёл. Моя-то Верочка чистая, умная, красивая. Никто ещё не дотрагивался до неё!
-Откуда ты знаешь, что плачут мои домашние? Бабёнкам только деньги нужны, а не мы! – уже он дикий вопль поднял.
-Ну, вот и я не чаю в своей Верочке души, как ты в Андреевой. Только между ними разница большая в пользу моей девочки. Не наступай на меня! Ты, как никто понимаешь, что такое - любовь!
-Понимаю!.. – грустно повторил он, и перепалка наша кончилась, – Ну, что ты скажешь на все эти сентенции, дорогой Фёдор Николаевич?
-Что скажу? Что скажу... Тут, брат, надо основательно покрутить мозгами. А твою любезную, ясно, украли старообрядцы. После того, что ты рассказал, сразу мысль на ум пришла – это их рук дело. Да вот, как бы ни погубили девушку безвинную...
-И я тоже об этом раскинул мозгами. Помоги, я с ума сойду, если с ней плохое приключится, честное слово! Надо же мне было матушке всё рассказать! И закрутилось всё и поехало. Ужас какой-то! Спасай, друг дорогой!
-Да, ты прав, из-за денег твоих больших они стали возле тебя все крутиться, «оберегать»!
-Что делать? – сокрушённо спросил Иван Сергеевич.
-Не обижайся, но ты всё ж размазня. Не мог уломать девчонку! Мамы и папы им нужны, хотя самим уж невтерпёж мамами и папами становиться!
-Ну, дело упущено, что молотить пустую копну?
-Заяви в полицию. Хоть следить за ними будут, твоими старообрядцами.
-Ты понимаешь, заявил бы, да вот и матушка оказывается из этого знаменитого рода Морозовых. Они от самой боярыни Морозовой идут. Ну как её срамить-то тогда? Не простая и у неё, у самой боярыни Морозовой, судьба. Она ведь была когда-то тайной возлюбленной самого царя – Алексея Михайловича Романова! Вот какая история. Наслушаешься ты сегодня от меня всяких историй, мой дорогой друг, Федюшенька!
-А ты всё об этом откуда узнал?
-Матушка рассказала.
-А как же она от старообрядцев-то оторвалась?
-Мой отец её похитил. Он из дворян обедневших был. Они полюбили друг друга. Жаркая любовь. Одна искра и всё запламенело. Отца она так любила, что приняла православную веру, молилась, ходила в храм, каждое его слово было для неё законом. И он её тоже любил, старался лишний раз не беспокоить какой-нибудь неприятностью. Всё брал на себя, потому так рано и умер... А она с ними в связи-то никогда больше не была, а тут, поди ты, вспомнила о своих старообрядцах, прибегла к защите. Да против кого? Против родного сына. Ох, и задала она мне перцу! Очень уж похожа, вижу, моя матушка на свою дальнюю родственницу, упрямую боярыню Морозову, бывшую Феодосию Соковнину!
-Так кому она родня, самой боярыне Феодосии, или её мужу Глебу Морозову?
-Сейчас расскажу тебе подноготную их рода и оба подумаем, кому из них. Тут тоже сложная история получается!
-Может сейчас не до рассказов, а быстрее надо начинать поиски Верочки?
-Мы с тобой Федор Николаевич, ничего точно не поняли. Вот обскажу всё, подумаем, что делать дальше. А пока надо основательно разбираться. Мы же не знаем, с чего начать, можно ли в полицию заявлять. Да и стоит ли?
-Конечно, всё выслушаю. Самому-то интересно вглубь веков забраться. Ну, а ты-то, хоть, не такой упрямец, как твои покойные предки?
-Нет, ты же меня знаешь, я покладистый, спокойный, в отца. Но за свою любовь постою. Тем более, точно уверился, моя голубка меня любит, верна мне, и даже пострадала, видимо, из-за меня. Да, страсти переплелись. В её роду много всего было, в моём тоже... Ладно, теперь уж слушай и мою подноготную. Углубимся в середину семнадцатого века.
-Ай-лю-ли, ай-лю-ли,
Вышли в море корабли.
На одном из них сидит
И всё на воду глядит
Наша дева красная,
Красная прекрасная!
Ай, люли, ай, люли,
Вышли в море корабли!
К нам боярыню везут
Феодосией зовут, – затянул гусляр монотонным голосом.
Всюду гомон, смех, шутки-прибаутки. Все гости чинно сидят за столами дубовыми, на скамьях еловых, пьют, едят, веселятся. Ныне здесь празднуется свадьба самого богатейшего в России боярина (после царя) Глеба, свет Морозова. Ему уже почти под шестьдесят годочков. Все ждут самого царя Алексея Михайловича Романова - Тишайшего. Так его в народе прозвали за ласковый, спокойный нрав. Свадебные празднества затягиваются в ожидании его прихода. Он не может не прийти, женится дядька, его воспитатель, очень близкий по душе человек.
-Эй, Марьюшка, распоряжайся пиром! Помогай слугам!
-Да всё у нас отлажено, Вы разносите ужо лебедей жаренных на блюдах!
-А Вы несите поросят, начинённых кашею, подправленных хренком!
-Эй, Никита, следи за слугами! – со всех сторон то шутки, то песни застольные, то шёпоток слуг друг с другом, кто вперёд должен выходить с подносами.
Вот и сам молодой сокол - двадцатилетний царь появился. По старинному русскому обычаю семнадцатилетняя Феодосия, бывшая Соковнина, а теперь жена боярина Глеба Морозова, целует гостей, преподнося им на подносе чарку с крепкой настоечкой - медовухой. Поцеловала новоиспечённая боярыня царя Алексея Михайловича, словно огонь по жилам пробежал. Пронзил лихой жар сердца молодых людей. Вытер царь с удовольствием усы, взглянул, по-молодецки, в ясны глазоньки молодой боярыни и обомлел. И боярыня слишком хороша и поцелуй сладостным оказался, к сердцу пришёлся. Так бы и зацеловал эту молодуху! Сел на самое почётное место царь, а глаз с Феодосии не спускает! Пир горой стоит, столы ломятся от яств!
Тяжело на сердце у Алексея Михайловича. Что же это он такую кралю прозевал? Ему самому на такой надо бы жениться! Нелегко на душе и у боярина Глеба Морозова, видит он, на кого взор вперил царь Алексей Михайлович, на его драгоценную жену Феодосюшку...
Ай, люли, Ай, люли,
Уплывают корабли...
Во моря большие,
Во моря чужие...
Перепились гости, хвастаться стали. Кто богатством, кто заморским товаром, кто усадьбами богатыми, девками дворовыми, а боярин свет Глебушка своей молодой женой хвастать не стал. Испугался, обомлел, как увидел, что она украшение его застолья. С лица сошёл. А сосед слева шепчет: «Хороша зазноба, да одного ли боярина Глеба-то будет? Сам царь глаз на молодуху положил». А второй ему поддакивает: «Не велика беда, и поделиться с царём трохи – трохи можно. Лишь бы наследник появился общими усилиями. Богаты братья Морозовы, и Борис, и Глеб, а детей ни у кого из них нет, некому состояние оставить. Ну да видно будет. Бабы, они народ разбитной, понимают всё сразу, как рыбы в воде плавают, так и они в житейских делах разбираются».
Смущённая молодая боярыня сидит, краснеет, всё на царя оглядывается. Вскоре вхожа она стала в царские покои по своему сословному положению. Частенько там бывала то с мужем, то одна.
Предположим, между ними что-то завязалось, жарко ласкал её царь в опочивальне, когда она там появлялась. Уж слишком хорош был царь по сравнению со старым мужем, старше Феодосии на сорок лет. Не могла она, видно, поначалу перед царём устоять. Сначала по молодости, горячности встречалась с ним тайно, потом со страху, что мужу донесёт. А тогда с неверными жёнами разговор был короткий, забивали на смерть или топили в реке. Да и позор, какой всему роду! Нередко задерживалась она у царя, более положенного времени, царь не отпускал быстро, но супруг, боярин Глеб, молчал. Только грустил очень. Что скажешь против царя? Частенько видела она слёзы царской жены Марии, украдкой вытираемые ею. Ведь жарко любили не её, Марию, царскую жёнку, а другую! Видела она всё. Со станом статным, грудью наливною, глазоньками – фиалками ночными, бровью соболиною. Как Феодосия ручкою взмахнёт, бровью поведёт, так и обомлеет царь, перед боярыней Морозовой.
Опомнилась, видно, Феодосия, вскоре, да поздно было. Ласки царя постыли уж ей, а он и не думает расставаться. Всё стерпят и Глеб Морозов, и Феодосия, и Мария, ведь он царь! Унывать стала молодая боярыня уже и в покоях царя, это его раздражало. Значит не рада его любви, или он не угождает? Нервничал царь, злился. Видя это, ещё сильнее мучилась молодая боярыня, плакала ночами, терзалась, однако ничего уже изменить не могла. И всё это повторялось и повторялось...
А через год у Феодосии сыночек крепенький, красивый родился, на загляденье отцу Глебу и дяде Борису Морозовым. И даже нередко сам царь играл с ним, лаская, обнимая и балуя, будто родное дитя. Время бежит, не остановишь. Умерли супруг и его брат Борис у Феодосии, стала она самой богатой женщиной в России. А у Алексея Михайловича умерла первая жена. Мария приходилась боярыне Феодосии родственницей, всегда защищала её перед царём, если что не так. Защищать же Феодосию после смерти Марии Милославской стало уже некому.
Царь женится второй раз, а боярыня Морозова на свадьбу не является. Предполагается - только при очень близких отношениях с царём могла пойти женщина на такой демарш – не явиться на его свадьбу, что-то конкретно подчёркивая, доказывая этим! Оскорбился царь. Решил с ней расправиться, чтоб не проявляла свою волю. Предлог нашёлся. Раскольницей она стала, не принимала новую веру. Всех раскольников привечала у себя, поддерживала. Даже протопопа Аввакума принимала и помогала материально со всем его семейством. Её, конечно, предупреждали, чтоб перешла в православную веру (раскольников отнесли к еретикам), но она стояла на своём. Вот и раскричался царь как-то у себя во дворце:
-В порошок сотру, в остроге сгною строптивую бабу! Ишь, как стала капризничать перед царём, свою волю гнуть! Даже на свадьбу не заявилась! - прошла у него любовь к ней, как растаявший прошлогодний снег. Так наутро наступает похмелье после вчерашнего винного перепития. Возненавидел непокорную под видом непослушания церкви. Отобрал все поместья, богатства, земли, (видно, вдобавок, и жаден был до чужого), мучил на дыбе, засадил в земляную яму при Боровском остроге, уморив голодом вместе с её сестрой княгиней Урусовой, (сестра по супругу полковнику стала Урусовой). Похоронили её даже не в гробу, а как некую негодную собачонку, в исподнем белье, без гроба, завернув в мешковину. Жестоко расправился с ней царь «тишайший». Но она даже на дыбе не сказала о царе плохого слова. А перед смертью произнесла: «Прощаю его, не ведает, что деет». Так и не понятно было никому, за что он с ней свёл счеты?
Может, приревновала Феодосия, не явившись на свадьбу? Решила: «Рабыней своей меня делать можно, а вот жениться на мне, выходит, нельзя!? Хотя я первая женщина в России, после царицы, а он другую в жёны взял, не меня! Значит, не любил он! Только тешился...». Или, наоборот, никогда она не любила его, и совершенно расхотела продолжать эти отношения после смерти своего супруга боярина Глеба, считая себя виновной в его смерти. Может, считала себя также повинной и в гибели его первой жены Марии Милославской. Ведь она тоже о многом догадывалась. Молчала, переживая всё в себе, (разве можно было показать своё недовольство такому суровому супругу - царю?). Морозова была очень набожной, боялась Бога, греха. Поэтому, может быть, Феодосия решила окончательно порвать, наконец-то с царём! Раньше шелохнуться, не смела, боялась шума, позора. А теперь ничего не боялась, мужа уже нет. Конец, баста! Желала она уже только молиться, оплакивать свои грехи. А вот, он видно, не хотел рвать с ней, (если принять это к вниманию), и требовал продолжения отношений. Его совершенно не интересовали её душевные мучения. Он вёл себя с ней так, будто она его вечная раба. Главное, он, царь, желает! Так или иначе, она проявила свой характер, дав ему понять, она сильная личность, а не сподручная сенная девушка, уготованная для царских услад... Оступилась когда-то однажды, но это не значит, что всегда должна так поступать! Вот какова была эта смелая, прекрасная женщина! Вот каков был крутой нрав у «Тишайшего» царя!
Ай, люли, ай люли,
Затонули корабли!
И царицу к нам везут,
Не Феодосией зовут...
Может, была и третья причина. Но эта версия совершенно сногсшибательная. Не было никакой близости у неё с царём, просто увидев его поддержку и одобрение нововведениям патриарха Никона, боярыня Морозова дала понять тем, что не явилась на царёву свадьбу – не уважает такого царя, что рушит веру предков! Думается, если голова на плечах у неё имелась, не пошла б она на такой шаг, не стала б с царём бороться. Молотила бы свою копну потихоньку и молчала б. Здесь, кажется, было что-то глубоко личное, уязвлённое, задетое за живое. Тут была сильно разобиженная женщина, рассвирепевшая Медея, которая, приревновав своего супруга Язона к его новой возлюбленной, даже детей общих убила, дабы досадить ему. И его новую пассию сожгла, преподнеся ей на свадьбу убор, из-за которого та сгорела живьём. Но только Медея волшебница улетела от своего бывшего рассвирепевшего супруга, а боярыня Морозова осталась на расправу царю.
Царя уговаривал патриарх Питирим смягчиться по отношению к боярыне, просил, дабы оставил ей, хотя бы одно поместье со ста душами крепостных. И пусть де живёт, как знает! Но царь не уступил. Складывалась почти всемирная трагедия в древнегреческих тонах, написанная уже не Софоклом, а реальной жизнью...
Бедная боярыня не поняла, одинокая, безмужняя женщина ничего не сможет сделать в свою защиту, никому, ничего не докажет! Даже её могущественный супруг Глеб ещё при жизни своей не затевал ссоры с царём, терпел... и... боялся! Недаром говорит народная мудрость: «Минуй нас царский гнев и царская любовь!». Это всё допустимые предположения. Возможно, наказана Морозова была только за неприятие новых изменений. А может быть, за то, что была слишком богатой. Соблазнительно же было, всё отобрать и присвоить себе!? Перед смертью, говорят, Феодосия вспомнила одну старинную стихиру: «Увы мне, увы мне, на горе рождённой: вот грядет юность, за юностью младость, за младостью старость, за старостью – смерть».
И реформатора патриарха Никона Царь со временем удалил от себя в ссылку, в Ферапонтов монастырь на Белом озере, лишив власти, (в середине семнадцатого века). А ведь когда-то любил! Но гонения на староверов продолжались долгое время. Русские люди назвали действия обоих сподручников (царя и патриарха Никона), приведших к расколу церкви, устрашающим действом.
Прежняя могила боярыни затерялась. Но потом, вроде, что-то нашли. Только в тысяча девятьсот десятом году положили их останки: её и сестры княгини Урусовой, (вместе умученных), в могилу, стараниями староверов.
Ай, люли, ай люли,
Уж не вернутся корабли!..
А её молодой двадцати двухлетний сын Иван в это время, (когда мучили мать), заболел, лежал в горячке в своём поместье, оставленном ему царём. Ухаживала за ним сенная девушка, от которой у него родился мальчик. Сын боярыни Морозовой, Иван, вскоре умер, а сенная девушка осталась с малым ребёнком на руках нищету и горе мыкать. (Не посмела попросить у царя помощи, ведь Ваня был ему не чужим). И продолжалось это долгонько...
Вот от этого единственного наследника и пошёл наш род по моей матери – Наталье. Она сама нелегко жила, пока на ней не женился мой отец. Но он тоже вскоре умер, и вновь воцарились у нас нищета и горе!
Так что корни свои матушка крепко помнит, гордится ими, хотя особо нечем гордиться-то. Как у моей Верочки в роду – много амбиции, да мало амуниции. Вот что у нас случалось! Трудно мне приходилось выбираться из этого омута нищеты! Ты ведь всё знаешь. Ну а теперь давай пораскинем умом, что и как могло случиться с моей любимой?
-Всё у Вас, конечно, сложно, запутанно, но ужасно интригующе, скажу тебе! Оба Вы вериги наследственные несёте не знамо за что и почему? Жаль мне Вас. Хорошие Вы оба с ней люди, добрые, сердечные, покладистые... Да, давай думать... Ты сейчас располагаешь огромным капиталом. Видно, деньги твои кому-то нужны более, чем тебе! Кто-то не хочет, чтоб они оставались у Вас с Верочкой...
-Так как ты думаешь, кто бы это мог быть – старообрядцы, эсеры, террористы, большевики? И те другие хотели бы нас к себе заманить с нашими капиталами.
-Трудно сразу сказать. И тем и другим денежки могут пригодиться... Ты прав!
-А кому больше? – заинтересовался Иван Сергеевич.
-Здесь не только думать, вызнавать надо... Есть у меня отличный следователь, попрошу его заняться этим делом. Ты мне пока помочь ничем не можешь. Что нарою, расскажу.
-Спасибо, согласен. Тоскую я очень по ней, обзываю себя самыми наихудшими словами. Но делу это не поможет уже.
-Ты прав, не поможет, поэтому не вини себя. Лучше не будем рассеиваться, а думать общими усилиями, - успокаивал друг Ивана Сергеевича.
-Скажи мне, Федюш, а ты почему не женишься? Всё, как посмотрю один, да один. Не, понимаю, летом у тебя в поместье полно гостей, соседи помещики с дочками. Что ж сидишь, не выберешь?
-Была у меня, как у тебя, романтичная и трагичная история, не знаю, как и правильнее будет назвать-то. Познакомился я с одной очень симпатичной барышней, вроде твоей Верочки. Красоты необыкновенной, как Бунин описывает своих девушек в рассказах. Смуглая, поджаро-худощавая, родинка маленькая на щеке и под глазом, признак нервности, породистости, утончённости... Отличалась она от обычных людей. Стихи удивительные писала, на фортепьяно прекрасно играла. Особенно любила Моцарта. Начнёт играть, да расплачется. Спрашиваю: «Почему же ты плачешь?». Она отвечает: «Очень он тонок и беззащитен, сердце замирает!». Ты представляешь себе такой тип женщин? Они неудержимо влекут к себе. Обаятельностью, неповторимо прекрасной женственностью. А может, своей незащищённостью, слабостью? Не знаю, как и объяснить тебе. Знаю только, окажешься в объятиях такой женщины, навек её не забудешь! Ни с кем её не сравнишь, ни на кого не променяешь! Это была настоящая Ева! Как-то читал я древнегреческие стихи в подлиннике, так там описывалась некая античная патрицианка:
Если б знать тебе ночью чёрной,
Если б знать, хоть стыдливым утром:
К деве, вакханке той черноокой,
Не прикасаться рукою жадною.
Дева та, словно кипрское сладкое,
Коль пригубил, то забудешь былое ты,
Вечным рабом её или данником
Будешь пока она косы горячие,
Словно желанья твои ненасытные,
Будет влачить по земле.
В общем, если ты встретишь в жизни такую, то навек пропал.
-Ой, да ведь похожую на неё я уже встретил, и навек пропал!
-Встретил? Когда? И кто же это? Зачем мы тогда ищем Верочку? – заинтересовался Фёдор.
-Да это она и есть... – с горечью ответил друг.
-Ну, Ванюшка, тогда ты меня поймёшь, что я испытал. К слову сказать – принцесса. Мечтала она даже пианисткой стать... Настоящая Бунинская героиня, (русский писатель двадцатого века). Он такую бы ни за что не пропустил... уверен... влюбился бы без памяти... и увлёк бы её за собой!
-Ого, да я вижу, в женской красоте ты толк понимаешь! Всё отметил, и утончённость, и нервность. А я проще буду. Увидел, понравилась, да и влюбился не на шутку. Штучка эта простая, но и очень серьёзная - любовь.
-Ну, скажу тебе, ты не прав! Девочка твоя, кою ты выбрал, Верочка, вельми хороша! Так аристократка голубых кровей из неё и проглядывает. Нет, ты по женской части тоже не промах. Сам рассказал, гены-то царские. Не обходили они стороной прекрасных созданий. Ну, да я шучу, конечно, не обижайся уж, брат. Ну, вот, нервная, пылкая, утончённая. Сначала всё гуляли то по лесу, грибы да ягоды собирали, то конные прогулки устраивали, то на лодках по реке катались. Она сирота была, дворянского обедневшего рода, жила с тёткой. Вскоре моей любимой девочке должно было исполниться семнадцать годочков. Родные её устроили праздник с фейерверками, гуляньями, весельем. Жалели сироту. Всё в доме было вверх дном. Приехали к ней даже сваты, хотел её взять за себя местный богатый помещик Иванченко. Но тётка отказала. Сказала - староват для юной барышни. И мы с ней, вместе со всеми, гуляли, веселились. Вдруг захотелось ей «крейцерову» сонату Бетховена для меня исполнить. Зашли мы в дом, пришли к ней в комнату. Люблю я эту вещь, хочу прослушать, да вдруг сердце защемило. Вроде как что-то мне подсказывает, будет из этого беда. Она весёлая такая. День рождения. Хочет меня порадовать. Играет она, а я возьми и скажи: «О, эта музыка, словно пьётся». И началось. Подбежала ко мне, поцеловала, защебетала:
-Какой же ты тонкий, необыкновенный!
Сжал я её в объятиях, она сомлела, трепещет передо мною, обмякла, глаза закрыла. Я схватил её на руки, положил на диван, дверь в комнату на ключ закрыл. И, словно обезумел. Не понимал уже, что делаю. До этого я и женщин-то обходил стороной, боялся их. А тут... что почувствовал, пережил, представить невозможно... Вечер наступал, в окно лился призрачно кровавый закат.
Я пришёл в себя, успокоился, она тоже. Вышли из комнаты, побрели в парк, при доме. Она шла, облокотившись на меня. Плакала, то ли от счастья, то ли из-за боязни осложнений, то ли от неожиданности. Я её успокаивал, клялся в вечной любви. Но тоже переживал, думал, что я натворил?! Однако, наши отношения с ней продолжались. Я был как в тумане, а что с ней творилось, об этом не думал, о чём сейчас жалею... Я даже не смыслил ещё, если её потеряю, с ума сойду. Через некоторое время я догадался, она ждёт ребёнка. Что же на меня нашло тогда? Не понимаю до сих пор! Я вёл себя с ней, как глупый, нахальный школьник, не осмысливавший щекотливости положения. Она же ничего не объясняла, ни на чём не настаивала, ничего не просила. Но как-то пришёл я однажды к ней, а мне сказали, нет моей любимой девочки. «Как это нет, где же она?», - воскликнул я. Вышла её тётка и, сурово посмотрев на меня в упор, ответила: «Она в монастыре у родственницы». Я туда помчался, объясняю, желаю видеть свою невесту, меня не пускают под разными предлогами. Долго я так ездил.
Наконец нам разрешили встречу. Но уже не с моей Марией, а сестрой Феодорой. Думаю, зачем мне нужна Феодора? Встречаюсь. Вижу, подходит ко мне моя Мария. Одета, как монахиня, вся в чёрном. Думаю, что за маскарад? Она садится на скамью, пытается улыбнуться, но губы дрожат, а из глаз слёзы катятся. Молчит. Обращаюсь к ней:
-Родная моя, я за тобой! – молчит. Только горько так вся сжалась. Бухнулся я ей тогда в ноги, прошу простить меня, не отталкивать, вернуться, - Обещаю, мы сразу повенчаемся! - молчит. Я, было, обнял её за плечи. Она резко дёрнула ими, встала, ответила:
-Поздно, Федюш, опоздал ты немного. Постриглась я в монахини. Нет мне уже возврата в мир. А за тебя теперь я только молиться могу.
Я давай причитать, умолять, дабы она вернулась. Она строго так посмотрела на меня и промолвила одно только словечко:
-Нельзя!
Опустился я на скамейку и зарыдал, как ребёнок. Она рядом села, успокаивает меня. Спрашиваю сквозь слёзы:
-Где наш ребёнок?
Она отвечает:
-Ты ошибся, у тебя нет ребёнка, у меня одной был ребёнок, он погиб при рождении, я ведь нервничала, переживала...
Тут мне совсем стало невмоготу. Ничего не вернёшь, ничего не исправишь! Отвернулся и рыдаю в голос. Она, не говоря блее ни слова, встала со скамьи и протянула, было, ко мне руки, вдруг резко отвернулась и направилась в монастырь. Шла, шатаясь, как пьяная или очень и очень больная... Я ещё посидел немного, стеная ей в след: «Не уходи, останься, умоляю!». Она уже не оборачивалась назад. Я, наконец, тоже поднялся и поплёлся домой, словно старый ветхий дед, раздавленный, исковерканной жизнью. Вот теперь полголовы посидело, - он показал на свою шевелюру, где белела среди тёмных кудрей вперемежку ядовито яркая седина.
«Как это я раньше не обращал на его голову внимания?» - смутился Иван. Потом с грустью произнёс:
-Да, история тоже не весёлая... –
-Но мне кажется, сын мой жив. Как-то она фразу так построила при ответе на мой вопрос о ребёнке, что я понял, он жив. Просто не хочет она, чтоб я об этом знал. Наказывает меня. Я же поступил в своё время, как подлец. С таким отцом нечего и встречаться. Но я всё-таки буду его разыскивать. Спадёт эта боль, и, может, её тётка или она сама расскажут мне о моём ребёночке. Вот поэтому я и не женюсь. Найду его и буду сам воспитывать. Больше нам с ним никого не надо будет... Так что тоже не сладко у меня. Ведь каждую ночь она мне снится, и каждую ночь я реву во сне белугой настоящей, и всё умоляю её вернуться ради ребёночка и нашей любви... – закончил свой рассказ Фёдор.
-Понял, дорогой мой бесценный друг! Хорошо, что ты у меня есть, единственный чуткий, понимающий человек... А то, чтобы я сейчас делал без твоей поддержки? Выл бы, как одинокий волк зимой в лесу, заброшенный всеми... за ненужностью! – ответил ему Иван.
-Полноте, будем надеяться... Где-то, видно, мы нагрешили много, но вот теперь раскаиваемся, просим прощения. Господь посмотрит на нас, да и пожалеет... простит... поймёт... Всё-таки я надеюсь, хоть не на её возвращение в мир, но на то, что найду своё дитятко! Радость мою ненаглядную! Кровиночку мою...
-Знаешь, говоришь ты, а у меня мороз по коже пробегает, сердце ломит, жаль тебя, друг мой. Да, натворили мы где-то дел, всё не так, как надо оборачивается. Эх, мы, люди! И в Бога, вроде, веруем, а всё-то делаем по-своему... Но отчаиваться не надо, ещё не вечер, мой дорогой!
-Что ж, ты, видно, прав, ещё не вечер... – задумчиво поддакнул Федюша.
(с. 59)
© Copyright: Розена Лариса, 2024
Свидетельство о публикации №224072100341