Изгнав владетельных потомков царей-пастухов из своих пределов, фараоны и жрецы Та-Кемет постепенно возвращали державе её былую мощь и власть, в том числе и над народами, чья родня некогда пришла под водительством Сета на Нил. Укрепление вновь возвращённой периферии требовало армии, людей, строительства новых крепостей на дальних подступах.
Одну за другой будут посылать фараоны на север, в Азию, навстречу недобрым взорам из Хатти, большие группы людей из недр своей державы. Пойдут целыми семьями. Им предстоит навсегда стать жителями тогдашних азиатских окраин Египта и защищать его от вторжений – никто в центрах принятия решений на берегах Нила не хотел повторения нашествия царей-пастухов. Но, чтобы не случилось в Плодородном полумесяце волнений или, пуще того, полномасштабной войны, первые исходы из Египта будут обставляться удобоваримыми для семитского и хеттского уха вестями и слухами. Боги, конечно же, не останутся в стороне от процессов и даже инициировали многие из них. Боги тоже усвоили печальный опыт воцарения Сета, а позже и Атона.
И если в этой сети планов и интриг не было бы такого человека, как Мосес, то его обязательно нужно было придумать.
– Семиты живут в наших пределах обособленно, строят себе гетто, ограждаясь от внешнего мира. Нас не почитают, у них свои боги, эти голодранцы из пустынь и гор востока, которые теперь в Нижнем Та-Кемет чувствуют себя как дома! – негодовал Амон-Ра. – Мне ведомо, что они поют гимны Атону. Кому-то здесь нужно новое пришествие этой ереси?
– Я был ни при чём! Меня заставили, – тут же на всякий случай запротестовал Атон.
– Молчи уж, – одернула его Нефтида. – Мы знаем. И знаем, кто́ тебя... заставил. Доселе обивает наши пороги этот Яхве. Осмелел... И что удумал: всё, что произошло в нашей земле после извержения морского вулкана на Тире, этот недобог называет казнями кеметскими и насчитал их уже целых восемь!
– Стращает, болезный, – продолжил Тот. – Аж смешно. Говорит, будто, пока семитов мы не отпустим, будут нашему народу казни.
– И пусть забирает! – вспылил Хонсу. – Не вижу причин не помочь ему в этом.
– С Яхве дело иметь – себя не уважать, – заключила Исида. – Или здесь все забыли, кого он привёл в Та-Кемет?
Кого Яхве привёл в землю египетскую, все прекрасно помнили. А вот кого он уведёт оттуда и уведёт ли всех, кого следовало бы, вот тут уже никаких точных прогнозов никто даже и не думал строить.
О Мосесе, древнем странствующем боге-законотворце, мудром гигантском рогатом змее, господа Египта вспомнили не сразу. А когда вспомнили, принялись обсуждать, кто что о нём знает. Двурогий Мосес (именно под этим именем его знали в ту пору в долине Нила) когда-то страстно увлекался тем, что дарил людям своды норм поведения и взаимодействия. Но даже те, кто соблюдал его заповеди неукоснительно, через какое-то время забывали о нём самом. Это было страшно обидно!
В надежде как-то поправить свои дела Мосес примкнул к богам Ханаана в завоевании Египта. Но после воскрешения Осириса и воцарения Гора планы собрать свой собственный народ пришлось отложить на неопределённый срок и даже прикинуться человеком: родиться заново, попасть в дом фараона, быть там воспитанным и усыновлённым дочерью царской фамилии, а затем выучиться на жреца Осириса.
– Осирис, – воззвали другие боги к судье загробного мира, – у тебя в жрецах есть один человечек. Ну как, человечек... Не совсем человечек. Совсем не человечек. Ты бы поговорил с ним.
– Отстаньте все! – бросил Осирис. – Сыт я по горло вашими смертными делами.
В итоге его всё-таки уговорили.
– Мосес, – позвал Осирис. – Не хочешь ли ты стать евреем? Нет, такого народа ещё нет. Есть род. Род евреев. Ему и другим хабиру и всем здешним семитам надо бы устроить исход. Видишь, сколь их развелось. И никакой рабский труд не сокращает их поголовье. Я уже, если честно, замучился в каждом третьем прибывающем ко мне на суд видеть семита или конкретно хабиру. Почему я предлагаю тебе стать именно евреем? Потому что рядом с евреями трётся этот Яхве и всё тщится заключить с ними свой новый ветхий завет. Если ему это когда-нибудь удастся, ещё неизвестно, сколько продержится Кемет и мы все вместе с ним. А человеческий ресурс нужен для защиты наших рубежей… Зачем тратить силы кеметийцев, когда под рукой в Ханаане будут наши собственные потомки хананеян, которым нужно будет объяснить, кого от кого защищать. Яхве непредсказуем, и дел с ним иметь нельзя. Выручай, Мосес. Или я зря столько времени не обращал внимания на то, кто ты на самом деле?
Он был весьма умён и продуман, этот Мосес. Чтобы вывести из сердца страны род Абрама вкупе с другими хабиру, всеми семитами и некоторыми природно египетскими низами, которые обязательно к ним примкнут, нужно было знать, куда именно их вести, под какой идеей, а также учесть все трудности, с которыми придётся столкнуться с самого начала этого нелёгкого предприятия. И главное, важно было понимать: всех препятствий не просчитать никогда, обязательно произойдёт что-то, из-за чего все планы могут с треском рухнуть. Например, из-за того же Яхве, который никогда не успокоится и обязательно увяжется следом. С ним придётся договариваться и против него придётся интриговать. Поэтому с самого начала необходимо обзавестись союзниками из числа обожаемых им евреев.
На тот момент у Мосеса был лишь один почитатель, и, на счастье бога, происходил он как раз из евреев. Аарон находился тогда в рассвете человеческих лет и был всецело верен Мосесу.
– Арик, как стать евреем? – спросил его бог.
– Евреем надо родиться, господин.
– Помнится, у тебя брат-младенец пропал много лет назад, когда прошлый фараон учинил охоту на новорождённых мальчиков всех потомков воинства царей-пастухов, чтобы не особо плодились. Подумай, как через годик ввести меня в твой род под видом пропавшего и вдруг снова обретённого брата. А я пока... научусь, как стать евреем, не родившись им.
…Перед тем, как отбыть на восток, Мосес, сменив жреческое одеяние на одежды попроще, походил несколько недель по очередной египетской стройке века в северных пределах державы. На возведении новой городской стены, естественно, работали преимущественно одни семиты, жившие в той части Та-Кемет в весьма большом числе.
Вскоре жертва была выбрана. Особо жестокий надсмотрщик, по полусмерти избивший раба-семита, был убит Мосесом на глазах у всех. Стоит ли говорить, какие слухи поползли после того, как в следующее мгновение муж, учинивший расправу над ненавистным псом режима, словно растворился в воздухе, изучив заранее все ходы-переходы, леса и мостики строившегося сооружения. Невиданное дело! Кеметиец убил кеметийца ради семита! Может, он сам семит, этот муж, отомстивший за невольника? И сколько таких невольников среди нас, потомков воинов великих царей-пастухов? Кто укажет нам путь? Кто даст нам свободу? И будет ли нам свобода, пока мы в Кемете? Что? Яхве? Да идёт он к Азазелу, этот Яхве! Не верим мы ему.
Яхве всё слышал, очень злился, но ничего поделать не мог.
… Мосес пробыл месяц в храме Хатхор на горе Синай. Там его уже ждали – все боги были заинтересованы в том, чтобы устроить семитам исход, а некоторые радели и о том, чтобы сделать будущих вольноотпущенников верными защитниками кеметийских рубежей на востоке. Вместо кнута надсмотрщика семитам должен быть дан закон – такое мнение высказал Мосес Осирису, и тот внял. На Синае Мосес, занявшись своим некогда излюбленным делом, продиктовал жрецам будущие законы для хабиру и всех прочих, кто с ними уйдёт. Жрецы принялись переносить написанное на небольшие плоские каменные плиты. Для солидности и чтобы было на века. Мосес сообщил жрецам, что примерно через год с небольшим, когда неспешная работа по камню обязательно будет завершена, маршрут исхода проляжет через Синай, и таблицы с законами торжественно вручат вождю исхода. То есть самому Мосесу.
Затем бывший жрец Осириса вышел в Ханаан, обошёл его вдоль и поперёк, полностью запомнил местность (где реки, где долины, где колодцы, где горы, где какой народ живёт), подружился с начальниками кеметийских крепостей, с некоторыми здешними вождями, расспросил их о том, кто с кем против кого дружит, когда идут дожди, когда жара, что сеять, что жать. Прикрытие у Мосеса было великолепное: начинающий отец семейства (жениться он успел близ Синая) хочет понять, куда ему откочевать со своими домочадцами, овцами и козами. Красавица-жена тринадцати лет от роду мило хлопала глазами и едва доставала рослому Мосесу до плеча.
Так прошло десять месяцев. На одиннадцатый Мосеса нашёл Яхве.
– Узнаёшь? – с плохо скрытой надеждой в голосе спросил Яхве Мосеса.
– Припоминаю, – видя перед собой горящий синим пламенем куст ракитника, Мосес торжествовал: божок со скрытым именем заглотнул наживку, не выдержал, явился первым.
«Когда он на кого-то смотрит, такое впечатление, что всегда о чём-то размышляет, – отметил про себя Яхве. – С ним будет сложно».
– В Мемфисе и по всему Нижнему царству только и разговоров, что об убийце надсмотрщика. Прямо легенда из легенд!
«На лесть берёт», – подумал Мосес.
– Если бы ты захотел, то мог бы поднять бунт среди хабиру, – продолжил Яхве.
– А оно мне надо? – ответил Мосес как заправский еврей, благо семья жены тоже была какими-то дальними родственниками Абрама, и манеры там царили те же.
– А почему нет? – Яхве оседлал тот же тон. – У меня есть к тебе интересное предложение, которое, я уверен, зайдёт абсолютно без торга.
– И что же это за предложение? – Мосес дал Яхве возможность перейти к следующему шагу.
– Я ошибался, – вдруг произнёс Яхве, и такая реплика заставила Мосеса сделать себе зарубку на памяти, что этот недобог знает, с кем и как разговаривать. – Я ошибался и ошибался очень сильно. Я уговорил всех вас довериться Сету и привести сюда многие народы. Теперь они больше не правят Кеметом, а мы не правили вовсе. Это непростительно для такого, как я! – Яхве сделал свой голос трагичным и картинно затряс языками пламени.
Мосес ждал окончания этой намеренной паузы, кажется, целую вечность.
– Но мы с тобой можем всё исправить! Мы выведем хабиру из Кемета и станем их господами! Ты и я! – воскликнул Яхве.
«И ты решишь отомстить кеметийцам и вспомнить старые добрые времена царей-пастухов, – предположил Мосес. – Поведёшь людей обратно на державу, перед этим накопив их силы. Вернее, захочешь повести. Я-то буду рядом и не дам тебе этого сделать. А ещё ты захочешь сжить меня со свету и стать для них одним-единственным господом».
И Мосес сделал себе ещё одну зарубку на памяти: если за исходом увяжутся тайные почитатели ереси Эхнатона, за ними будет нужен глаз да глаз. Наверное, придётся сделать Аарона верховным жрецом. Понятное дело, не своим, а Яхве, и, понятное дело, потом нужно будет что-нибудь придумать...
Но сейчас, решил Мосес, надо потянуть время, оставить Яхве без надежды на помощь и дать ему возможность ошибиться.
– Я не согласен, – громко произнёс Мосес, – мне и тут хорошо. У меня жена, скоро пойдут дети, есть овцы, козы – чего мне ещё надо?!
Языки синего пламени недобро дрогнули.
– Я разгадал твой замысел, Мосес! – зашипел Яхве. – Ты сам хочешь владеть этим народом. Посмотрим, сможешь ли ты добраться домой!
Синее пламя резко бросилось на Мосеса, но тот, обернувшись змеёй, мигом уполз в расщелину в скале. Не до открытой схватки сейчас было. Пусть ярость захлестнёт Яхве, и он совершит ошибку, плодами которой можно будет воспользоваться.
Но шло время, а Яхве не являл себя Мосесу снова. Засомневавшись в том, что он всё верно просчитал, бог-законотворец решил вернуться в Кемет и всё разузнать. Да и время, отмеренное им на своё отсутствие, уж близилось к концу.
… Тьма с Востока накрыла ненавидимый Яхве город Мемфис, когда Мосес, прежде препоручив свою жену тестю Итро, тоже забытому богу, ныне ставшему жрецом самому себе. Гадом ползучим Мосес проник за стену и, ещё немного поелозив пузом по пыли узких улочек, перекинулся обратно и вышел на улицы поширше, держа путь в хабирское гетто.
Конечно, тьма, в которую окунулся Мемфис, это была не та тьма, что создала не столь давно закрывавшая всё небо пелена пепла от извержения вулкана (Яхве приписал и это явление к своим «десяти казням кеметийским»). Это была всего лишь ночь. Ночь, которая могла стать роковой для всех.
Аарона Мосес встретил у дверей дома его семьи. Тощий бородатый хабиру мазал дверные косяки кровью. То же самое делали поодаль другие обитатели гетто. А от самого входа в гетто, который Мосес миновал немногим ранее, так несло кровью, что аж дурно стало.
Аарон поначалу не узнал любимого бога – так стал он похож на жителя восточных пастушеских долин.
– Арик, это я, не надо кипиша.
– Господин? Долго же тебя не было. Тут такое...
– Теперь зови меня Мося, никаких господинов. Даже когда нас не слышат. Я же твой пропавший брат, забыл? И уже даже почти еврей. Рассказывай, что тут стряслось и что это за новый ритуал с кровью.
– Это не ритуал... Мося. В общем, Яхве набрал силу и сделался сущим психом.
– Арик, пока ты говоришь непонятно. Ближе к делу.
– Гос… Мося, куда уж ближе? – Аарон сходу вникал в новую роль. – Или ты не видел, что вода в реках красная? Может, ты не видел, что повсюду скачут жабы, а всходы на полях собраны саранчой, и вся беднота ест испечённую муку вперемешку с грязью и ради своего душевного спокойствия зовёт эту гадость опресноками? Мух, кусающих людей и скот, ты тоже не видел? Коров, мрущих от этих мух? Прокажённых среди улиц и на дорогах?
– Арик, я всё это видел ещё до того, как отбыл на восток. Даже ходил впотьмах, как все. Я уже давно живу на свете и видел гораздо больше, чем всё это. Что дальше?
– Дальше был огненный град, но это уже неважно. Пока был град, пришли последствия.
– И что это за последствия? – Мосес в своих многомесячных изысканиях земли обетованной, знамо дело, ловил недобрые вести из Кемета, но по старой привычке, усвоенной им когда-то у шумеров, изрядно сведущих в счетоводстве, всё делил на шестнадцать. Оказалось, зря.
– Что-что... Ойкос и номос, как любят говорить купцы из Микен, когда речь идёт о деньгах и хозяйстве. Нет скота, нет урожая, нет людей. Что делать? По итогу – больше работать. Кто будет работать? Правильно, хабиру. Как заставить их работать? Сделать их рабами. Поголовно всех! И меня, и мою сестру Мириам, и нашу маму – всех! Встречай, блудный Мося, свою вновь обретённую родню!
Только сейчас Мосес разглядел на шее Аарона блеснувший в лунном свете тусклый грязный металл ошейника.
– И вот тогда пришёл Яхве. Сам пришёл. Знает, когда приходить. В самую пору отчаяния. Он пришёл к нашим старейшинам, этот Яхве, к нашим судьям в гетто. Сам пришёл, Мося, сам! В каждый дом врывался вихрем пыли и говорил.
– И что же он говорил?
– Он говорил, что обратного пути нет: или мы останемся в кеметийских ошейниках и умрём постепенно, или заключим с ним, с Яхве, Апоп его побери, этот... завет и, может быть, получим свободу от Кемета. И две недели назад большинство из наших мужей прошли обрезание. И семьи тех, кто заключил завет, начнут сейчас кушать свои, возможно, последние в этой жизни опресноки. И в это же время – неслыханная роскошь! – станут кушать своего, возможно, последнего в этой жизни варёного ягненка. Но будут кушать очень тихо и даже запах из жилищ почти не выпустят, чтобы кеметийцы ничего не заподозрили. И мы уже почти закончили мазать дверные косяки кровью наших ягнят, принесённых Яхве в жертву в знак завета. И Яхве теперь стал гораздо сильнее, чем был больше двух недель назад, потому что у него за один раз и наша крайняя плоть, и жертвенные ягнята, и сами наши души на его, Яхве, ошейниках. А старые – эти вот, железные – ошейники Яхве обещал нам, что мы их сами снимем, потому что сегодня ночью пойдем резать кеметийцев. Резать, Мося. И богатых, и бедных. Пока всех не вырежем или не умрём. Ты же понимаешь, что, даже если мы умрём, наш новый хозяин, этот Яхве, всё равно будет силён и даже ещё сильнее, чем сейчас. Потому что мы умрём во имя него, ибо заключили с ним завет и идём убивать по его слову.
– Арик, – у Мосеса перехватило дыхание от мысли о том, насколько фатальными станут последствия планов Яхве, – и ты тоже пойдёшь убивать и умирать?
– Конечно! – спокойно ответил верный Аарон. – Я же должен был до твоего возвращения держать дело под своим контролем. Иначе как ты воплотишь свой замысел и выведешь нас отсюда? Я же в тебя верю! Поэтому две недели назад я первый из всех дал обрезать свой уд и вызвался быть жрецом Яхве, чтобы он говорил с народом через меня.
– Выходит, Яхве слышит наш разговор? Не поздоровится тебе…
– А что делать! Ты же должен был обо всём узнать.
Растроганный Мосес крепко обнял Аарона, у которого от нервов дрожал подбородок.
– Спасибо тебе, Арик! – с чувством сказал бог-законотворец. – Я тебя не подведу, как и ты не подвёл меня.
... Где-то между небом и землёй огненным столбом стоял Яхве и ждал, когда соберутся боги Та-Кемет. Один за другим они окружали его, оценивающе осматривая, словно какую-то неведомую зверушку. Тот вглядывался в сознание чужака, Гор неспешно оценивал, когда можно будет его развоплотить и насколько эта затея удастся, Анубис для себя уже всё решил и просто встал позади Яхве, не сводя с него холодного взора своего, Исида властно улыбалась одними уголками губ, Нефтида всем своим видом источала отвращение к будущему собеседнику. Не пришёл Амон-Ра, как всегда ночью сражавшийся со змеем Апопом. Но приполз змей Мосес и затаился вдали.
Разговор начался, когда явился Осирис.
– Мои рабы убьют ваших рабов, – кичливо объявил Яхве, – если ваш фараон не отпустит весь мой народ на восток.
– Не отпустит, – ответил Осирис. – С тобой не отпустит. Останешься ты без народа. Прямо сейчас армия фараона, сына Ра, окружает гетто в Мемфисе, а другие отряды по всей державе отыскивают жилища с кровью на дверных косяках. Всем, кто ушёл под тебя, настанет конец.
– Я всё равно стану сильнее благодаря их смертям! Вам меня не одолеть!
– Я бы не был в этом столь уверен. И не таких, как ты, сражали... хм, полноценные боги, – усмехнулся Осирис, который некогда пал от руки Сета.
– Мосес! – позвал бог-судья загробного мира. – Подползи к нам, будь добр.
Мосес предстал перед богами и поднялся передней частью туловища так, чтобы голова его оказалась вровень с верхушкой огненного столба Яхве. Змеиные глаза бога взвешивали реакцию врага, который вскоре станет поистине закадычным. Из змеиной головы торчали два коротких толстых роговых отростка.
– Он?! – взвился Яхве. – С ним вы отпустите мой народ?!
– Именно так, – ответил Гор на правах бога-господина Египта. – И это наше последнее слово в этом споре. Если ты не согласен, дальше слова будут не нужны.
Воцарилась тишина. Яхве лихорадочно осмысливал ситуацию.
– Я помогу тебе, огненный столбик, – издевательски прошипел Мосес, и Осирис, стоявший рядом с ним, согласно кивнул: пусть, мол, говорит. – Я сейчас твой единственный шанс на то, что этот народ навсегда останется твоим. Более того, именно благодаря мне ты сможешь оказаться единственным богом, которого они будут почитать. Я знаю, куда вывести этих людей, чтобы они, обретя новую землю, славили за это лишь тебя. Я знаю, какие законы им дать, чтобы они были верны лишь тебе. Я знаю, как им защитить себя, чтобы сохраниться в веках и чтобы их праправнуки служили лишь тебе одному. Я могу говорить с ними от твоего имени и человеческими способами принуждать к повиновению и благоговению. Со мной ты сможешь гораздо больше, чем без меня.
«Змей-искуситель, – подумал Яхве, которому, конечно же, нравилось всё, что сказал Мосес. – Надо бы как-нибудь потом использовать это... Змей-искуситель. Каково!»
– Ладно, пусть будет так, – полыхнул Яхве. – Но мне нужны гарантии.
– Какие гарантии? – насторожился Мосес. – Я иду с тобой. Я сам – твоя гарантия.
– Да не от тебя, – хихикнул Яхве. – От них.
Боги Египта переглянулись: кто озадаченно, кто возмущённо.
– Вы навязали мне вашего смотрящего. Это не входило в мои планы. И я теперь представляю целый народ, который вы угнетали веками.
– Разве человеческие низы могут быть народом? – удивился Тот.
– Но они теперь – народ! – настаивал Яхве. – За множество отнятых жизней в пору угнетения мне нужны жизни вашего народа. Немного жизней, иначе – хи-хи – кеметийцы окажутся под угрозой вымирания с таким-то казнями. Немного жизней, но очень важных жизней! Иначе как я могу решить, что ваши намерения серьёзны и честны? И как я в этом случае смогу остановить кровопролитие? Ваш Мосес не поможет – они пока не знают его, им известны лишь слухи о нём, об отмстителе за бедного раба-хабиру. Мосес их не остановит, и воины Кемета, как вы угрожаете, начнут резню, но поди знай, чем она завершится... Поэтому – жертва: жизнь за жизнь!
Осирис решил дилемму просто и абсолютно по-своему. У других богов иных предложений не оказалось, поэтому молчанием согласились все:
– В твоей руке – все первенцы людей и скота нашей земли. Включая первенца фараона. Делай с ними что захочешь.
– И ни один волос не упадёт с головы твоего нового жреца Аарона, чтобы он ни делал, - поспешил вставить Мосес, сразу поймав недоброе колебание яхвиного огня.
Но в целом Яхве был доволен: горький урок, преподанный ему некогда коварным Сетом, пришёлся очень кстати.
Так начался первый исход из Египта. И если бы его не было на самом деле, его обязательно нужно было бы придумать. Яхве и Мосес до самого дня кончины последнего никогда не играли в одни и те же ворота. Между ними шла тайная и явная борьба за жизни и души сотен тысяч людей, и борьба эта как в явной, так и в тайной форме своей не прекращалась ни на миг. Они стоили друг друга, хитрые, неординарные боги, готовые пойти на многое ради своей цели. Они вели друг с другом смертельно опасную игру и днём, и ночью, и каждый из них всегда был начеку. За ближайшие несколько лет должна была решиться судьба обоих, которая, как оба подспудно ощущали, определит облик многих земель на целые эпохи вперёд. Один из них должен был стать всесильным господом, вернув утраченный некогда статус, а другой навсегда остаться вторым в каком угодно положении – демона ли, человека ли, но уж точно не бога. Кто кем станет, решалось каждый день, и чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону.
… – Мося, тебя не смущает этот заградотряд, идущий за нами? Не уверен, что они не догоняют только потому, что боятся вони наших овец и коз.
– Арик, наши люди заметно оставили многих обывателей совершенно без исподнего. Особенно старались те, у кого за душой одни лишь ветры из тухеса. Наши хапали всё, что лежало плохо, и всё, что лежало хорошо, как будто им завтра немного умирать. И ты, Арик, не остановил их.
– Остановишь пьяного поца, когда ему хочется до бабской юбки! Я тебя прошу! Легче убить, но где я найду столько рук, что убьют такую ораву! И таки что мы будем делать с воинами фараона? Их штук шестьдесят, не меньше, и каждый ни разу не был рабом, а потому, едва отставив мамкину сиську, уже умел держать оружие и пускать его в ход, если надо.
– А что с ними делать, если у них просто приказ проводить нас до границы, чтобы мы не повернули назад и не вспомнили, чьи мы потомки?
– Так мы и не думаем. И оружия у нас – один ножичек на трёх с половиной человек.
– Это очень хорошо, Арик. Иди скажи Яхве, что если он не знает за кеметийцев, дышащих нам в поясницу, так пусть сам увидит и подумает, как нас защитить, если он наш бог, а не шлемазл. И мы с тобой посмотрим, что из этого получится.
Аарон влез на ослика и потрусил в направлении огненного столба далеко впереди многосотенного каравана, а Мосес снова похвалил себя за то, что очень быстро научился говорить с Аароном, ныне жрецом Яхве, так, чтобы сам Яхве эти разговоры не слышал. Как? Очень просто – завет Аарона с Мосесом был заключён гораздо раньше, чем завет Аарона с Яхве. Причём в первом случае он был заключён совершенно добровольно. Почему бы нужным речам не течь именно по этой связи и более нигде?
Патологически подозрительный Яхве, когда справа от каравана оказалось Красное море, а в зоне обзора не было никаких дозорных крепостей, дал людям исхода беспрепятственно пройти по перешейку, а хорошо вооружённый отряд фараона закружил в песчаном вихре и сбросил в жадную солёную воду, подло скрывавшую острейшие скалы.
– Теперь у нас по одному ножичку уже не на два с половиной человека, – удовлетворённо кивнул Мосес, велев евреям собрать разбросанное по берегу оружие египтян.
... – Мося, у нас проблемы.
– Арик, когда евреи что-то начинают делать, у них всегда выскакивают проблемы, это проза нашей жизни.
– Ты не понял, у нас серьёзные проблемы. У нас закончилась еда и почти закончилась вода. Ты знаешь за это?
– Я знаю за это, я сам велел уходить налегке, разве что взять скот на разведение, и идём мы через луга, и ещё не лето.
– И тебе нужно, чтобы они устроили маленький бунт, убили тебя и меня и повернули обратно?
– Не успеют. Я всё продумал.
На третий день, когда люди исхода уже собирались отчаяться, Мосес гигантским рогатым змеем распугал окрестных птиц в их гнездовьях и согнал пернатых к своим подопечным на съедение. На четвертый день, когда нужно было сворачивать по тракту к горе Синай, Мосес повёл людей через скопления лишайниковой манны, не забыв напомнить, что и пыльца тамариска тоже съедобна. А когда совсем закончилась вода, караван уж подошёл к подножию храмовой горы богини Хатхор, и нужно было всего лишь осмотреть каменистые склоны, чтобы найти несколько чистейших ключей.
– Славьте Мосеса! – восклицали хабиру, примкнувшие к ним потомки хананеян, а также нищие кеметийцы, нубийцы, ливийцы и разноплемённые еретики Атона. – Мосес наш спаситель, будем чтить его как бога!
Неподалёку пыхтел огненным столпом, мягко говоря, недовольный Яхве.
Сытые, почти довольные жизнью люди исхода добрались до подножия горы Синай.
…– Арик, ты, как всегда, за старшего, а я – наверх, за скрижалями с законами, – сказал Мосес и исчез за ближайшим валуном, отмечающим начало узкого восхождения на гору, в храм Хатхор.
– Всё ли вы набили на камень из того, что я надиктовал вам год назад? – спросил Мосес жрецов Хатхор, добравшись до вершины и войдя в храмовый притвор.
– Мы-то всё выбили, Мосес, – ответил один из жрецов, – но вот наша богиня только что разбила скрижали, и у нас теперь дрожь в ногах и в руках от гнева её. А у некоторых вообще язык со страху отнялся.
– Как разбила?! Почему?!
– Посмотри вниз, почтенный Мосес, и сам всё поймёшь.
Острый змеиный взор позволил богу-законотворцу увидеть, как толпа мужчин и женщин роется в обломках того, что совсем недавно было статуей богини Хатхор в ипостаси священной коровы. Десятки смельчаков, подбадриваемых остальными, выяснив, что статуя не золотая, а лишь позолоченная, скоблили ножами сусало в подолы одежд.
Люди исхода совершили святотатство в жажде обогащения, хотя совсем недавно не знали, доберутся ли до горы живыми.
– Уходи, почтенный Мосес, – сказали жрецы. – Богиня прокляла твой народ. Наверное, подводить их под закон следовало до исхода с плодородных угодий Нила.
Стремглав Мосес сполз рогатым змеем вниз. Навстречу ему уже бежал Аарон.
– Арик, как же так?!
– Мося, я пытался их остановить, но меня чуть не убили... Они, оказывается, просто ждали, когда ты уйдешь.
– Это всё Яхве!
– В том-то и дело, что нет. Я нигде не ощущал его присутствия всё это время.
– Таки понял, чем эта пакость отольётся, и забился под камень, – Мосес был недалёк от истины.
На вершине горы прогремел гром, с неба забили молнии, тьма кромешная от нежданных хищных туч накрыла всё окрест. Один за другим люди исхода стали падать на землю, исторгая стоны и вопли. Покрываясь язвами, они умирали быстро, но в таких муках, что лучше уж было поджариваться на медленном огне.
Богиня Хатхор прокляла сброд, из жадности своей уничтоживший её искусное изображение, веками встречавшее паломников со всего Кемета.
Неожиданная догадка осенила Мосеса. Он резко схватил Аарона на грудки и со всей божественной силой тряхнул его так, что чуть душу наружу не выпустил. Лицо Аарона поплыло, и в этом мареве Мосес разглядел торжествующий оскал Яхве.
– Что... что со мной случилось? – Аарон осел на землю и даже немного проблевался.
– Ничего, Арик, хорошего. Яхве-шлемазл оккупировал твоё тело и твой разум, как наши цари-пастухи когда-то оккупировали Нижний Кемет. Теперь язык знает, как это делать. Придётся тебе пошухериться от него, а мне – от тебя.
Быстрый взгляд на обширную толпу распластавшихся тел довершил картину: очень уж кучно валялись еретики Атона, умирая с фразой «У нас один бог!» на устах. Вот кого Яхве использовал в качестве движущей силы святотатства. Конечно, ведь он был не прочь, чтобы чтящие его не знали иных богов перед ликом его.
Ждать было нельзя. И, возможно, как раз теперь и выпал час явить себя своему народу. Мосес простёр руку, и две могучие медные опоры паланкина, укрывавшего ныне растерзанную статую Хатхор, взмыли в воздух, перевязываемые увиденной в той же разрухе медной проволокой. Через несколько мгновений на глазах у ещё что-то соображавших, но неуклонно умиравших людей возник священный тау-крест, а Мосес, снова перекинулись в огромного рогатого змея, под стоны ужаса вполз на своё сооружение и, обведя несчастных вертикальными зрачками, зашипел так, чтобы слышали все:
– Кто коснётся меня, будет излечён!
Сначала никто не решался даже на локоть приблизиться к страшному змею. Но постепенно страх скорой смерти возобладал. Из последних сил люди один за другим подползали сначала по отдельности, затем целыми группами к ужасному чудищу, касались дрожащими руками его чешуи, тоже медного оттенка, и проклятие отступало. Излечившиеся стали переносить к медному змею тех, кто всё ещё недужил.
Долина у подножия горы Синай, сокрытая мраком, потонула теперь ещё и в голосах осанны Мосесу, великому богу, исцелившему свой непутёвый, заблудший народ.
За происходящим издалека наблюдал Яхве и усмехался. Он уже знал, что будет дальше. Истощённый Мосес после сегодняшнего чуда навсегда лишится своих божественных сил. Этим нужно будет воспользоваться, чтобы навсегда расправиться с опасным – хотя теперь уже почти безвредным – конкурентом за души и умы человеков. Убить Мосеса перед входом в Ханаан? Неплохая идея. И, кстати, надо бы запомнить эту картину: бог на кресте умирает – а как бог Мосес действительно сейчас умирал – за людские грехи. Пригодится когда-нибудь.
... – Мося, твоё лицо похоже на ослиное копыто, потому что ты ничего не кушаешь. Мириам с утра собрала манну и теперь не знает, зачем она это делала, если ты отказываешься кушать.
– Арик... не преврашайся в еврейскую маму, которой, как ты знаешь, у меня никогда не было. Сил у меня уже почти не осталось, но послать я тебя ещё могу. Сколько мы прошли? – слабый, за два дня сильно осунувшийся и поседевший Мосес не то что не выглядывал из своей крытой арбы, но даже почти не открывал глаз.
– Мы идём уже два дня на северо-восток, и две ночи отдыхаем, и скоро пройдём всю Синайскую землю.
– Очень хорошо... А что Яхве?
– Ждёт твоей смерти.
Мосес понял, что Яхве тут, следит за ним через Аарона. Яхве не ждёт смерти Мосеса, Яхве думает о том, как бы его убить. Поэтому травит еду.
– Призови сюда его, – начал игру Мосес.
– Таки зачем меня призвать, – хихикнул Яхве через Аарона, – если вот он я!
– Да знаю, – улыбнулся Мосес в седую льняную бороду. – Не терпится расправиться со мной?
– Ух как не терпится! И я с тобой разделаюсь, паскудник ты чешуйчатый!
Сейчас у Мосеса был один шанс на множество, и он был к этому готов.
– Давай! – из последних сил крикнул Мосес, и чья-то сильная рука, выброшенная под низкий навес, схватила старика за одежды и выдернула наружу, на раскалённые камни полуденной пустыни. В тот же момент Аарона, который шёл рядом и чья голова всё это время находилась внутри импровизированного шатра на шестах, кто-то неведомый втолкнул на место Мосеса, а через несколько мгновений выдернул наружу.
– Что? Опять?! – замотал Аарон головой, отяжелевшей от нахождения в себе другого существа.
– Не опять, а снова... Но уже в последний раз, – ответил, по-стариковски кашляя, Мосес, которому помогал подняться с земли молодой муж с древними глазами. – Иегошуа, кажется, я что-то себе сломал... Посмотри, я часом не обделался, пока ты мной жонглировал... Судя по запаху, не обделался.
Мосес бросил взгляд на крытые носилки, покоившиеся теперь на земле, пока люди, несшие их, в растерянности стояли вокруг бывшего бога, валявшегося на земле. В плену носилок трепыхался Яхве, яростно костеря Мосеса, Аарона и всех хабиру с кеметийцами в придачу.
– Всё, теперь он там навсегда. Наверное... Молодец, Иегошуа, славно ты его туда заточил... Арик, командуй привал. Или старому вождю не нужно дух перевести после такого?.. И вообще мне нужны новые носилки. А эти беречь как собственные тухесы! И стражу вокруг них... ох!.. Быстро!
Собравшиеся вокруг Мосеса, Аарона и Иегошуа, перестав глотать пыль, поднятую происшествием, принялись за дело.
– Арик, – Мосес будто бы отдавал последние в жизни распоряжения, так он спешил (забегая вперёд, скажу, что он прожил ещё пару недель), – Арик, когда мы, наконец, запишем хоть где-нибудь наши законы, то там должно быть прописано, что делать с этими носилками... Кстати, не помешает облечь их в какую-нибудь менее ветхую основу. Нужны будут дерево и металл. Да не косись ты так на Иегошуа!.. Кстати, забыл вас познакомить.
– Я знаю за Иегошуа, – ответил Аарон, отметив про себя, что его всегда смущали древние глаза у такого молодого с виду мужа.
– Ты не знаешь самого главного... Вели людям отнести меня подальше и сделать мне тень... Да, так сойдёт... Так вот, Арик, Иегошуа, как бы тебе сказать, в общем, он мой почти дублёр. Он тоже из наших, из забытых богов. Только не ханаанских. Иегошуа – так мы будем звать его всегда. На самом деле его зовут Время. И он с самого начала был в курсе за все мои дела, чтобы заменить меня в любой момент, если со мной что-то случится.
– Что он сделал с Яхве? – спросил Аарон, ещё не до конца придя в себя от произошедшего и от новостей.
– Запечатал он его. Запечатал так, как у него дома дети любят запечатывать своих отцов... Иегошуа управляет временем, он сам – Время. Может поводить народ по этой пустыне лет сорок, а потом окажется, что это был один месяц. Или наоборот. Может оттянуть течение дня или ночи. В общем, много чего может. Теперь он с нами, на родине его не слишком жалуют ни нынешние боги-управители, ни люди... Когда я умру, Иегошуа будет вместо меня. Он и так продлил мои дни на земле. Или ты думаешь, что, избавив их всех от проклятья Хатхор, я был бы ещё жилец без его помощи? Так-то...
– А Яхве?
– А Яхве нашим людям и их правнукам нужно заповедовать хранить как зеницу ока. Может быть, даже храм для него воздвигнуть. Но никогда – слышишь, никогда! – не выпускать его из заточения!
… Вечно немногословный Иегошуа бен Нун – под этим именем его будут знать в земле Ханаанской – похоронил Мосеса перед тем, как народ исхода перешёл реку Иордан; а по истечении какого-то времени похоронил и Аарона, который до конца дней своих горевал о своём посохе, оставшемся в тот судьбоносный день в крытой телеге Мосеса, где теперь сидел, исходя злобой и ненавистью, бог Яхве.
Иегошуа недаром назвался сыном Нуна, Первозданного океана, отца богов Та-Кемет. Как непроглоченные трое сыновей, не скованные пределами Времени, вскоре обрели контроль над своим отцом и упаковали его в собственное заточение – Тартар, так и сам Кронос (недаром он – само Время), словно время, утёк сквозь двери и засовы темницы своей. Правда, уже без верных титанов, но что уж тут поделать... Немало времени ушло на то, чтобы Время утекло сквозь пальцы тех, кто простёр над ним свою длань и установил новый порядок вещей в землях ахейцев. Но это уже совсем другая история…
Время уловило собственный смысл в первых сношениях Ахайи и Та-Кемет. Время выучилось утекать, наблюдая за Первозданным Нуном-океаном. Время притекло к людям, отдав им себя, потому что в эту пору даже Времени нужно было искать для себя новый смысл на фоне стремительно – по меркам богов – меняющегося мира. Оставаясь в Тартаре Кроном, в Ханаане Иегошуа бен Нун творил историю исхода, создавая время тем, кто много позже, выжив в плавильной печи ближневосточных усобиц, назовётся детьми Израиля. Этой силой, силой Времени позже воспользуется Яхве, продливший себя на тысячи лет в ипостаси «единого бога».
Иегошуа давал людям, которых возглавил, самый ценный ресурс на земле – время. Время на то, чтобы преемники Аарона, среди которых было немало потомков еретиков Атона, развили и углубили внутренние законы и правила людей исхода до того, как те станут отдельными племенами. А к этому всё неуклонно шло, ибо, удовлетворившись относительно беспоследственным исходом в Азию, боги Та-Кемет дали добро на новые сборы семитов в путь.
Иегошуа давал своим людям время на то, чтобы они освоились на новой территории, пустили корни и стали разрастаться, по первости пользуясь всецелым покровительством военных и гражданских наместников фараонов. Те, в свою очередь, получая депеши с чёткими указаниями из Мемфиса, знали, на чьей стороне выступать, случись под их оком межродовая распря. В этих случаях Иегошуа тоже давал время своим воинам. Например, оттягивал время заката, чтобы потомки народа исхода добили надоевших врагов, одержав полную победу, а то кеметийский гарнизон не всегда успевал прийти на помощь. А потом египетская военщина и вовсе выпала из этих уравнений, когда Мемфис стал терять власть в восточных провинциях и постепенно сворачиваться. Племена-буферы державы долины Нила оказались предоставлеными сами себе, что всех вполне устраивало.
Для Яхве из крытых носилок был сооружён деревянный ковчег, который Аарон насмешливо обозвал ковчегом завета, памятуя обо всей подноготной заключения оного завета между богом бури и распрей с одной стороны и будущим народом исхода – с другой. Иногда Иегошуа выпускал заточённого бога погулять – поучаствовать в качестве вспомогательной силы в сражениях с хананеями, многим из которых не нравилось, что пришлых стало больше, а земли хватало далеко не всегда. Яхве резвился всласть, а потом понуро брёл обратно в свой сундук. Как он не сбежал? Очень просто – временем Яхве владел Иегошуа.