Вспоминаются слова из припева песни «Вечного» Наговицына: «Там по периметру горят фонари…». Когда оказываешься там, где по периметру действительно горят фонари, где есть собаки, заборы и «свобода», но не можешь ею воспользоваться, эти слова начинают звучать по-другому.
Я хочу рассказать о том, как идеализированная «блатная» романтика сталкивается с реальностью заключения. В этой серии постов я поделюсь своими мыслями о проверках и отношениях с сотрудниками, о «семьях», гигиене и, возможно, даже о побеге, который произошёл, когда я отбывал наказание.
Поверьте, это будет не такой побег, как у Майкла Скофилда из известного сериала «Побег». В нашей суровой российской реальности всё гораздо прозаичнее и печальнее. Я расскажу о редких мгновениях просмотра телевизора, о книгах в библиотеке и о свиданиях — тех самых, где, как поёт Наговицын, «на свиданке хата для двоих».
Вы узнаете о культуре пития чая, о запрещённых предметах, об этапировании, «шмонах», киче и многом другом. А ещё я расскажу о работе в колонии и о том, как зеки сами просятся выйти на неё, умоляя администрацию хоть на должность помощника на той же пилораме.
Это будет повествование человека, который впервые оказался в заключении. Может быть, кому-то это поможет понять, что представляет собой жизнь за решёткой, и развеять мифы о ней.
Я оказался здесь не случайно и стал «узником совести» не просто так. Не буду говорить, что каждый может ошибиться, это было бы неправдой. Скажу лишь, что 90% заключённых, отбывающих наказание в колонии-поселении, совершили преступление в состоянии алкогольного опьянения. И я не стал исключением.
Моим «соучастником» в этом деле стал мой собственный автомобиль, на котором я и совершил преступление. Чтобы избежать лишних вопросов, скажу, что моё преступление подпадает под статью 264 УК РФ. Суд назначил мне наказание в виде двух лет лишения свободы с отбыванием в колонии-поселении.
Обычно с таким приговором заключённые попадают в колонию двумя способами: либо приезжают «до места отбывания» самостоятельно, либо через тюрьму. Чтобы было понятно, что я имею в виду, скажу, что тюрьмой называют СИЗО. Во втором случае заключённых этапируют из СИЗО спецтранспортом, а в первом случае они часто приезжают подвыпившие и чуть ли не требуют: «Вот он я, забирайте».
Я ещё расскажу о СИЗО и этапе, а пока вернёмся к воротам колонии-поселения. Они старенькие, с гербом и символикой УФСИН. Перед ними стоят бетонные блоки в виде змейки — на случай непредвиденных обстоятельств.
Вот так, с сумкой, собранной подобно больничной, с вещами первой необходимости и средствами гигиены, я зашёл за ворота. Всё было как во сне — я даже не думал, что выйду отсюда очень нескоро. Точнее, не хотел об этом думать.
На КПП меня встретил низкорослый заключённый с бейджиком на груди, на котором были указаны его ФИО, статья, дата начала и окончания срока. Он был без охраны и очень недобро на меня посмотрел. «О, расконвойник», — подумал я тогда. Но я решил, что буду хорошо себя вести и стану таким же, как он. С этой мыслью я пошёл оформляться в спецчасть, как мне указал заключённый с КПП.
После двух часов стандартных процедур — фото, документы и откатывания «пальчиков» дореволюционным способом (сканеры, подобные тем, что стоят в миграционной службе, там ещё не появятся как минимум пару десятков лет) — всё было оформлено. Вскоре появился конвоир — опять же молодой улыбчивый парень в пятнистой форме. Мы пошли извилистой весенней тропой куда-то в сторону жилых зданий.
По дороге мы молчали. Опять ворота, опять замки, лязганье замков, «стакан» и конвоир, обернувшись, с той же улыбкой произнёс: «Ну вот ты и дома…».
Отвлекусь на секунду и скажу о конвое. Возможно, я слышал из тех же блатных песен, что их называют и «вертухаями», и «дубаками», и более грубо. Сразу скажу, что за весь срок их называли только по отчеству — так заведено. Это естественно относится только к дежурным. Дежурные делятся на «хороших полицейских» и «плохих полицейских», как в фильме. Все они придерживаются регламента службы, просто некоторые из них делают кое-какие послабления зекам. Об этом я тоже напишу. При моей отсидке «хороших» дежурных было… один. И как в последствии оказалось, именно он меня и «принимал» от спецчасти до колонии.
За большими заборами и колючей проволокой — общежитие, больше похожее на военную казарму. Вроде всё чисто, побелено, но серо и уныло. Внутри, сразу на входе, с одной стороны — дежурная часть. С другой — «аквариум», огромное окно, изолированное в карантине.
В дежурке — полный досмотр. Да, полный. Сначала сумку — мои железные кружки, ложки, вилки «ушли в доход казино». Посуду можно только алюминиевую, потому что она лёгкая, и зеки не прибьют друг друга в случае драки. Вилки — нельзя. Про ножи и открывашки молчу. Костюм защитного цвета также перешёл «в зрительский зал» — его «откатали». Одежда военного цвета или любого пятнистого, хаки — запрещена. Любимая книга Обручева «Земля Санникова» оказалась без печати колонии — цензор не проверил — изъяли. Лекарственные препараты — в отдельный пакет (где маркером я написал свою фамилию) и в сейф. С носками, трусами и парой-тройкой трикушек наряду со спортивным костюмом я пошёл в карантин.
Карантин — это место, где зеков держат две недели не для выявления болезней, а скорее для акклиматизации. Хотя за эти две недели был этап в СИЗО для анализов. По сути, карантин — большая «хата» на 20–30 мест, и много зеков, которые ходят туда-сюда. Увидев новенького, все уставились на меня. Степенно расселись на стульях. Интерес был неподдельный — такому количеству народа просто тесно в замкнутом помещении, прогулка всего три раза в день по 5–7 минут. И опять стены. Посмотрев на уставившиеся на меня лица, я понял, что моя «блатная» жизнь началась. А началась она с хриплого баса, сидевшего посередине с нагловатой рожей «пузана». Он спросил чётко и уверенно:
— По жизни всё ровно? Сам кто по жизни?