— Мама! Дедушка хочет кушать! — светловолосая, похожая на ангелочка с рождественской открытки, Кристина вбежала из кухни в зал и потянула мать за юбку.
— Боже! Опять! — мама четырехлетней Кристины балансировала возле гладильной доски. Одной рукой она пыталась отцепить неуёмное чадо от юбки, а второй — догладить пересохшую простыню, которая никак не хотела становиться ровной и гладкой.
— Кристина! Ну, сколько можно кричать?! И… да отцепись ты от меня! Я же упаду вместе с доской!
— Мам, ну, мам!...
— Лера, что случилось? — донесся из прихожей голос отца Кристины, вернувшегося с работы.
— Что, что! Всё как всегда! — Лера звонко поставила утюг на подставку гладильной доски. — Костя, надо что-то с этим делать!
— Ну, полно, полно, — Константин чмокнул в щеку жену и взял на руки дочь. —Так, принцесса, что на этот раз? Почему, наша мама такая злая? И кто сегодня не получит обещанную игрушку? — он наигранно строго погрозил дочери пальцем.
Кристина захихикала. Потому что знала, папа не смотря ни на что, не может не отдать ей обещанную игрушку. Пусть от «Киндер сюрприза», пусть маленькую. Потому что обещание надо держать. Тем более, что она ни в чем не виновата.
А дед молчал. Подобные сцены он наблюдал не раз. Скорее, два. Да, два раза в день повторялось нечто подобное. Утром, когда Кристина уходила в детский сад, и вечером, когда девочка возвращалась домой. Он уже давно привык к невниманию. К тому, что про него забыли. Что его не видели и не слышали. Игнорировали все его высказывания и вопросы. Только с Кристиной он и мог нормально общаться. Только она слышала его, замечала и, да что там греха таить, тайком подкармливала его то кашей, то супом, а то и сдобной булочкой, которую могла припрятать с полдника в детском саду.
Дед пошамкал губами и, оторвавшись от созерцания семейной идиллии, вернулся на кухню. Кухня была его спасением. Во-первых, окно. Окно на кухне выходило во двор дома. А во дворе было много чего интересного. Бабушки на лавочке. Подростки в песочнице. Но это, правда, вечером, даже ближе к ночи. Днем песочницу, естественно, занимали малыши с лопаточками и ведерками, пластмассовыми тракторами и машинками.
Опять же качели с молодыми мамашами. Коляски, машины, собаки, кошки, почтальоны, влюблённые, скандалящие влюблённые, люди с сумками и пакетами из магазинов, мужики, курящие за углом соседнего дома… Дед видел их всех. Но уж лучше такая обычная, для кого-то скучная и рутинная, жизнь, чем война. Уж лучше видеть спор двух соседок из-за того, чья собака гадит в подъезде, чем слышать свист снарядов и видеть глаза немцев. Молодых немецких солдат, которые хотели жить…
Они возвращались в дождь. Эти молодые немецкие солдаты. Когда всё детское, взрослое и животное население двора пряталось по тёплым квартирам и подвалам. И тогда, под редкими светлыми каплями или стеной ливня, дед видел их. Как они сначала смеялись, а потом… Потом махали руками, словно увидели что-то непонятное, невиданное, чего не хотели видеть. Глаза их чуть ли не лезли из орбит, а рот перекашивало какое-то смешанное чувство. Брезгливость, ненависть, удивление, сожаление, понимание, что это конец, конец их жизни, —вот что было в том чувстве. И дед понимал это. Но остановить свой автомат не мог. Да и не хотел. Потому что если не ты, то тебя.
Во-вторых, еда. Да, на кухне была еда. Надо было только знать, точнее, вспомнить, в каком шкафчике хранятся сухари, а на какой полке холодильника — макароны или борщ. А если повезет, то и остатки жареной картошки.
Дождя не было. А значит, немецкие солдаты подождут. Еда сейчас важнее. Дед тихонько открыл шкафчик, но тот предательски скрипнул дверцей, и…
— Да что за такое! — Лера возмущенно ворвалась на кухню. — Опять! Как будто мало!
Она яростно захлопнула дверцу шкафчика, прямо перед носом деда.
— Да мне бы… сухарик, — прошелестел он, но как всегда не был услышан. Валерия, словно ураган, пронеслась по кухне, налила стакан воды и демонстративно вернулась в зал, к Константину и Кристине.
— Нет, я так больше не могу! — Лера судорожно искала среди пузырьков и скляночек серванта настой валерианы.
— Лерочка, ну, подожди, — обычно громкий баритон Константина стал мягче и тише. — Потерпи до завтра…
— Завтра! Завтра! Ты вечно завтраками кормишь! — мама Кристины залпом отхлебнула настойки, разведенной с водой. — Сил моих больше нет! — и Валерия, хлопнув дверью, скрылась в спальне.
Кристина с тревогой посмотрела на отца.
— Па-ап?
— Ничего, ничего, Кристиночка. Мама устала. Она поспит и утром снова будет веселой и бодрой. Давай-ка и мы, спа-а-а-ть. Завтра будет новый день и бабушка.
— Бабушка! — Кристина захлопала в ладоши, предвкушая поездку в деревню. —А можно я Мишку возьму?
— Можно, можно, — Константин погладил дочку по голове. –– И Мишку, и Машку, и даже Чичи.
— Я соберу Маше платья! — и девочка побежала в свою комнату, решая по дороге брать вместе с плюшевым Мишкой и куклой Машей обезьянку Чичи или всё же не брать.
Дед вздохнул. Кристины не будет целый месяц. И поговорить не с кем будет. Так и останется один одинешенек. В своей собственной квартире. С кровными чужими людьми, которых даже язык не поворачивается назвать правнуками. Ведь, по сути, Валерия, став женой Константина, влилась в семью как новый родственник деда. Но, кажется, приставка «пра» сказывается на отношениях не лучшим образом. А может, это квартирный вопрос так испортил современную молодёжь? Ради чего, спрашивается, воевал?
Дед сел у окна. Погода стремительно портилась. А это означало лишь одно — ночь пройдет с немецкими солдатами. Опять.
Утро было суматошным. Кристина скакала по комнатам, радостно визжа и обнимая то плюшевого медведя, то свою любимицу — куклу Машу. Лера пыталась ее при этом одеть. Константин то и дело подбегал к телефону, пытаясь вызвонить своего брата, чтобы узнать, как скоро он приедет за Кристиной.
Часам к одиннадцати брат Константина Дмитрий, пухлый молодой мужчина с двумя подбородками и щетиной, всё-таки прибыл.
— Хо-хо-хо! — приветствовал он все семейство басом. — Кристинка, ты готова? Бабушка Лиза ждет!
— Да! — девочка радостно запрыгала на месте, пока Лера пыталась застегнуть ей курточку. Лето выдалось на редкость прохладным.
— Кристин, слушайся там бабушку и дядю Диму, — наставлял ее Константин. — А мы через пару деньком подъедем.
— Да не вертись, не вертись, — Лера никак не могла справиться с молнией. — Никуда далеко не убегай, гусей не дразни…
— Ладно, — Кристина отмахнулась от наставлений, словно от назойливых комаров.
— Ну, всё? — дядя Дима протянул девочке руку. — Поехали?
— Поехали! — Кристина, радостно подхватив свой рюкзачок с кукольными платьями, двинулась к выходу. — Мам, пап, пока-а-а! Деда, пока!
Дед помахал ей рукой в ответ.
— Нет! Ты слышал! — Лера была вне себя. — Когда же это кончится???
— Сегодня, сегодня… Сегодня всё кончится, — Константин легко обнял жену. —Скоро она придет. И всё кончится.
— Да уж поскорее бы, а то Кристина совсем тог… — Леру прервал звонок в дверь.
— Ну, вот и всё! — с облегчением выдохнул Константин. — Пришла…
Что-то кольнуло в области сердца. Дед положил ладонь на левую сторону груди. Ему стало не по себе. Женщина, вошедшая в квартиру, удивительнейшим образом была похожа на Шуру Белую, или Белую Бабу, как ее называли тогда. Правда, чего там похожа, так… слегка. Но сходство имелось. Родственница? Навряд ли. Шура Белая никогда не была замужем, детей не рожала. Кто ж блаженную-то вообще замуж возьмет?
Её боялись. Вся в белом, в любую погоду, Баба ходила по деревенским улочкам, что-то постоянно бормоча под нос. А то начнет спрашивать, про какую-то конюшню или смотреть тебе в лицо так пристально-пристально, аж до дрожи, до оторопи, до кругов перед глазами.
И хотя из деревни дед уехал ещё, когда учился в пятом классе (родителей повысили, дали квартиру в ближайшем городе), Белую Бабу он запомнил на всю жизнь. Однажды, возвращаясь с рыбалки, он как-то столкнулся с ней на околице, возле заброшенного дома. Он хотел было обойти женщину в белом стороной, но она как-то резко вырисовалась прямо перед ним, испуганным мальчишкой, до которого вдруг дошло, кто это.
— Мыкаешься? — неожиданно чётко произнесла Шура Белая. — Мыкайся, мыкайся, — закивала она головой и почти пропела, — ты привыкай, привыкай, мытарство — дело нужное, — и противно так захихикала.
Он не помнил, как влетел на крыльцо дома и где оставил улов. Но точно помнил, как нахмурился отец и побелела, словно одежды Шуры, мать…
Давно это было, да.
— И как давно это началось? — женщина прямо с порога начала принюхиваться к воздуху в квартире.
— Н-ну, как въехали сюда, так и началось, — пролепетала почему-то присмиревшая Лера, боявшаяся даже посмотреть женщине в её темные, глубокие, словно горные озера, глаза. — Наша дочь, Кристина, она стала видеть… Мы уже и свечи пробовали, и святую воду, и…
— Ага, — сказала женщина, и её пронзительный взгляд остановился на Константине. — А кто здесь был хозяином до вас?
— До нас тут жил мой прадед, — высокий Константин даже как-то съежился. — Но вы знаете, мы ничего такого…
— Ага! — женщина направилась к деду. — Вот тут!
Дед схватился за сердце.
— Вот оно, — женщина начала водить ладонью по деду, а потом зажгла церковную свечку. — Будет сложновато. Он тут пророс… Но ничего, за пару сеансов…
— За пару? Вы же обещали за один! — Константин нервно дернулся.
— Обещала. — Женщина снова устремила свой тяжелый взгляд на отца Кристины. — Но! Работа сложнее, чем я предполагала. Тут надо не одну молитву читать и не один раз обряд очищения проводить…
Дед свалился на пол. Сердце отпустило. Да оно и не болело вовсе. Нечему было болеть. Отболело еще все тогда, в тот момент, который он так долго пытался забыть. Ночь в палате. Без медсестры. Один. Он даже сначала не понял, что произошло. Он даже не осознал, что умер. Тихо, тихо, во сне, от остановки сердца.
Он вернулся домой, туда, где жил, откуда уходил на войну и куда возвращался. В руины возвращался же! Отстраивал, женился, растил детей… И где все это? Где? От той жизни, чистой и искренней, как слезы ребенка, не осталось и следа. На смену ей пришла перестройка, рынок, потребление и небольшая пенсия. А потом не стало и этого. Но почему, почему, черт возьми, он остался жить? И жить ли?
«Привыкай, привыкай, мытарство — дело нужное», — вспомнились слова Белой Бабы.
«Нужное, — горько усмехнулся про себя дед. — Да только кому? Богу? Так ведь нет его…»
И никто не видел, как светлый-светлый призрак ветерана Великой Отечественной войны, со светлыми-светлыми медалями вылетел из окна кухни квартиры №56 дома, что на улице маршала Жукова. Только пара подвальных кошек. Но кто ж им поверит, тварям бессловесным? Разве что немецкие солдаты. Но они приходят в дождь, а кошки не любят воду с неба и всегда в это время прячутся в подвале.