- Вот это да! Круто, вы, Серафим Тимофеевич, завернули. Я даже поверил, в то, что вы с чертом играли в карты. – с уважением сказал Валера, потирая шею.
- Так и правильно, что поверил. Я, знаешь, сынок, не разбрасываюсь такими вещами. И особенно такими подарками. Эти умения, что тогда получил, мне не раз ни то, что кошелек, голову спасали. – нахмурился Патефоныч, превращаясь из уютного деревенского балагура в грозного и сердитого странствующего мага из сказки. – А вы, раз мою историю послушали, то теперь и сами в ответ выкладывайте. Такой порядок!
Что это был за порядок и почему было необходимо что-то рассказывать, никто из попутчиков не понимал, но при этом все были абсолютно точно уверены, что рассказать свою невероятную историю каждый был обязан. И в этом не было ни малейшего сомнения.
Валера снова потер шею и внимательно посмотрел на соседей. Все-таки по старшинству полагалось. Наталья Петровна, увидев и осознав его порыв, одобрительно закивала головой:
- Давайте, Валера, рассказывайте, я еще не готова.
Игорь Сергеевич молча поддержал ее.
Валера поерзал на полке, рядом с Патефонычем, стараясь как-то поплотнее задержаться, укрепиться на месте, перед тем, как память отправит его в путь в те далекие места и прошлые времена, откуда родилась его история.
История вторая.
«Чудесное спасение сержанта Боброва в песках недружественной пустыни»
Особенно рассказывать мне нечего, ну, не приключалось со мной за мои 26 лет ничего такого. Обычный я парень, сержант Бобров Валерий Юрьевич. Родился в Новочеркасске, школу окончил, 9 классов. Потом в шарагу, колледж то есть, а оттуда в армию. Обратно мне в Новочеркасск не хотелось возвращаться. Чего там ловить? А тут незадолго до дембеля дружок мой армейский, Коля Якут, подсаживается как-то вечером и говорит… Вообще он не Якут, а ненец, из Надыма, а нашим парням объяснишь? С севера, глаза узкие, значит кто? Чукча или якут. Так и прилепилось к нему, Якут. Да он не обижался. Все он хотел вырваться с Севера, чтоб оленей не пасти, всякие комбинации придумывал: то машины с Владика гонять, то крабов возить, а то и золото мыть. Только все его комбинации выходили одноразовыми и таким боком, что все равно ему домой возвращаться. И вот, значит, подсаживается он ко мне и говорит:
- Придумал я, Бобр, такую комбинацию. Чтоб домой не возвращаться. На контракт пойду. Ну, слышал, как на той неделе командир говорил, что страна выполняет интернациональный долг, то да сё. Интернациональный, понимаешь? За границей значит. Платят-то хорошо. Давай со мной? Ты ж тоже говорил, что в твоем городе делать нечего.
Поузнавал я, прикинул, и вышло, что прав Якут. Платят действительно хорошо, льготы там всякие и вообще. За границу скатаюсь, не был же я нигде до этого. Короче говоря, подошел срок, заключили мы контракт и поехали исполнять интернациональный долг. Говорить куда, не буду, военная тайна. В одну жаркую страну в общем. Не буду врать, что служилось легко, но и не особенно трудно было. Попривыкали, конечно к жаре, а вот к песку этому, будь он не ладен.... В берцах песок, в карманах песок, в ушах песок, в волосах и глазах даже. Якут хвалился, что ему нипочем этот песок, глаза-то узкие, не мешает. А я мучился, глаза гноились все время, как клеем заклеены, не разлепить. Даже хотели меня комиссовать. Кому такой боец слепой нужен? А меня нельзя комиссовать, куда я вернусь?
Был у нас местный мужик, вроде проводника, Абдул звали. Нормальный такой мужик, при СССР еще у нас в Гомеле учился, по-русски болтает, вот как мы с вами, не отличишь. Вот этот Абдул и говорит, что, мол, у брата его тоже так же с глазами было, мучился от глазной болезни. Родичи посовещались и отвезли его в пустыню, к бедуинам, к колдуну одному. Тот слова нужные сказал, лицо ему чем-то умыл, потом какой-то травой обмахнул и готово. Прошли братовы глаза. Теперь в столице в такси работает, зрение, как у кошки, лучше прежнего, в темноте видит. Ну и намекнул, что за вознаграждение готов меня к тому колдуну отвезти. За 150 долларов. Якут, конечно, давай торговаться. Знаю, я ваши порядки, дед мой шаманом был. Колдун-то забесплатно работать не будет, ему тоже плати, а как жить-то, если еще тебе 150 отдать? Короче, сторговались на 100, с тем, что у колдуна он тоже переводить будет. А без переводчика у них никак. Бедуины народ такой особый. Они вроде и по-арабски, а по факту на своем каком-то языке говорят. Сам Абдул сказал, что он не все у них понимает. Ну мы-то с Якутом тем более.
Дождались увольнительной и поехали. Абдул сказал, что недалеко ехать. Деревню проехали, развалины старинные, что за деревней, проехали, едем дальше. На «недалеко» уже совсем непохоже. Катались туда-сюда по пустыне, пока не увидели впереди, далеко у горы огни. Там бедуины и стояли.
Приехали. Народу много, костры горят, палатки стоят, верблюдов мало, все больше машины, внедорожники. Бедуины эти, как наши цыгане, по пустыне кочуют. Какие-то свои дела у них там, говорят, что контрабанду возят, их ведь погранцы тамошние не трогают. Вот они и таскают, все что не попадя. Американцы с ними строго, мол, террористов укрываете, но эти бедуины, как черти хитрые. Договорились и с американцами.
Абдул пошел к бедуинам, знал там местных. Поговорил у костра и возвращается с другим мужиком.
- Колдун, - говорит – помер в марте. Нет у них больше своего колдуна. Надо на другую стоянку ехать. Там есть. Только как туда ехать, я не знаю, но он знает. Ему надо дать 20 долларов и он отвезет.
Вот ведь, гады! Хоть копейку, а содрать! Тут Якут меня толкает под бок и подмигивает, а Абдулу говорит: «О чем речь, поехали!»
Сели мы на другую машину, микроавтобус старый, а Абдулову машину там, у бедуинов оставили. Абдул с бедуином рядом вперед сел, на нас смотрит и скалится: «Страховка, что вы заплатите». Как знали, гады, что Якут их кинуть хотел.
Едем, значит. Темнеть начало. А там, в пустыне темнеет быстро. Еще пятнадцать минут назад небо светлое такое, розовое, а тут раз, и все, синева кругом, только месяц на небе и звезды, как горох рассыпаны. У нас в степи такое же небо. Высокое, глубокое. Тут Абдулу бедуин говорит чего-то и тормозит. Приперло ему, значит. Мы с Якутом тоже решили выйти, ноги размять.
А у них, у мусульман, нельзя при всех, ну, нужду справлять, даже если мужики одни. Нужно отойти подальше, чтоб не видно было. Вот мы все и разбрелись, кто куда, по сторонам. Якут за большим камнем пристроился справа, а я слева. Стою, значит, в небо смотрю. Потом выхожу из-за камня, а никого нет. Ни Абдула с бедуином, ни машины, ни даже Коли Якута. Ну, ладно, эти гады, могли завести и бросить, но Якут! Якут где??? Я туда-сюда - никого. Кричу, а звука и нет вовсе, как будто в подушку большую ору и никто меня не слышит.
Ладно, думаю, сейчас туда выйду, где машина стояла, и по следам как - нибудь обратно дойду. В пустыне ночью холодно бывает, очень холодно, да только какого русского испугаешь холодом.
Пробовал я вернуться туда, где машина стояла, но места не нашел. Как и не было никакой машины, и следов ее не было. Ладно, думаю. Бедуинская стоянка у большой горы была. А гора вроде собаки лежащей, как спина круглая, потом ухо и отрог поменьше, как морда. Пойду на собаку эту, пока еще видно хоть что-то. Так и пошел, но не напрямую, а вдоль гор.
Потом совсем стемнело, холодать стало. Решил я согреться, пробежаться. Бегу, про себя песню напеваю, про бабусю и гусей, хорошо она в ритм попадает. Сколько я там бегал, так и не понял. Но дальше бежать было нельзя. Холодно, темно, а самое паршивое, что ни единого звука. Я тут сразу учительницу свою вспомнил, Елену Васильевну, как она в 6 классе про древнюю Грецию рассказывала, про загробный мир. Вот, думаю, точно, здесь и есть этот загробный мир. Темно, холодно, тихо. И никого.
И так мне стало вдруг тошно, будто бы я сам помер от чего вдруг и остался совсем один в этом загробном мире. Ни мамки, ни брата, ни Коли Якута и ребят с базы. А главное, все зря. Ничего я, выходит и не добился. Зря всю свою жизнь прожил. Иду, значит по этой пустыне проклятой, а слезы сами из глаз текут. Хотел из города своего сбежать, от семьи, от дома родного, а ради чего? Ради того, чтоб в этом чужом месте сгинуть. А сгину-то я теперь точно, если не замерзну насмерть, то змея, паук ядовитый или скорпион какой точно меня прикончат, это без сомнения. В пустыне этой гады как раз к ночи и выползают, а тут я иду, мешаю делам их. Тут совсем стемнело и гору-собаку вовсе не видно стало. Покрутился я на месте и не понимаю, чего дальше: идти и потеряться окончательно или пробовать где-то на ночлег устраиваться. Оба вариант плохие. И вот вижу, сбоку, где камни навалены здоровенные, огонек светится. Малюсенький такой, будто зажигалкой кто-то светит. Ну, я конечно туда. Кое-как, ощупью камни обошел и вижу, за валунами этими костерок небольшой, на нем чайник медный помятый закипает, навес сделан, как бедуины сооружают, когда приходится в одиночку в пути заночевать. У костра дедушка сидит, старый-старый, ну вот как будто бы ему лет 100. Я, конечно, обрадовался, шутка ли, только что помирать собирался, а тут человек живой, и костер, и чайник.
Поклонился деду, «Салам алекум», говорю. А сам-то я ни бельмеса по- арабски и по-бедуински не понимаю.
- Алейкум салам! – отвечает – Мир тебе, путник. Проходи к огню, садись.
Я, конечно, сел, сам от себя обалдел, как это я понимаю его, ведь не по-русски говорит.
Дед чай наливает, лепешку достал, на хозяйстве, значит, а сам неторопливо так и рассказывает:
- Зовут меня Абу Салям, я в здешних местах вроде сторожем поставлен, заблудившихся собираю, а потом дальше распределяю. Кому дальше, за гору, кому конец пути, того в пустыню. А с тобой пока не знаю, что делать.
Я смотрю на него и понимаю, что рта он не раскрывает, а все слова у меня в голове сами складываются, но голос его, тихий, хрипловатый я прямо слышу внутри себя.
- Дедушка, что это за место, где я? – спрашиваю.
- А ты сам как думаешь? – а сам улыбается.
- Не знаю. Вроде мира загробного. Помер я, выходит. Застрелил меня тот бедуин. За паршивые 20 долларов.
- Нет, сынок.- смеется - Не помер, не твое сейчас время. А вот заблудился ты точно.
Абу Салям чай пил, лепешку отламывал маленькими кусочками и в рот кидал.
- Ты, - говорит – не думай, что я не гостеприимный. Но не положено тебе здешнюю еду есть. Если съешь хоть кусок, навечно тут останешься. А чаю можно, пей, сколько хочешь. От чая и в голове, и в животе веселее.
И за чаем проговорили мы с ним всю ночь, до рассвета. Про жизнь, про смысл ее, про путь, что у каждого человека он свой. И вообще, для чего он, человек на этом свете живет. Я ведь до этого ни с кем не говорил про такое. Только про деньги, да про то, как спать крепче и есть слаще и как это получить. А как светать начало, костер догорел, он кусок лепешки протягивает и говорит:
- Ну все, пора тебе. Ты как уходить решишь, костер справа обойди и за камнями куда надо тебе выйдешь. А если надумаешь сюда обратно вернуться, лепешку съешь и сразу тут окажешься. Мне помощник толковый пригодится, да и чай пить вдвоем веселее. Но запомни, обратного хода тогда уже не будет.
Когда небо совсем розовым стало, я попрощался и вокруг костра обошел. А сам и думаю, как там наши, на базе, хватились нас, наверное.
Из-за камней выхожу и где бы вы думали? Прямо у ворот базы!
Какой шум поднялся! Меня к командиру и давай допрашивать, где был. Я все честно рассказал, что поехали к колдуну, в пустыне отошел по нужде и заблудился. Про Абу Саляма, конечно, ни слова.
Командир как начал орать, какое заблудился, где ты был, да я тебя под трибунал за измену и самоволку!
А я и понять ничего не могу. Вроде ж вовремя вернулся, какая самоволка? Ну, посадили меня, конечно под замок. И там все и выяснилось. Чтоб не было меня три месяца, объявили пропавшим без вести, что тем же вечером Якут с Абдулом вернулись на базу, рассказали, что отошел я в по нужде и пропал. Бегали они везде, искали и не нашли. Потом на базу, отряд поисковый выдвинулся. Всех бедуинов перетряхнули, все деревни объехали. А меня не нашли. Якута конечно из армии выгнали, Абдула местная полиция под арест. Бедуины с тех пор и близко в этих краях не показывались.
И тут я, такой красивый появляюсь, целый и ни разу не поцарапанный. Через три месяца. Но тут мне повезло. Наш командир на повышение шел, ему на базе такой случай дезертирства не нужен был. Отбрехались как-то от скандала, что, мол укусил меня скорпион, кратковременно память я потерял в следствии токсического шока, а доблестные местные жители меня выходили и на базу целым и здоровым вернули. В общем, как-то так. Абдула освободили за отсутствием состава преступления и меня торжественно домой отправили. Все, отслужил свое, боец. Негоден по состоянию здоровья. Вот такая история, уважаемые. И каждое слово в ней правда.
________________________
Валера помолчал, глядя в темное окно.
- Хорошо, ей, Богу, хорошо! – одобрительно крякнул Патефоныч.
- И что, Валера? Что дальше было? – спросила Наталья Петровна
- Знаете….Денег мне заплатили много. А счастья я в них не нашел. Не могу больше жить как раньше после той ночи у костра. Как будто смысла в жизни такой не вижу. И в церковь ходил, и к йогам всяким. Ничего не помогает. Наверное, не надо было и чай тот пить.
- Да неее, это навряд ли. – убежденно сообщил Патефоныч. – Чай тут не при чем, когда человек переродился.
- Я тоже так думаю. – согласился Игорь Сергеевич – Правильно ваш собеседник сказал, у каждого свой путь, только найти его надо.
- Вот и я так решил. – улыбнулся Валера. Он вытянул из-под футболки за шнурок потертый мешочек и аккуратно достал оттуда кусок серой засохшей лепешки.
- Съезжу к мамке, попрощаться и вернусь туда, к Абу Саляму. Не могу тут, как будто чужое все здесь. А там душе просторно и покой. Значит, мой это путь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.