О спектакле «Гроза. Искушение» Московского драматического театра имени Гоголя. Премьера 17 мая 2023
Мы ненавидим «Грозу» Островского со школьных лет. Надо отдать должное нашей школе — ненависть к классике она умеет внушать надолго. Иногда навсегда. Но классика от этого хуже не становится. Просто однажды приходит талантливый режиссер и ставит давно набивший оскомину текст так, что публика ахает: да, это — про меня! Про нас, сегодняшних. Про нашу жизнь, про наши страсти. Только глубже и круче, чем мы умеем сказать.
Художественный руководитель театра Гоголя Антон Яковлев — именно такой режиссер. То, что он сделал с текстом Островского, как он его показал, театрализировал, - достойно отдельного исследования. Но пока ограничусь статьей.
Спектакль «Гроза. Искушение» - взгляд на текст двухсотлетней давности из нашего времени. Именно эта пьеса на удивление современна — и вневременна, как и любая настоящая классика. И еще это удивительно вдохновенный текст. С отточенными образами, выразительным языком, мистической составляющей и высоким образом чистой, почти неземной красоты, втоптанной в грязь.
Катерина — образ, наполненный светом, искренним христианским чувством. Недаром Островский устами Бориса называет ее улыбку ангельской. В ее падении нет сладострастного безумия, в котором купаются Варвара, Тихон, да и все остальные жители города Калинова. Их безумная, безудержная тяга к вакханалиям объяснима: жить в городе, где все «тиранят друг друга», невыносимо тяжело. Вот они и устраивают себе разгрузочные дни, когда можно пожить «без кандалов», оттянуться. Ради этих выходных они и живут — и чем-то, пускай отдаленно — такая жизнь напоминает нынешнее офисное рабство.
Катерина не может и не хочет так жить. Она хочет быть собой, не таиться и не лгать. Сама мысль о грехе отвратительна ей, но не из страха загробного наказания: она боится оскорбить Бога, оскорбить Любовь: «Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вдруг я явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно».
Сцена сопротивления искушению — ключевая в спектакле. Все первое действие словно подводит героиню к соблазну, к искушению, с которым она честно борется и против которого не в силах устоять. Режиссер намеренно подчеркивает, как все ее окружение назойливо толкает Катерину в пропасть. Одни — своей грубостью и насилием, другие — непротивлением этой грубости, предательством, а Варвара — прямым искушением. Яковлев подчеркивает роль Варвары: она все время цепляется к Кате, пристает к ней, с поразительной навязчивостью вручает ей ключ от калитки — ключ от царства греха.
И Катерина не выдерживает — срывается. Ее отчаянное: «бросить ключ?! Да ни за что на свете! Он - моооооой!..» завершает первое действие и предсказывает трагическую развязку.
Причем трагедия Катерины не в том, что ее разоблачили — она сама повинилась. Не в том, что ее стыдят и ругает — она сама себя стыдит и проклинает больше других. Ее трагедия — и это подчеркнуто в постановке — в том, что она сознает свою гибель и казнится ею. Распятая непониманием и отвратительным ханжеством, Катерина страдает не от суда людского, а постоянного внутреннего самоубийства, к которому приговаривает себя.
Отсюда — топор, возникающий в сцене прощания с Борисом. У Островского никакого топора нет. Но это не значит, что создатели спектакля переделали пьесу. Напротив! Топор на сцене — гениальное режиссерское решение, невероятно обостряющее зрительское восприятие и глубину самих образов, сам конфликт. На прощание Катерина жалуется Борису, как ей тяжело жить. Она словно просит казнить ее. В том, как она кладет голову на скамью, есть что-то неотразимо величественное и смиренное, что-то безотрадное до такой боли, какую не высказать словами. Именно эту боль играют актеры, раскрывая трагическую бездну «Грозы».
Борис не смеет выполнить волю любимой — не хватает духу. Последний диалог разыгран не с надрывом, и не с упреком, но с горечью женщины, которой приходится быть сильнее всех. Женщины, которой придется испить чашу воздаяния до конца. Ритмические повторы заключительной фразы: «Ничего, ничего! Поезжай с Богом!», наполнены самыми разными чувствами — от прощения и безысходности до желания скорее избавиться от человека, в котором заключены ее счастье и гибель. Сцена прощания предуготовляет нас к трагической развязке.
Актриса Любовь Константинова — гениальное попадание в образ. Глубина переживаний, где счастье растворяется в боли, бесконечная музыка глаз, звучащая из самой глубины сердца, светлое, непорочное лицо, действительно ангельская улыбка, лицо, сияющее русской красотой — она словно сошла со страниц пьесы Островского. Такая она и была, юная, прекрасная, возвышенная, трагически несоответствующая страшному времени и страшному месту, где довелось жить. Все актеры в спектакле - на своих местах: кровопиец-Дикой (ослепительный Николай Ковбас), двуличная Варвара (пронзительно-эксцентричная Алена Гончарова), суровая Кабаниха (неожиданная Ольга Науменко), страстный Борис (Илья Антоненко), мракобес-Фекл (страшновато-забавный Андрей Ребенков), интеллигентный Кулигин (Дмитрий Высоцкий), разболтанный Тихон (Марк Бурлай), инфернальная Черная барыня (Анна Александер).
«Быт и нравы города Калинова», о которых мы писали школьные сочинения, показаны очень образно и очень точно: темное пространство с низким потолком, с постоянно кишащими на заднике муравьями, где царствуют кабанихи и дикие — ад на земле, где можно грешить, лишь бы все «шито-крыто», лишь бы все внешне — как положено, кланяясь в ноги и бормоча молитвы. Место, где царствуют скука и мука.
В школе нас учили, что «Гроза» - вершина критического реализма и чуть ли не вестник революции. Антон Яковлев этот же самый текст поставил как мистическую драму, историю искушения, сопротивления и гибели человеческой души, актуальную во все времена. Исходя из текста, наполненного высокой и горькой поэзией погибающей души, режиссер вместе с актерами создали сильную реалистическую вещь с элементами мистицизма — и в этом тоже сказался дух нашего времени. Барыня с двумя лакеями превращается в Черную барыню, олицетворяющую на сцене глас искусителя, Дикой в чудовищной сцене разговора с Кулибиным кровавит себя и его страшными потеками убитого на охоте оленя, намертво отрезая последнюю надежду на просвещение в этом царстве мертвых, а Фекл, в которого превратилась Феклуша, наполняет это царство цинично-богомольным бормотанием, сглаживающим понятия добра и зла. Внутренняя мистика текста и великолепное художественное обобщение создают на сцене шедевр современного искусства, не искажая классический текст, наполняя его воздухом и светом.
Яковлев идет по пути визуализации литературных образов — пути, открывающему дополнительные смыслы, подчеркивающему глубину личностных переживаний и дополняющему текст яркими красками. По пути, открывающему сердца милости и пониманию. А черное платье героини, в котором она так настойчиво тянется к чистому свету, запрещает ей даже мечтать об открытой и чистой жизни, навсегда превращая в унылый траур свет ее бессмертной души...