Одной из особенностей англосаксонского общества является сочетание различных культурных элементов: континентальных древнегерманских, в частности скандинавских и тевтонских, христианства в двух «вариантах»[1] – кельтском, более близком к греческой версии, и римском. По свидетельству Т. Летбриджа, англосаксов высокого Средневековья трудно причислить к христианам, однако и полностью язычниками они не были, так как «видели смысл и в своих старых верованиях тоже»[2], что позволяет сделать вывод о заимствовании христианских элементов и внедрении их в культурный контекст. Англосаксы отождествляли себя в первую очередь с предками. Так как «рехристианизация», начатая с реформирования монашеских обрядов на Британских островах, относится примерно к X в., можно говорить о преобладании языческого компонента над христианским[3]. Экспансия викингов из Скандинавии, начавшаяся в VIII в., не позволила христианству глубоко проникнуть в англосаксонскую культуру[4], поскольку мировоззрение скандинавов не было подвержено влиянию христианства. К тому же, монотеизм не был привычен для англосаксов. А потому то, как они интерпретировали свое тело в социальном пространстве соотносится с характерным для большинства принципами.
Восприятие своего тела является центральной проблемой для анализа методов лечения болезней в англосаксонском обществе. О связи телесной и духовной «фактуры» человека свидетельствуют тексты англосаксонских авторов, в которых обдумывается триада «тело-разум-дух» или же диада «тело-душа»[5], где «разум» и «дух/душа» могли быть в некоторой степени взаимозаменяемыми.
М. Годден выделяет два подхода к определению содержания диады или триады: классическая традиция, представленная в сочинениях Алкуина Йоркского, короля Альфреда, Эльфрика Грамматика и др.; а также вернакулярная традиция, сообщенная в основном через анонимные поэмы и загадки. В классической традиции, вобравшей в себя моральные основы христианства, в самосознании происходит соединение разума и бессмертного духа в теле, считающимся если не «темницей души», то силой, затормаживающей ее развитие[6]. Король Альфред представлял, что душа, становясь разумом, будто бы «спускается» и теряет некоторую часть своей силы, когда приходит в тело[7], что говорит о главенствующей роли именно души. Как следует, в этой традиции тело воспринимается как нечто вторичное, подчиненное душе. Классическая традиция рассматривала тело не просто как оболочку, но как «потенциально величайшего врага»[8] души, поскольку первородный грех изначально отразился именно на теле, а после «пробрался» в «чистоту духа». Тело, в видении классиков, было слабым и не обладающим волевыми усилиями, способными сдержать искушения, чем подвергало душу опасности. Однако даже та душа, что вместе с телом поддалась удовольствиям физического мира, считалась лучше тела[9].
Вернакулярная традиция рассматривала тело с позиций пристанища души, как ее прислугу; благотворный союз тела и души мог существовать и зависел от степени подчиненности тела душе, поскольку оно «определяет судьбу духа»[10]. В одной англосаксонской загадке, написанной примерно в X в., разворачивается мысль о том, что душа – это «благородный гость» тела-слуги[11], которое должно быть лояльным: «если слуга добр, то все будет в порядке, но если он не подчинится, то быть беде»[12]. Этот же мотив прослеживается в «Беофульве», там тело «защищает крепость души»[13]. Так, вернакулярная традиция не отрицала то, что тело и душа могли сообщаться, тело здесь воспринималось как составная часть объединения диады, непосредственно влияющая на душу.
М. Елифёрова, анализируя проблему восприятия тела в англосаксонском обществе на примере переводов отрывков Библии на древнеанглийский и текста Тацита о германцах, предполагает, что телесность была в большей степени публичной, поэтому, несмотря на христианизацию, в сознании населения тело в любых его проявлениях не воспринималось как нечто постыдное, а нагота не осуждалась[14]. Большинство источников по проблеме телесности, дошедших до нас, имеют монастырское происхождение, поэтому вполне вероятно, что большинству англосаксонского общества был чужд тот категориальный аппарат и моральные принципы, которым руководствовались англосаксонские монахи.
В семантико-лингвистическом анализе поэмы «Soul and Body I» А. Проскурина разделяет лексемы для обозначения тела священнослужителей («preosthired») и, вероятно, крестьян («folgoð» и «heorðwerod»), что, по мнению автора статьи, является свидетельством «четко закрепившегося феодального строя»[15] и, скорее всего, в сознании англосаксов такое протоиерархическое разделение действительно существовало, однако в таких источниках как «Leechbook III» и «Lacnunga» широкое представление совершенно различных заболеваний дает возможность предположить, что тема тела, его здоровья и болезни не табуировалась, поскольку упомянутые в текстах проявления считались совершенно естественными, а значит, что лечение происходило вне зависимости от статуса человека в обществе.
Христианство создало в сознании англосаксов синкретизм между этой конфессией и старыми верованиями древних германцев, последователями которых можно считать и переселенцев на Британские острова. Так, англосаксы воспринимали свои тела как «футляр», связанный с душой, о котором надлежит заботиться, поскольку, оберегая тело, человек ухаживал и за душой, и по этой причине в обществе существовало повышенное внимание к болезни как к абнормальному состоянию, которое вместе с этим абсолютно естественно и заслуживает лишь скорейшего излечения.
Однако христианское влияние все же было и распространялось оно, как минимум, на восприятие физических недугов. По свидетельству В. Томпсон, в англосаксонском обществе существовала связь между заболеванием и грехом[16], которое могло физически локализовываться в теле. Заболевание, поэтому, являлось видимым последствием греха. Беда Достопочтенный приводит в пример святую Этельдреду (также известную как святая Одри), страдающую от боли в шее (от опухоли). Эту боль она связывала со своим поведением в юношестве, которое не отвечало христианским стандартам добродетельного человека: Этельдреда носила ожерелья и была тщеславна[17].
В связи с этим трепетное отношение к здоровью и понимание англосаксами болезни как «бремени» является объяснимым. Лингвистический анализ П. Скотт показал, что в «Bald’s Leechbook», «Leechbook III» и «Lacnunga» болезнь часто описывалась с помощью таких слов как «тяжесть» («hefignes»), «давить» («hefigian» или «oppress»), «слабость» («mettrumnesse»), что вызывает негативные коннотации и представляет собой «кросс-лингвистическую метафору»[18], когда болезнь предстает в виде тяжелого груза для человека, будто бы тяжелый камень.
В большинстве случаев роль целителя (лекаря, врача) в X – XI вв. исполнял священник, поскольку с приходом христианства многие ритуалы были признаны языческими и, видимо, именно церковным деятелям приходилось осуществлять наблюдение за «чистотой» совершаемых ритуалов. Восприятие фигуры лекаря как в глазах общества, так и в его собственном понимании себя, продолжало оставаться магическим, так как «для средневекового ума христианство не так уж сильно отличается от язычества в том смысле, что обе системы верований признают высшую трансцендентную силу, которая управляет обыденным миром»[19], поэтому разница между языческим и христианским была тонкой и малозаметной. Священники обращались к лекарям «из народа» для наработки практики, что способствовало тесной связи местных верований и религии, ведь даже приняв христианство, многие оставались верны своим прежним традициям. В большинстве случаев лекарями были мужчины, однако источники свидетельствуют о том, что такую важную роль могли занимать и женщины, по преимуществу в ритуалах, которые относятся к сфере деторождения и женского здоровья.
По мнению англосаксов, болезнь имела три источника происхождения: первый источник был вызван внешними обстоятельствами, такими как, например, погодно-климатические условия, воздействия паразитов на внутренние органы или укусы животных, они были направлены конкретно на телесные болезни, на возникновение которых человек не мог повлиять. Второй связан с действиями человека, например, сюда относятся переломы конечностей.
Третий задействует сверхъестественные силы, к ним относятся, к примеру, эльфы, гоблины, влияющие на ментальное здоровье человека. Тема влияния на тело извне встречается во многих источниках[20], очевидно, что неизвестность, которую англосаксы постоянно наблюдали и не могли придать ей менее пугающий вид с помощью объяснений, страшила их. Несмотря на свидетельства, имеющиеся у англосаксов по поводу, например, эльфов, о которых речь пойдет во второй главе, возможно, что страх встречи с ними и любого взаимодействия оставлял негативный отпечаток и, поскольку причина болезни, приходящая извне, была, по представлениям, мало подконтрольна человеку, нападения сверхъестественных сил пугали гораздо больше остальных аспектов.
Таким образом, повышенное внимание англосаксов к состоянию тела напрямую зависело от его восприятия. Поскольку идентификация у англосаксов происходила через представление о соединении «божественного» и «земного» в человеческом теле, оно, потому, виделось в качестве координирующего, связывающего звена, которое является проводником сверхъестественных сил, прежде всего – души.
Поддержание здоровья тела было необходимым условием развития души, что представлялось для англосаксов приоритетным направлением жизни, как с языческих, так и с христианских позиций. В англосаксонском обществе тело представлялось как инструмент, с помощью которого происходило излечение души. Здоровье тела, хотя и не гарантировало христианского «спасения» для духа, но предвещало такую возможность. Осуществимостью установления «благотворного союза» являлось содержание тела в здоровом и чистом состоянии. В свою очередь болезнь представлялась как препятствие души, стремящейся обрести спокойствие, а потому, во-первых, лечение болезни не должно было накладывать табу ни на сами заболевания, ни на тело, во-вторых, его надлежало вылечить. Этим занимались целители, которые в большинстве своем были священниками мужского пола, но строгого запрета на занятие врачеванием еще не существовало, а потому в отдельных случаях женщины участвовали в ритуалах, в основном связанных с деторождением. Восприятие телесности отражает характерную и явно прослеживающуюся тенденцию конфессионального синкретизма, что также является особенностью англосаксонского общества в исследуемый период.
[1] Сизова О. В. Англосаксонская идея, как основа культурной идентичности жителей британских островов // Международный научно-исследовательский журнал. 2021. №6(108). С. 40.
[2] Lethbridge T.C. Gogmagog: the buried gods. London: Routledge, 1957. P. 136.
[3] Marrone S. A history of science, magic and belief. Palgrave: London, 2015. P. 39.
[4] Chaney W. Ibid. P. 199.
[5] Godden M. R. Ibid. P. 274, 291.
[6] Godden M. R. Ibid. P. 275.
[7] Godden M. R. Ibid. P. 275.
[8] Thompson V. The understanding of death in England from c. 850 to c. 1100. York: The university of York, 2000. P. 88.
[9] Thompson V. Ibid. P. 88.
[10] Frantzen A. Ibid. P. 77, 79.
[11] Baum P. Ibid. P. 12.
[12] Frantzen A. Ibid. P. 79.
[13] Ramsden A. Anglo-Saxon conceptions of the Inner Self. York: York University Press, 2008. P. 66
[14] Eliferova M. Body and Society in Pre-Norman England // A Full-Bodied Society. Cambridge Scholars Publishing: New Castle. 2010. P. 22.
[15] Проскурина А. В. Указ. соч. С. 248.
[16] Thompson V. Ibid. P. 71.
[17] Thompson V. Ibid. P. 71.
[18] Scott J. Illness as a burden in Anglo-Saxon England // Neophilologus. 2017. №101(4). P. 607, 608.
[19] Závoti S. Personality-Swap…
[20] Thompson V. Ibid. P. 79.