8
Розуэлл
Оммуил сидел на мягком полу помещения с прозрачным четырёхугольным иллюминатором, через которое на него глазел то один, то другой туземец. Они и не подозревали, что пришелец уже осмотрел всю авиабазу, на которой находился и сейчас астрально витал среди них, измеряя их индивидуальные частоты.
Он постоянно видел астральных визитёров, приходящих в мир людей из параллельных полей восприятия. Никто из них не заслуживал особого внимания, пока он не увидел одного из членов действующей на Эксептионе миссии. Он появился вместе со странной клыкастой сущностью, на вроде тех, что питаются эмоциями бессмертных. Одной рукой гость из гималайской базы Олхоума указывал Оммуилу на сновавшего по округе астрального зверя, а другой на беседующую с каким-то человеком девушку. Затем, он исчез вместе со странной сущностью на копытах.
Девушка сидела за столом, напротив мужчины средних лет.
Неброская внешность, гладко выбритый угловатый подбородок и безупречный серый костюм с поблёскивающими из-под его рукавов запонками строгой геометрической формы, выдавали в мужчине сотрудника спецслужб: «Вы ознакомились с предписаниями и инструкциями?»
«Да, я внимательно всё прочитала, — она протянула ему через стол стопку бумаги с машинописным текстом. — То, что здесь написано абсолютно невероятно и меня не покидает ощущение того, что я являюсь жертвой розыгрыша».
Он окинул её нарочито строгим взглядом: «Вы можете верить изложенному. Главное, чтобы Вы отдавали себе отчёт о всей важности и секретности данных исследований».
«Я понимаю всю ответственность вверенной мне миссии. Скажите мистер… ммм…» — это была стандартная, в таких случаях, выжидающая пауза.
— Паркер. Называйте меня просто мистер Паркер.
— Скажите мистер Паркер, это существо… оно не агрессивно?
— Я понимаю Ваши опасения миссис Мак Дара, но вы будете изолированы от пришельца непробиваемым, толстым стеклом и… Уверяю Вас: Вам нечего опасаться.
Оммуил прекрасно знал, что случайности — это иллюзия и его данная ситуация должна быть как-то связана с целью его визита. Он постоянно сканировал территорию авиабазы и заметил эту девушку до того, как ему на неё указал координатор Олхоума. Её идентификационная частота была очень близка к частоте одного из пропавших офицеров гималайской базы. Но в полученных звуковых идентификаторах, фамилия части того офицера должна была звучать, как «Уишем», а не «Мак Дара». Это немного сбивало с толку, а также наводило на подозрения о её возможной связи с другим пропавшим членом той же миссии с похожим идентификатором…
9
Под хруст опавших крыльев
Разношёрстное, рыскающее по округе кровожадное полчище появлялось с неудержимыми смерчами. Как только ветры стихали, оргулы не могли передвигаться свободно. В безветрие они появлялись лишь тогда, когда их призывали. Иначе их настигали и убивали легионеры отрядов усмирения. Дикие резкие вопли, вперемешку с низким утробным рёвом, раздавались по всей округе во время каждого визита снующих вихрей. Сейчас семья слушала эти душераздирающие звуки без Джумоука. Он вот-вот должен был вернуться из сада верхнего Фарума.
Амбициозного и физически более сильного Хэя всегда коробило и возмущало то, что при выборе ученика, мастер ему предпочёл его младшего брата. Тот, по его мнению, был мягковатым для того, чтобы повелевать оргулами и призывать их на внешнюю сферу. Ведь это именно он - Хэй с детства готовился к этому. Это он был легатом легиона усмирения и поддержания баланса в нижнем Фаруме — там, где жила основная часть эшфарумов. Ему всегда нравилась Дэя. Будучи ещё ребёнком, он взывал к хранителю, но тот отдал самую красивую девочку высшего мира под опеку Джумоука с самого детства. Набба неизменно отвечал, что такова весть деревьев о воле матери Земли. Само то, что кто-то вообще верит деревьям, казалось ему ошибочной слабостью. Он, как и многие другие жители внутренней сферы, и не подозревал, что деревья были средством неразрывной связи Атона и Фарума.
Сейчас, в один из далёких и тёмных уголков его души снова закралась надежда, что с Джумоуком случится что-то плохое. Ведь может же с ним случиться какой-либо несчастный случай, как это происходит со многими другими. Сначала ему становилось тошно и стыдно перед самим собой, и он сразу же гнал такие мысли прочь. Но теперь они посещали его так часто, что стали навязчивыми. А ещё ему казалось, что родители любят Джума больше чем его. И сейчас, наблюдая беспокойство своей матери по поводу его долгого отсутствия, Хэй думал, как раз, об этом.
Как будто в подтверждение его подозрений, мать попросила: «Сынок. Сходи, пожалуйста, и поищи своего брата».
Он отвернулся к окну, пряча кривую, подкислённую досадой улыбку: «Он прекрасно управляется с ветрами и не боится оргулов. О чём ты беспокоишься?»
Но тут в разговор вступил отец: «Я тоже чувствую что-то неладное. Сходи ради нашего спокойствия, если ты не хочешь делать этого ради своего брата».
Хэй говорил с деланным одолжением, но его лицо уже выражало решительную активность: «Ладно. Не переживайте. Не забудьте надёжно закрыть за мной двери. Вы должны быть осторожны. Оргулы выели всю семью Урфуда, всего лишь, из-за такой оплошности, как беспечность».
«Ступай и да прибудет с тобой мудрость Великого Учителя. А за нас не переживай», — она подошла, наклонила голову сына и поцеловала его в макушку совсем как маленького ребёнка.
Хэй вышел наружу и, размышляя, направился к лесу: «Великий учитель. Кто его когда-либо видел? Есть ли он вообще, или есть только, выдающие себя за его посредников, стражи Олхоума? И в чём может быть мудрость, если всё сводится, лишь к выживанию среди зверей?»
Снующие повсюду вихри, вздымали сухие ветви и постоянно выпадающую листву. Дикое население леса пряталось в свои логова и укрытия. В небе, образуя сплошную массу, хаотично перемещались бардовые облака. Из них били чёрные молнии, на месте которых появлялись всё новые и новые пожиратели страха. Они сразу же начинали оголтело сновать по окрестностям и втягивать ноздрями воздух, издавая глухое урчание. Покрытые пеной, светящиеся оранжевым светом, клыкастые пасти роняли слюну, оставляя на траве красные ожоги.
У многих оргулов были копыта, как у травоядных животных. Если же у них были лапы, то на их крючковатых пальцах красовались острые, как лезвие, когти. Красные глаза светились неуёмной жаждой плоти. Заглянувшего в их бездонные глазницы, пронимал паралич. Из их истошно ревущей гортани выделялась пелена, обволакивающая жертву холодом гипнотизирующего ужаса. Запах страха, который оргулы чувствовали на любом расстоянии, позволял им выслеживать свою добычу. Оргулы питались и страхом, и плотью.
Джумоук задержался в лесу и размышлял о проявлении своего недавнего страха. Где-то совсем рядом он услышал душераздирающий крик. Так мог вопить только оргул. Юноша пошёл на звуки и сразу же перешёл с шага на бег. Он очень скоро оказался у края огромной поляны. На её противоположную сторону из леса уже вышли два одновременно и страшных, и красивых существа. Одно из них переливалось чёрной чешуёй и чем-то походило на льва. Другое же было обросшее шерстью и отдалённо напоминало самих эшфарумов.
Но тут, за шумом бури и криками зверей на поляне, стала отчётливо различаться чья-то членораздельная речь. Голос звучал из леса и совсем рядом. Стараясь не упускать из виду монстров, семенивших, как раз, к тому краю поляны, у которого он находился, Джумоук осторожно выглянул из-за кустов. Там, в зарослях стоял ещё один оргул, а рядом настолько огромный воин, что сидя, преклонив одно колено, был с ним одного роста.
Вся невероятность ситуации заключалась в том, что этот эшфарум говорил со зверем, обнимая его словно брата: «Я не представляю, что будет с тобой, когда утихнут ветра, но я больше ничего не могу для тебя сделать! Ты не должен возвращаться, когда Маан будет призывать остальных. Ты слышишь, тебе нельзя! Я знаю, ты понимаешь меня. Если ты вернёшься, то убьют нас обоих, — он отпустил оргула и оттолкнул от себя. — Тебе надо бежать. Беги Уимм! Беги и больше никогда не оглядывайся!»
Но монстр не спешил убегать. Он стоял и с тоской, совсем как эшфарум смотрел на своего гонителя. Тогда здоровяк развернул зверя от себя и с уже большей силой толкнул его в спину: «Я повелеваю тебе уйти!»
Оргул упал на четыре конечности, и, обернувшись в последний раз, умчался прочь - в чащу леса.
Верзила поднялся с колена, прислонился к дереву спиной и, с треском сминая ветви, сполз по нему на землю. В его глазах читалась та же безграничная досада, что и в последнем взгляде прогнанного им зверя.
Произошедшее просто никак не стыковалось в голове эшфарума. Из-за обуявшего дикого любопытства, он позабыл о всякой осторожности и, высунувшись ещё больше, случайно наступил на сухую ветвь, так некстати попавшую под ногу. Странный воин мгновенно обернулся на треск и вскочил на ноги. Обнаружив нежеланного свидетеля, он тут же умчался прочь со всех ног.
Тем временем, оргулы с поляны снова привлекли на себя внимание Джумоука шумной вознёй. Они видимо решили не искать добычи в лесу или среди эшфарумов, так как нападали одновременно с двух сторон на, прилетевшего сюда, ещё одного своего крылатого соплеменника. Истекая синей жидкостью, раненая жертва отбивалась, как могла.
Юноша подошёл к терзающим друг друга и пнул одного из них ногой. Оргул, приняв это за козни другого, набросился на того с ещё пущей силой. Они не видели обидчика и втягивали ноздрями воздух, пытаясь учуять страх. Тогда Джум вытащил меч из ножен и что есть силы, плашмя огрел им зверя покрупней. Тот стал неистово метаться по поляне, обезумев от ярости, и всё время вдыхал воздух ноздрями. Затем, наверное, почуяв где-то страх, он вдруг понёсся с поляны что есть мочи. Остальные две твари последовали за ним.
Эшфарум стал повелевать им вернуться, но оргулы не подчинялись. Это могло быть только из-за того, что кто-то уже ими повелевает. Он направился по следам крови, которые, почему-то, вели к его собственному дому. В душу Джумоука стали закрадываться сомнения, беспокойство, а затем и страх за близких.
Вдруг, тропу, по которой между деревьев бежал юноша, перегородило некое подобие вепря. Это существо было примерно такого же роста, как и он, и стояло на четырёх коротких конечностях с копытами. Его шкура была усеяна панцирными щитами и шипами. Ярко-оранжевое свечение вырисовывало острые и огромные клыки в открытой пасти. Втягивая ноздрями воздух, чудовище водило головой и всматривалось в округу маленькими, похожими на две кровоточащие раны, свирепыми глазами.
Эшфарум наблюдал за ним. Он обнажил меч и не двигался. Но оргул, втянув ещё пару раз ноздрями воздух, уставился прямо в его глаза. В глазах монстра отражался весь поглощённый им до этого ужас, а из пасти стала сочиться тёмная дымка.
«Он почуял мой страх и видит меня», — подумал юноша, и в тот же миг, тварь с неимоверной скоростью рванулась с места, прямиком на него.
Всё произошло в считанные секунды. Взяв меч обоими руками за рукоять, Джумоук побежал навстречу судьбе. В тот миг, когда пасть монстра уже должна была сомкнуться на его теле, он, выбросив вперёд ноги, упал на спину и проскользил промеж копыт. Меч остался торчать из брюха врага на месте шва, между панцирными латами. Оттуда потекла кровь, оставляя на траве тёмно-синие следы. Но всего лишь раненный зверь рассвирепел ещё больше и стал издавать громыхающий по всей округе рёв. Оргула занесло, при резком развороте на тропе, и, не удержав свой вес, он упал на бок. Провозившись в неудачных попытках достать до меча своей пастью и короткими конечностями, «вепрь» всё-таки вскочил на ноги. Он вглядывался в ту сторону, где упал юный воин.
Безоружный и растерянный враг стоял посреди тропы. Монстр понёсся навстречу желанной расправе, не отрывая взгляда от своей жертвы. Но эшфарум, немного помешкав, что-то сообразил и, вдруг, к удивлению чудовища, побежал прямо на него.
Приближаясь, он стал прыгать из стороны в сторону, с ноги на ногу, раскачиваясь как маятник на бегу и вводя в замешательство врага. После двух прыжков, набрав нужную амплитуду, Джумоук, что есть силы, оттолкнулся левой ногой и прыгнул вправо. Затем оттолкнулся от ствола дерева правой ногой и прыгнул, переворачиваясь вниз головой и вокруг своей оси в воздухе над чудовищем.
Оргул, не отводя глаз от юноши, оторвал от земли передние конечности и стал поворачивать голову вбок и наверх. Враг пролетал над ним лицом к разинутой пасти. Обхватив нижнюю челюсть двумя руками, воин упёрся локтями в скулу противника и, падая, потянул её за собой всем своим весом, выворачивая его шею и увлекая тушу в падение. Упав на руки, вниз животом возле перекрученного на спину зверя, эшфарум молниеносно оседлал его брюхо, вытащил меч, перехватил его и воткнул в голову снизу — промеж костей нижней челюсти. Издавая утробный крик ярости, чудовище задёргалось в предсмертных конвульсиях. Под поверженным стала быстро растекаться синяя лужица.
Как только с врагом было покончено, победитель устремился в сторону своего дома. Он уже слышал доносящийся оттуда рёв и визг зверей и чувствовал, что его семья в опасности.
Когда Джумоук выбежал к возвышенности, на которой стоял замок его родителей, он увидел, тех самых оргулов, что были в лесу на поляне. Они с остервенением бились об огромные входные двери, царапали их своими клыками и когтями. Запах страха близкой добычи вводил их в состояние неистового бешенства.
Эшфарум с ужасом заметил, что крепления дверей уже начали поддаваться. Он снова испугался и химера, похожая на льва, обернулась и уставилась на него. Но это был не единственный, злобный и ненавидящий взгляд, который чувствовал на себе Джумоук. Он понимал, что этот другой и есть тот, кто приказал монстрам атаковать его дом, указав им добычу.
Недоброжелатель подкрадывался к нему сзади как тень.
Тем временем оргул, определивший новую жертву по источаемому страху, издал дикий рёв и стал спускаться с холма к опушке леса. Тут же на ногах Джумоука затянулась петля ловушки, и он повис на дереве вниз головой.
Он сначала обрадовался, увидев своего брата Хэя, который подходил к нему с мечом в руке. Но кривая усмешка и презрение во взгляде говорили о том, что это и есть тот — кто устроил ему западню, используя своих же родителей как наживку.
«Но почему?» — спросил с недоумением брат у брата.
«Ты всё равно меня не поймёшь, — Хэй ещё раз окинул, висящего вниз головой, презрительным взглядом. — У Дэи будет новое имя».
Джумоук был в полном замешательстве, но, вдруг, что-то поняв и совершенно неожиданно для Хэя, он посмотрел на того с улыбкой. В этом взгляде не было презрения и ненависти. Он выражал лишь сострадание и любовь.
Хэй закричал, не выдерживая этого взгляда: «Не смотри на меня так!!!». Он развернул висящего на верёвке брата лицом в противоположную сторону, откуда уже совсем близко подошёл «лев». Но тот остановился в недоумении. Он выглядел так, как будто добыча испарилась из-под его носа.
Чудовище втянуло ноздрями воздух и, вдруг, пошло прямиком на Хэя, который стал пятиться назад. Монстр подошёл к нему и стал медленно разевать пасть, из которой изливалась обволакивающая облаком, чёрная пелена, парализуя волю всё больше и больше.
Но, вдруг, прозвучало так уверенно и громко, будто каждое слово ложилось на окружающее пространство как тяжёлый камень размером со скалу: «Отойди от Хэя! Оргулы — прочь!»
Те оргулы, что всё ещё терзали входные двери дома, ёжась и повизгивая, побежали в лес, а тот, что был возле братьев, устремился за ними.
«Почему он пошёл на меня?» — Хэй был совершенно растерян.
Джумоук снова с любовью посмотрел на своего брата: «Потому, что ты всё же испугался за меня. Будь добр, помоги мне выпутаться». Ошарашенный и раскрасневшийся Хэй, не смея заглянуть в глаза, медленно подошёл к брату и приподнял его так, чтобы тот мог дотянуться до удавки. Когда с путами было покончено, и Джумоук уже стоял на ногах, он ласково хлопнул брата по плечу. Тот опустил голову. Младший брат крепко обнял его: «Нас заждались мать с отцом, и им нужны мы оба».
Смерчи, снующие вокруг, стали набирать силу, и братья пошли домой. Сначала Джумоук, а за ним и Хэй.
Уимм смотрел на удаляющихся эшфарумов. Как и другие оргулы он слышал веления Хэя, но прибежав на место зова, почему-то просто спрятался в близлежащих зарослях и стал наблюдать за происходящим.
Оставшись снова совсем один, он отметил, что ветра уже стихают. Ему надо было срочно искать убежище. Если легионеры отряда усмирения обнаружат его тут во время затишья, то непременно убьют. Ещё раз взглянув в сторону уже закрывающихся дверей, Уимм упал на четыре конечности и засеменил прочь. Из глубины его души вырвался тихий утробный стон.
Немая пустота души,
Под хруст опавших крыльев,
Словно на казнь палач спешит,
Забвенья — серой пылью.
Но дух мой крылья волоча,
Не останавливает бег.
Побег с рождения начав,
И тая словно снег,
Всё ищет пропасть для прыжка.
Полёт так близок от паденья.
Ему хватило бы рывка,
Чтоб воспарить над тенью.
Он вырвется лучом из бездны,
Каким бы злом она не будь.
Поможет свет родных созвездий,
Предначертая светлый путь!