Вспомнив всё, что он пытался так долго забыть, Рон поведал всю историю от и до, опустив некоторые моменты, в частности про дедовщину, чтобы не порочить честь морской пехоты США, и про Летицию, чтобы Шерри не чувствовала себя неловко. Расскажи он, что чувствовал и что чувствует до сих пор по отношению к Летти, Шерри сразу бы выбежала в слезах из студии, но он не мог этого допустить, потому что любил её, пусть даже остались чувства к первой и единственной настоящей любви.
По окончании рассказа Оливия выдохнула, как будто в начале набрала полную грудь воздуха и боялась прервать Рона.
– Фу-у-ух, я думала такое бывает только в фильмах, – сказала она.
– В фильмах бывает хороший конец, а тут погибли люди.
Рон посмотрел налево, Шерри сидела с мокрыми глазами, до этого она даже не представляла, что он пережил, а Джош был весь бледный, как будто увидел старого знакомого, который давно умер.
Интервью закончилось, и Рон с родными наконец-то покинул телестудию и этот город. Весь полёт, который они решили совершить на частном самолёте, а не на военном, он думал о Питоре. Несмотря на своё положение, он выглядел так, как будто не парализован и всё у него хорошо, а ещё его просьба помочь ему уйти, чтобы освободиться из оков и переродиться. Он был уверен, что реинкарнация реальна, как гамбургер в «Макдональдсе».
Рон и Шерон стали жить вместе. Он был категорически против, чтобы его девушка работала, поэтому, закончив обучение на юриста, она стала домохозяйкой, а поскольку дом был большой и Джош нанимал персонал, то Шерри большую часть времени, пока не было Рона, проводила с подругами или занималась шопингом.
Здоровье Джоша становилось всё хуже и хуже, поэтому на деловые встречи стал ездить Рон, а его отец проводил большую часть времени на ферме, следив за тем, чтобы при погрузке воды не прихватили лишний галлон жидкости. Рон ездил в длительные командировки по стране, привлекая всё больше инвесторов, пока в один прекрасный момент Шерри не сообщила, что беременна. Рон был на седьмом небе от счастья и сразу прервал все встречи. Вернувшись домой, он сделал ей предложение, надев на безымянный палец обручальное кольцо с бриллиантом в десять карат. Уже через неделю они сыграли свадьбу и на месяц прекратили все рабочие дела, отправившись в свадебное путешествие по миру: побывали в Китае, Израиле, Чехии, Венгрии и России. Там они посетили много интересных мест и познакомились с многими людьми, но больше всего им запомнился иллюзионист из России, известный по всему в миру.
Они слышали про знаменитого иллюзиониста, трюки которого не могут разгадать лучшие умы нескольких стран, но думали, что это всего лишь маркетинговый ход, а побывав на одном из его представлений в Китае, пришли в восторг. Он мог спокойно пройти сквозь Великую Китайскую стену, исчезнуть на глазах у всех и появиться в совершенно другом месте или подчинить себе любого человека и заставить делать его всё что угодно, все зрители при этом аплодировали, восхищённо спрашивая друг у друга, как он это делает. Не исключением были и Рон с Шерри. После выступления, пользуясь своим положением и деньгами, за большое вознаграждение Рон выпросил аудиенцию с этим человеком, чтобы поговорить. Разговор был коротким, в ходе которого Рон восторгался его способностями. Пытаясь выведать секрет его успеха, он упомянул, что это Божий дар, на что иллюзионист сказал, что, скорее всего, дьявольский. На этом разговор закончился, как и их свадебное путешествие.
Вернувшись домой, они продолжили жить прежней жизнью, за исключением длительных поездок Рона, которые он сократил втрое, чтобы чаще быть ближе к жене и своему будущему ребёнку. Время шло, и живот Шерон рос. Вскоре они могли ощутить толчки Николь, так они решили назвать дочь, когда узнали пол ребёнка.
Перед самым Рождеством Рон уехал в Нью-Йорк, чтобы закончить дела и все рождественские каникулы провести в кругу семьи, но переговоры омрачила ужасная новость. Ему позвонил Джош и сообщил, что у Шерон случился выкидыш. На шестом месяце беременности она потеряла столь долгожданного ребёнка. Рон осознал потерю только тогда, когда прибыл в больницу Милуоки, куда экстренно доставили Шерри, и увидел её в палате, но уже без плода в животе. До этого он думал, что отец преувеличивает, да ему и не хотелось верить в это, но, увидев всё своими глазами, он ощутил, что под ним как будто всё провалилось и он полетел в бездонную пропасть. Летя вниз, Рон рыдал. Рыдал стоя рядом со своей возлюбленной, держа руку на её животе, в котором ещё совсем недавно жил маленьким комок радости. Шесть месяцев счастья оборвались одним мгновением бесконечного горя.
Так продолжалось несколько дней. Рон заперся на третьем этаже своего дома и без остановки пил, пил и пил, но это не помогало. Тогда он достал шестизарядный кольт, который ему подарил комиссар полиции Сиэтла за особые достижения в укреплении взаимоотношений, зарядил его двумя пулями, крутанул барабан и представил ствол к виску. Произвёл четыре выстрела в голову, затем два в потолок. Пули врезались в расписной под ночное небо бетон.
– Почему повезло мне, а не моей малютке Нико-о-оль?! – взревел он, выронив пистолет, и упал на колени.
На звук выстрела прибежал Джош, который все эти три дня сидел внизу и ждал, пока сын спустится к нему. Но он даже подумать не мог, что может дойти до такого. Поднявшись наверх, он увидел рыдающим своего сына, стоящего на коленях. Подойдя к нему, он обнял его. Джош никогда не знал женской любви, за исключением детских воспоминаний о материнской заботе, которые со временем улетучились и стали больше походить на сон, нежели воспоминания. Но отцовскую любовь, которая его сделала тем, кем он есть, Джош знает хорошо. Он представил себя на месте Рона, как бы он себя чувствовал, если бы Рон случайно погиб, и слеза горя скатилась по его щеке.
Скажи кто двадцатилетнему Джошу, что он через сорок лет будет оплакивать со своим сыном неродившуюся внучку, он бы ударил этого человека по лицу, и даже покажи ему эту картину, он всё равно не поверил бы в происходящее. Но факт есть факт: двое мужчин, в обнимку, стоя на коленях, плакали от горя. Большей утраты в их жизни ещё не было.
– Как это произошло? – немного успокоившись, спросил Рон.
– Шерри залезла на стул, чтобы протереть пыль…
– Почему она полезла протирать пыль сама, если для этого есть Камила? – зло спросил он. – Она должна была сидеть на самом мягком диване в нашем доме и ничего не делать! – Рон ударил кулаком по полу.
– Она отпросилась, так как немного приболела, а Шерон хотела, чтобы к твоему приезду всё было чисто.
– Это всё я виноват, – ещё сильнее зарыдал Рон, – чёртовы мексикашки, вечно от них одни проблемы.
Рон впервые так высказался о каком-либо человеке, даже про сержанта Янга он такого не говорил, хотя тот и доставил ему уйму хлопот.
– Я уже позаботился, чтобы её депортировали обратно в Мексику вместе со всей её семьёй. Больше она никогда не пересечёт границу Штатов, – сказал Джош, поглаживая сына по спине. – Надо успокоиться, сынок, съезди проведай Шерри. Ей сейчас ничуть не лучше, чем тебе. Она нуждается в твоей поддержке.
– Ты прав, – вытерев слёзы, ответил он. – Но почему её повезли в Милуоки, а не в Грин-Бей? Там больница ничуть не хуже, а находится ближе, – в недоумении спросил Рон.
– Как только это произошло, я позвонил 911. Они сказали, что в Грин-Бее нет квалифицированного доктора, поэтому мы поехали в Милуоки, – ответил Джош, немного замешкавшись.
Джош не хотел говорить правды, на самом деле Шерон была с подругами на шопинге в Милуоки и именно там произошла трагедия.
– Да это уже и не важно, Николь это не вернёт, – сказал Рон, встав на ноги. – Ты прав, надо ехать к Шерон, – и, всхлипывая, он направился вниз, а вслед за ним и Джош.
На душе было паршиво, а в голове туман. Джош помог ему собрать вещи, и уже через двадцать минут они выехали. Машина с водителем всё это время стояла в готовности возле дома.
– Дорога займёт около пяти часов, поспи, сынок, – обратился он к Рону.
Рон подумал, что за эти дни он совсем не спал, но усталости или сонливости не чувствовал, пока не пришёл в себя и не сел в машину. На улице было уже темно, и как только он закрыл глаза, мгновенно уснул.
Проснулся он оттого, что машина остановилась. Джош открыл дверь.
– Выходи, встречай дочь, – сказал он.
– Какую дочь? – спросонья не понял Рон.
– Как какую? – с удивлением спросил Джош. – Твою малютку Николь, – сказал он и протянул ему воздушные шары.
– Пап, ты, наверное, что-то путаешь, несколько дней назад Шерон потеряла ребёнка. Ты же сам мне позвонил и сообщил об этом, – Рон начинал злиться, он считал, что нельзя шутить на такие темы.
– Сынок, тебе надо меньше работать…
Рон обомлел, за спиной его отца стояла улыбающаяся во весь рот Шерри, держа на руках маленький свёрток.
– Это твоя дочь Николь, – со слезами радости на глазах сказала она.
Рон отодвинул Джоша в сторону, чтобы он не преграждал ему выход из машины, вылез и пошёл в её сторону, не веря своим глазам. Чем ближе он подходил, тем больше убеждался, что в руках у неё настоящий ребёнок. Она заревела.
– Николь, поздоровайся с папой, – сказала Шерри и протянула ребёнка отцу.
Рон молча взял свою дочь на руки. «Может, это какой-то обман, – подумал он, – но Шерри совсем не выглядит убитой горем, как будто всерьёз верит, что это её ребёнок».
– Чей это ребёнок? – зло спросил он.
– Рон, что с тобой? Это наша с тобой дочь, посмотри, она совсем как две капли воды похожа на тебя.
– Ты несколько дней назад упала со стула, протирая пыль, и потеряла ребёнка, я ехал, чтобы поддержать тебя, зачем вы лжёте?! – спросил он, теперь уже обращаясь ко всем присутствующим, попутно разглядывая ребёнка: «Она и вправду очень похожа на меня».
– Я упала три месяца назад, и ребёнку ничего не угрожало, – уже без улыбки ответила она. – Как ты можешь сомневаться, посмотри на неё, разве она не доказательство моих слов? – спросила Шерон, заплакав.
– Рон, что с тобой? – испуганно спросил Джош. – Ты же вчера вечером рассказывал, как встретишь жену с дочерью, как сделаешь для неё детскую, прошли всего сутки, что поменялось?
– Какая детская?! – закричал Рон. – Я вчера заливал горе виски, хотел покончить жизнь самоубийством, а сегодня вы мне говорите, что всё это было неправдой?! Как вы можете так поступать, я ждал этого ребёнка! – на его глазах выступили слёзы.
Рон готов был отдать всё что угодно, лишь бы это было правдой, но, зная своего отца, который был слишком влиятельным, чтобы подстроить всё это, сильно сомневался в происходящем. Он отдал ребёнка Шерри.
– Если вы сейчас же прекратите этот спектакль, то всё будет, как прежде, мы переживём потерю, какая бы сильная она ни была, только не надо устраивать этот цирк! – закричал он. – Мне и так с большим трудом далось осознание этого, – сказал он едва слышно. – Тебе решать, Шерри, – обратился он к жене.
Девушка с заплаканным лицом, с ребёнком на руках молча стояла и смотрела то на Рона, то на Николь. Перед ней стоял сложный выбор, дочь или любимый человек. Она не понимала, почему Рон категорически отказывается верить в отцовство. Ещё раз посмотрев на дочь, она увидела, как крохотные голубые глазки смотрят на неё, девочка заулыбалась, попыталась протянуть маленькие ручки к лицу своей мамы. Шерри поцеловала её.
– Я выбираю тебя, – сказала она Рону, посмотрев ему в глаза, затем достала из одной из складок подола своего розового платья кинжал и стала быстро наносить колющие раны Николь.
Рон закричал и кинулся к ней, чтобы остановить, но почувствовал удар в районе лба. Тогда он открыл глаза и увидел, что находится на заднем сиденье машины, которая затормозила, и по инерции он врезался в подголовник переднего сиденья. На улице уже светало, они приехали в Милуоки.
– Рон, с тобой всё хорошо? – обратился Джош взволнованным голосом, повернувшись к нему с переднего сиденья. – Ты кричал.
– Просто, – сказал Рон, вспомнив жуткий сон, – приснился плохой сон.
– Мы приехали, как себя чувствуешь? Готов пойти к Шерон?
Рон молчал. Он хотел пойти к ней, но боялся увидеть её без прежнего живота. Боялся, что сорвётся и, вместо того чтобы поддержать, сам будет нуждаться в поддержке.
– Я не могу, пап, – он зарыдал, – я не могу её видеть в таком состоянии. Я лучше ещё несколько раз переживу Гренаду, только чтобы не видеть Шерон.
– Я понимаю тебя, сынок, – Джош вышел из машины, подошёл к задней двери со стороны, где сидел Рон, и открыл её. Немного пригнувшись, он обнял сына. – Мне тоже горько это воспринимать, – сказал он, но на самом деле, он не чувствовал и сотую часть того горя, которое испытывает Рон. – Но ты мужчина, Шерри сейчас ничуть не в лучшем положении, чем ты. Ты просто обязан её поддержать именно сейчас.
– Ты снова прав, пап. Спасибо тебе за поддержку, – Рон вытер глаза рукавом своей синей рубашки и вышел из машины. – Я хочу зайти один, – сказал он и направился ко входу в больницу.
Настроение было совсем не для того, чтобы кого-то утешать или поддерживать, с каждым шагом Рон сам готов был зарыдать и упасть на колени. Вот он открыл дверь больницы, знакомый коридор. Ещё несколько дней назад, он приехал сюда в надежде, что отец что-то перепутал и не всё так плохо, как ему сказали по телефону. Зайдя внутрь, он повернул направо, сердце начало колотиться как бешеное, готовое в любой момент вырваться наружу, пробив в груди большое отверстие. Идя по коридору, который казался бесконечным, он заметил, что время замедлилось. Хотел повернуть назад, вернуться домой, взять бутылку виски и забыться. «Может, всё само собой образумится», – но эти мысли быстро покинули его голову. Наконец, он дошёл до лестницы, «Осталось тридцать ступеней и десять футов», – с этими мыслями он начал подниматься на второй этаж. Сейчас Рону казалось, что даже подъём на шесть тысяч ступеней, ведущих на гору Тайшань был не такими долгим, как эти тридцать ступеней, ведущих на второй этаж в палату к его жене.
Когда он всё-таки преодолел это труднейшее препятствие, то посмотрел на коридор, в десяти футах которого была дверь к его любимой, к которой так тяжело было заходить. С каждым шагом ему всё больше хотелось остановиться, дыхание спирало, он был уверен, что не выдержит и зарыдает, увидев Шерри. Подойдя к двери, которая в мгновение выросла втрое и стала, казалось, настолько массивной, что одному человеку её ни за что не открыть, Рон на секунду замер.
– Пап… – обратился он к отцу, но сразу вспомнил, что попросил его остаться снаружи.
Рон взялся за ручку двери. Казалось, она намного больше его конечности, но, посмотрев вниз, он с удивлением понял, что его рука так же увеличилась. Ощущение было странным, такое обычно бывает перед тем, как засыпаешь, тогда кажется, что все предметы стали одновременно очень близкими и очень большими, звуки будто бы раздаются возле самого уха и одновременно далеко. Повернув ручку по часовой стрелке, он отдёрнул руку, как будто сильный ожог вынудил его это сделать. Дверь распахнулась. На кровати лежала и смотрела в потолок бледная Шерон. Она даже не повернулась на открывающуюся дверь. Подойдя ближе, Рон увидел, что по её щекам текут слёзы.
– Шерри, – тихо сказал он, и она молча повернула голову в его сторону.
Это выглядело очень жутко, как будто человек, который продал душу самому дьяволу, смотрит прямо на него. Совершенно пустой взгляд, без эмоций, без каких-либо признаков жизни.
– Прости меня, – прошептала она, слёзы потекли ещё сильнее, но эмоции всё так же отсутствовали.
Рон, глядя на неё, понял, что он переживает смерть своего неродившегося ребёнка ещё не так тяжело, как она. Это событие будто бы высосало из неё все жизненные соки, и на него смотрит лишь оболочка прежней Шерон. Он встал на колени и положил руки ей на живот.
– Ты ни в чём не виновата, это моя вина. Я не должен был оставлять тебя в таком положении, – ответил он чуть громче, чем она.
После встречи с ней у Рона пропало чувство жалости к себе, он только сейчас понял, что это было именно то чувство. Последние несколько дней он считал себя самым несчастным человеком на земле, думал, что судьба несправедлива к нему, но он совершенно забыл про Шерри, про её горечь. Забыл, что она носила этого ребёнка шесть месяцев, пока он разъезжал по командировкам. Теперь он понял, что несёт ответственность не только за себя, теперь у него есть семья, и в такой сложный момент не время себя жалеть.
– Ты должна быть сильной, – обратился он к Шерри. – Какое-то время нам будет тяжело смириться с утратой, – говоря такие слова, он был уверен, что сам смириться никогда не сможет, но любимой нужны были именно такие слова, – но мы должны поддерживать друг друга, только так мы сможем справиться, – он взял её за руку, она была мягкой и холодной. – Пока ты здесь, я буду рядом, как только тебе станет лучше, мы поедем домой. Со временем всё наладится, мы родим ребёночка, будем его любить и воспитывать, – он поцеловал её в лоб. – Я не допущу, чтобы такое снова повторилось, – пообещал он.
Шерри медленно села в кровати, Рон помог ей, дав опереться на свою руку, затем она обняла его, рубашка в районе плеча стала мокрой от слёз.
– Забери меня отсюда, – прошептала она ему на ухо. – Я здесь больше не могу.
– Но врачи должны провести полное обследование… – пытался возразить он.
– Забери меня сейчас или заберёшь моё тело завтра, – оборвала она его.
Рон с испугом посмотрел на неё, его глаза максимально расширились. Он не ожидал от неё таких слов.
– Конечно, дорогая, только не делай глупостей, – он встал с колен. – Сейчас я оформлю необходимые документы и сразу заберу тебя отсюда, – с этими словами он развернулся и быстро направился к выходу.
Примерно минут через пятнадцать он вернулся с её вещами в руках и помог одеться, сама она еле шевелилась, на теле появились пролежни, как будто она все эти три дня лежала в одном положении. После того как она оделась, они спустились вниз и подошли к машине. Джош вышел им на встречу в недоумении, думая, что они сбегают, но после недолгих объяснений Рона, он помог усадить её на заднее сиденье, сам сел вперёд, а Рон рядом с ней.
– Домой, – скомандовал Джош водителю, и они направились в Нашвилл.
Реабилитация Шерон заняла около месяца. Всё это время она не выходила из дома и большую часть времени провела в их с Роном комнате, изредка поглядывая через панорамные окна на улицу. Рон боялся, что она, убитая горем, может совершить какой-нибудь глупый поступок, и это останется на его совести. Только изредка он уезжал с места, которое некогда было фермой, чтобы закупить всё необходимое. В это время Джош стоял недалеко и слушал, чтобы в отсутствие сына ничего не произошло.
Постепенно Шерон пришла в себя, сначала начала выходить на улицу, а затем стала выезжать в город, но при этом Рон иногда по ночам всё же слышал, как она плачет во сне. Всё это время «водным» бизнесом никто не занимался, грамотно ранее построенная система давала свои плоды, и за этот месяц Джонсоны не понесли никаких убытков, а если бы и понесли, денег у них было достаточно, чтобы содержать небольшое государство.
Ещё через полгода всё пришло в норму, и они стали жить прежней жизнью, стараясь не задевать тему детей. Рон постепенно начал уезжать в командировки, но уже не в такие длительные, как прежде, и при возможности брал с собой жену. Так, в одной из командировок Рон устроил для Шерри романтический вечер, после которого была такая же романтическая ночь. Через год после потери ребёнка Шерон объявила Рону, что беременна.
Услышав эту новость, Рон не мог сдержать слёз. Подняв Шерри на руки, он закружил её, при этом одаривая поцелуями. Он был благодарен Богу за этот подарок. Чтобы отметить это событие, Рон решил пригласить родственников и друзей, но Шерри категорически отказалась от приглашения своих подруг, с которыми она не виделась с момента трагедии. Рону это показалось странным, но спорить он не стал и также не стал приглашать своих друзей, решив отметить в узком семейном кругу.
В первые пять месяцев беременности на те немногочисленные деловые встречи, которые у него были, он брал с собой Шерри и летал только на частном самолёте, чтобы она не чувствовала дискомфорт. На шестом месяце он отказался от всех командировок, полностью возложив ведение бизнеса на менеджера, которого ему посоветовал отец Шерри.
Если не брать в учёт время, проведённое с Летицией, которую он не мог забыть до сих пор, то следующие четыре месяца Рон посчитал лучшими в своей жизни. Он полностью посвятил себя Шерри и их будущему ребёнку. На этот раз они ждали мальчика. Одну из комнат в доме они оборудовали под детскую на свой вкус. Рон боялся хоть на секунду упустить её из виду, этот ребёнок был важен для него. С помощью него он хотел заполнить ту пустоту на душе, которая образовалась после потери их дочери. Хоть Рон никак это не показывал, но он до сих пор сильно горевал по этому поводу.
Ездить в клинику Шерри не хотела, поэтому Джош нанял высококвалифицированного врача, который вместе со своей семьей прожил в их старом доме на полном обеспечении все девять месяцев, до самых родов, которые и принял. За это он был щедро вознаграждён суммой, которая составила больше десяти его годовых окладов.
И вот, наконец, 15 сентября 1988 года у Рона и Шерри родился сын. Они решили назвать его Джеком. Рон был вне себя от радости, он готов был расцеловать всех, кто был рядом, а особенно доктора и его семью. Увидев Джека, он почувствовал, будто заново влюбился, только эта любовь была отца к сыну.
Помимо денег, Рон лично от себя в знак благодарности подарил врачу дом в Милуоки, откуда он был родом, а Шерри он решил подарить красный «Феррари» 288-й модели[1].
Глядя на сына, Рон не мог налюбоваться им. Все обязанности по уходу за ним он взял на себя, для него это были приятные хлопоты. Шерри в это время восстанавливалась, сын тоже вдохнул в неё новую жизнь. Поскольку Рон большую часть времени проводил с ним, у его жены было много свободного времени, и она восполняла упущенное время ездой на новой машине и встречами с давними подругами, с которыми не виделась больше года. Рон даже не обращал внимания, как она поменялась, так как был занят сыном. Джош тоже не упускал момента, чтобы лишний раз потискать внука, он хотел дать ему всё самое лучшее, и под лучшим он понимал материальное, а не духовное. Рон же делал упор на воспитание, хотел привить Джеку любовь к труду и хорошие манеры, но он был один, а против него были Шерри, Джош и Мэтью, которые как могли баловали сына и внука.
Уже в четыре года Рон, как когда-то сам, отдал Джека в карате. Он считал, что это закалит его дух, сделает из него воина по жизни. Из всех только Шерри была против этого, она считала, что это суровый спорт и он может покалечить мальчика, но отец смог переубедить её. В итоге Джек начал ходить на тренировки, а точнее, ездить. Мэтью считал, что внук сенатора и «водяного» магната должен передвигаться только на лучшем автомобиле, и поэтому на все тренировки его возили на седьмом «Марке»[2].
В кипе всех этих факторов Джек начал расти избалованным мальчиком. И конечно, больше всего он не любил проводить время с отцом. Как бы Рон ни заботился и ни любил сына, но методы его воспитания отличались от остальных. Видя всё это, Рон начал строже относиться к Джеку, тем самым отталкивая сына всё дальше и дальше от себя.
Шерри же окончательно забросила воспитание Джека. Она начала вести себя как типичная жена миллиардера, проводя всё свободное время за шопингом и общением с подругами, при этом не забывая делать сыну дорогие подарки, пытаясь таким образом откупиться от недостатка общения с ним. Джеку поначалу это не особо нравилось, отец заставляет постоянно что-то делать, мать постоянно где-то пропадает. Он считал, что только дедушки Мэтью и Джош его любят по-настоящему, но к шести годам он смирился с этим и стал воспринимать это как само собой разумеющееся.
Рон не любил красоваться и выставлять напоказ свое положение в обществе. Он всё также продолжал ездить на своей первой и единственной машине. Он не покупал дорогие костюмы, не носил дорогие часы. Единственной его слабостью, по которой можно было определить его положение в обществе, была недвижимость. Он любил шикарные дома. Возможно, на это повлиял тот факт, что он когда-то жил в сиротском приюте.
Именно поэтому, когда Джеку было шесть лет, Рон отдал его в частную школу в Милуоки, при этом прикупив в городе большой дом, в котором жил вдвоём с сыном. Периодически к ним приезжала Шерон, в перерывах между своими поездками. Она считала, что много сделала, родив Рону сына, и теперь имеет право отдохнуть. Этот отдых у неё продолжался уже шесть лет. Поначалу они с Роном ссорились, но Рон, так же как и Джек, свыкся с тем, что происходит. Развестись ему не давал только тот факт, что её отец занимает высокий пост и мог подпортить их с отцом бизнес, не говоря уже о том, что мог полностью ограничить его общение с сыном.
[1] Имеется в виду автомобиль Ferrari 288 GTO, выпускаемый с 1984 по 1987 год.
[2] Имеется в виду Lincoln Continental Mark VII.