Друг Портянко.
Об Алексее Федоровиче Портянко невозможно рассказать в двух словах. Ему смело можно посвятить целый роман, конкурирующий по объему с "Вечным зовом" Анатолия Иванова. "таких людей и историй не бывает! " слышал я и ни раз после моих устных рассказов о Лёхе (мне так проще его называть). И как приятно, что было минимум два случая, когда волею судеб те, кому я рассказывал о нем, познакомились с Лехой очно, и с меня был снят ярлык "Барона Мюнхгаузена". Ну-с, приступим! Хотя мне сложно перейти к дебюту, слишком уж много хочется рассказать.
Алексей родился 20 августа 1961 в г. Уфе в простой большой рабочей семье, где культивировалось трудолюбие, порядочность и уважение к старшим. Леха был поздним ребенком. Его отец, Федор Алексеевич, был фронтовиком и прошел войну в пехоте. Сейчас Леха стал копией отца, учитывая то, что на сегодняшний день они ровесники, если вспомнить время поступления в училище. А я очень хорошо запомнил внешность его родителей в день принятия Военной Присяги 10 сентября 1978 года, так как в этот день произошла одна из множества забавных историй, связанных с Лехой.
Жаркий июль 1978 года - пора поступления абитуриентов в наше военное автомобильное училище. Набор кандидатов начался ещё в феврале. Это в то время был сложный и многоступенчатый процесс. Команда абитуриентов формировалась к концу апреля. В мае вышел Приказ Министра обороны СССР о переводе училища на пятигодичное обучение и присвоения ему статуса "Инженерное". Пришлось набирать вместо одного батальона два, что бы 1982 год не остался без выпуска. Шансы для поступления у всех нас удваивались. По результатам экзаменов и сдачи нормативов по физической подготовке был составлен, выражаясь современным языком, рейтинг. Те, кто был выше, зачислялись на пятигодичное обучение, остальные на четырёх.
Леха получил "неуд" по сочинению и в теории потерял все шансы на поступление. Но его допустили до остальных экзаменов, которые он сдал более успешно, и оставили в резерве на случай недобора. Начались заседания приемной комиссии, которую официально, видимо, со времен Революции, называли " Мандатной" хотя само слово " мандат" в те годы уже мало кто знал. Председателем комиссии был наш легендарный начальник училища генерал-лейтенант Зюбко В. М. фронтовик, командовавший во время войны автомобильным взводом на той самой "Дороге жизни", обеспечивающей продовольствием блокадный Ленинград. Именно он решал, кому из абитуриентов суждено стать курсантом по результатам экзаменов и всевозможных характеристик и анкет.
Лично я прошел эту комиссию в первых рядах и без вопросов к моему гибридному происхождению. Леха же ждал решения своей дальнейшей судьбы и так как был иногородним, то проживал в училище и привлекался ко всяким хозработам. В день последнего заседания он в казарме абитуриентов перетаскивал кровати, матрасы и прочие предметы нехитрого курсантского быта. По ходу работ у него оторвался каблук на туфле, весь он был потный, в перьях и вате от матрасов. и в таком вот непрезентабельном виде его срочно вызвали на комиссию, не дав возможности привести себя в должный порядок. Начальник училища оглядел его и принялся изучать документы. Дойдя то пункта, где содержались сведения об отце - фронтовике, он как то сразу оживился и задал вопрос:
- А на каком фронте воевал твой отец?
Я не знаю, откуда Леха знал о боевом пути генерала Зюбко и почему вдруг он решил ответить именно так:
- Так, товарищ генерал - лейтенант, он всю войну шоферил и по Дороге жизни грузы возил. Вот я и решил поступить в автомобильное училище!
Увидев перед собой сына, фактически своего однополчанина, начальник училища распорядился немедленно зачислить Лёху и обязательно на пятигодичное обучение. Так мы почти 45 лет тому назад оказались с ним в одном учебном взводе. Узнали видоизменённый эпизод из "Мимино"? "жизнь-это лучший драматург". Когда я иногда смотрю этот фильм, то сразу вспоминаю историю Лехиного поступления.
Нужно ли осуждать этот поступок? Думаю, что не надо. К слову сказать, за все эти годы я не упомню случая, что бы он лукавил и использовал это в своих корыстных интересах.
Он достойно учился и служил, не отобрал ни у кого место в училище. А вообще-то было много таких, кто написал рапорт об отчислении еще до начала учебного года. Вот они то, как раз и заняли чужие места. Ну, написал на "неуд" сочинение, ну так он поступал не в Литературный институт.
Но на этом история не окончилась. Приближался день принятия Военной Присяги, на который должны были приехать Лехины родители. Накануне вышел очередной номер окружной газеты "Красный боец" которую все называли "Гальюн Таймс" (мое поколение поймет почему) или "Брехунец" в которой была статья о новом наборе курсантов. В ней упоминался Леха, пошедший по стопам отца, фронтового водителя, героически возившим грузы на полуторке под обстрелами по Дороге жизни. В той комиссии был представитель политотдела, который живенько зафиксировал историю фронтовика Портянко.
Леха, прочитав статью, сильно переживал и испытывал угрызения совести. Газеты лежали у входа в помещения казармы в огромном количестве на специальной подставке. Приехали родители, мы приняли Присягу, и каждый в компании родителей и друзей прогуливался по училищу. Леха старался увести родителей подальше от центральной аллеи, где была бы высока вероятность встретить начальника училища. А встреча бывших " однополчан" в его планы не входила. Более того, была крайне не желательна, так как он считал, что если его дезинформация раскроется, то он мгновенно будет объявлен " персоной нон грата". Вдруг Леха увидел меня и обратился ко мне с мольбою в глазах:
- Леонидыч, выручай! Батя хочет посмотреть казарму, а там, на входе "Брехунец" Он обязательно возьмет экземпляр почитать.
Я рысью метнулся в казарму и, несмотря на протест дневального, успел спрятать все экземпляры у себя в тумбочке, свято веря в то, что Лехин батя не будет интересоваться её содержанием на предмет наличия в ней печатных изданий. Так он и уехал в Уфу, даже не подозревая, что есть альтернативный вариант его боевой биографии. Так завершилась первая история, связанная с курсантом Портянко А. Ф., которая хорошо сохранилась в моей памяти.
Благодаря службе в Армии и последующей деятельности, мне пришлось встречать очень много людей из различных слоев общества, национальных групп и моральных устоев. Но вот такой, как Леха, был единственным и неповторимым. О таких говорили в старину, что на них земля русская держится. Готовность помочь любому, кто в этом нуждается, причем совершенно бескорыстно. Это про Леху. От природы он был удивительно музыкален. Окончил музыкальную школу по классу баяна, на котором виртуозно играл, владел гитарой и прекрасно исполнял песни Высоцкого, Окуджавы и Визбора. "Подводная лодка" вообще стала своеобразным гимном нашей роты. Мы пели её в курилке, на свадьбах сокурсников, а позже на всех встречах выпускников. Пели раз по сто, до хрипоты. Казалось, что баян вот - вот порвется.
Думаю, что если бы Лехе попалась арфа, то он бы и её освоил без проблем. В те годы он был очень хорошо развит физически, лучше всех бегал кроссы и выполнял упражнения на гимнастических снарядах. В нарядах на работы всегда вызывался на самые тяжелые участки. Без устали трудился на "бордюризации" Это дольно тяжёлый процесс установки бордюров на закрепленной за нашей ротой улице Краснознаменной, у западной границы территории училища.
Без лишних слов мог вместо кого-то заступить в наряд, помочь, а порой и просто за кого-то выполнить домашнее - контрольное задание по теории машин и механизмов - самой ненавистной и непонятной для многих дисциплины. Везде, где появлялся Леха, можно было на практике убедиться в справедливости постулата из физики. Он, словно воздух, занимал собой весь предоставленный ему объем. Мы все просто обожали и по сей день обожаем нашего друга Портянко. Кстати, армейское выражение "друг-портянка" значит друг ближе некуда.
И вот история вторая.
Мы учились, взрослели, гормоны так и играли в наших молодых организма. Если вы когда то слышали, что в армии солдатом или курсантам добавляют в пищу бром для снижения полового потенциала, не верьте, это полная чушь. На момент описываемых событий многие уже имели потенциальных невест, были уже и женатые. Леха же ходил "бобылем" так как начисто был лишен малейших намеков на донжуанство, а потребность найти себе пару и провести с ней не только "богословскую беседу", но и при случае подружится организмами, настоятельно требовало от него действий.
И вот свершилось! На танцевальном вечере он отважился и пригласил на танец девчушку. Танцевал он несколько хуже, чем бегал кроссы, но тем не менее, после танцев проводил даму до КПП и пригласил её в кинотеатр в предстоящую субботу. И вот наступила долгожданная суббота. Леха сдавал наряд, спешил и суетился, боясь опоздать на свидание. Была зима и температура понижалась до минус 30. До кинотеатра им. Пушкина Лехе предстояло поездка на трамвае, а значит, до остановки надо было пробежать примерно километр по ул. Калинина. Время поджимало, и он бежал по этому морозу. И вдруг на его пути в сугробе возникло препятствие в виде спящего, напившегося в хлам мужика. Другой бы прибавил скорости, учитывая цейтнот, но не Лёха.
- Мужик, проснись, околеешь! - Орал он и тряс его, как грушу, но в ответ слышал только мычание и матерную просьбу оставить его в покое.
Но не на того нарвался. Леха взвалил пьяное, не имеющее возможности самостоятельное передвигаться тело себе на спину и понес его к ближайшей пятиэтажке. Тогда входы в подъезды были без домофонов и кодовых замков. В них было тепло, правда, не всегда светло из-за выкручиваемых лапочек недобросовестными крохоборами - жильцами. Наш герой втащил тело на площадку межу четвертым и пятым этажом, помня закон термодинамики, утверждающий, что теплый воздух всегда стремится вверх, и с чувством исполненного христианского долга продолжил путь к своему счастью.
Развязка этой истории была трагикомичной. Лёха опоздал на несколько минут, чем, конечно же, вызвал не самые лучшие эмоции у девушки, порядком замёрзшей. Уже демонстрировался журнал, когда они пробрались к своим местам. Шел сеанс, и вдруг Лёха почувствовал очень непринятый запах. Тоже самое произошло и с дамой: она поморщилась и поспешила покинуть зрительный зал без объяснений. На этом скоротечный роман окончился, и кто знает, получил бы он продолжение, если бы не этот конфуз.
Так что же произошло? Напомню, что был очень сильный мороз, да и в трамваях тех лет было не намного теплее, чем на улице. В момент, когда Леха выполнял функции сотрудника медвытрезвителя, содержимое желудка эвакуируемого бунтовало и просилось наружу, что оно и сделало прямо на спину Лехиной шинели, чуть выше пояса. Пока он добирался до кинотеатра, это содержимое застыло, а теплом зале оттаяло и начало источать отнюдь не ароматы цветущего яблоневого сада. Девушка не знала о совершенном до этого благородном поступке своего кавалера и так вот закончила отношения без намека о возможном продолжении.
Леха, конечно, очень расстроился, особенно когда понял о происхождении того "аромата" но возвращаться в подъезд и требовать возмещения моральных убытков не стал. Грустно вернулся в училище и в подробностях поведал эту историю нам. Мы по-доброму смеялись и всячески его подбадривали. Точно знаю, что после этой истории Леха не стал зарекаться. Что теперь: " Ни в жизнь. " А жизнь продолжалась, и впереди еще было много радостей и разочарований.
Ещё одна история, связанная с Лехой. С четвертого курса если в воскресенье не было мероприятий, то можно было пойти в увольнение в субботу до утра понедельника. В одну из таких суббот, в начале сентября, Леха активно собирался в увольнение: тщательно побрился, отгладил форму и вылил на себя пол флакона модного тогда одеколона "Арбат". Дело в том, что он познакомился с потенциальной невестой и был приглашен в гости к её родителям в пригородный поселок. Сама же девушка училась в Челябинске и проживала в общежитии. Леха выхлопотал себе такое вот длинное увольнение в надежде хорошо расслабится.
Вечером воскресенья я заступил в суточный наряд по роте, и перед отбоем в расположение, еле волоча ноги, прибыл курсант Портянко. "неплохо отдохнул, видимо, невеста темпераментной оказалась", подумал я с улыбкой. Но все оказалось прозаичнее и в стиле Лехи.
Родители "невесты" оказались достаточно пожилыми людьми с консервативными взглядами на тему "дружбы организмами". Был накрыт стол - традиционная субботняя баня со "ста гаммами опосля" Затем Лехе постелили на веранде, дав понять, что до свадьбы доступ к телу ограничен. Прямо как в "Калине красной" разве что пестика от ступки не было.
Утром, после завтрака, пожилой потенциальный тесть, сославшись на слабость в конечностях и, видимо, на ранения, полученные на колчаковских фронтах, вручил Лехе лопату и попросил подсобить. Наш доблестный уфимский "мини трактор" в одиночку выкопал этим эксплуататорам шесть соток картошки и поспешил убыть в родную роту, не оставшись на вторую ночь. Более с той невестой он не встречался.
Пятый курс.
Двоякое чувство все мы испытывали в конце четвёртого курса. С одной стороны это была абсолютно беззлобная зависть к тем, с кем мы вместе поступали, но они попали на четырехгодичный срок обучения и готовились к выпуску, а нам еще предстоял пятый, ни кому неизвестный курс, первый в истории училища. С другой стороны: мы уже имели представление о сложностях становления молодого офицера и где то радовались, что до этого у нас есть еще дополнительный год. ( Успеем еще побыть офицерами). С большой радостью я отпарывал "годичку" с четырьмя полосками и пришивал с пятью. Как-то все это было необычно. Уже находясь в строю по случаю выпуска наших ровесников - четырёхлеток, в голове прокручивалась мысль: "А хорошо, что предстоит еще один год в училище, ставшим за эти годы фактически родным домом, а сокурсники почти родные братья! "
Мы попрощались с нашей доброй старой казармой и оправились в последний курсантский летний отпуск. Многие уже с женами и детьми. После отпуска статус курсантов пятого курса изменился: семейные курсанты жили дома, находясь в училище лишь с 8 до 20.00 остальные жили в общежитии, в комнатах по два человека. Уже не было у нас никаких нарядов и караулов. Прямо студенты! Программа обучения предполагала войсковую стажировку, преддипломную практику, написание дипломного проекта, его защиту и госэкзамен по научному коммунизму. Удивительная вещь, как идеологам КПСС удалось создать это учение и дать ему очень четкое толкование, неподлежащее сомнению. Так всё получалось стройно, особенно переход от одного общественно-политического строя к другому и неотвратимость этих переходов. Честное слово, тогда я в это верил. Не в коммунизм, конечно, а в эволюции общественного строя. Пропаганда - сильная вещь, особенно в закрытой стране. Даже Битлз ничего с этим не могли сделать, да и не пытались.
С середины октября 1982 г. мы начали готовиться к войсковой стажировке. Нам довели, что она будет проходить в частях, дислоцированных в Туркестанском военном округе, где проходила непосредственная подготовка призванных водителей для дальнейшей службы на территории Афганистана. Уже тогда мы знали, что там идут настоящие боевые действия и есть погибшие, в том числе и офицеры, выпускники нашего училища. Нам предстояло в течение месяца быть командирами учебных взводов и проводить доподготовку водителей, призванных на службу в осенний призыв этого года, то есть фактически солдат, младших нас. Всего на три - четыре года.
Ранним утром 31 октября мы на арендованном самолете Аэрофлота вылетели в Ташкент. Прежде мне, как и многим моим сокурсникам, не приходилось быть в республиках советской Средней Азии, о жизни в которых мы знали лишь из бравых репортажей советской хроники о доблестном труде хлопкоробов и о том, как Советская власть преобразила жизнь кишлаков, обратив их в современные поселения. Как же всё это не соответствовало действительности! Догмы научного коммунизма в этих краях работали лишь на парадный фасад республик.
Погибшие выпускники ЧВВАИУ. Сергея Лаврова я хорошо знал. Он был как раз в том последнем выпуске четырёхгодичного обучения.
Ташкент встретил безоблачным небом, двадцатиградусным теплом и всевозможными запахами среднеазиатской кухни. А вот восточной музыки из всех рупоров не было, как это принято изображать в художественных фильмах. После мокрого снега и ветра Челябинска казалось, что мы оказались на другой планете. Насколько все было необычно! Для полноты ощущения сказки не хватало Ходжи Насреддина на ишаке и старика Хоттабыча. Нашему взводу предстояло проходить стажировку в приграничном Термезе - областном центре Узбекистана. Остальные взводы отправились на Кушку и в Мары.
До отправления поезда на Термез оставалось четыре часа, которые мы провели на прогулке по городу и заодно пополнили запасы продовольствия на Госпитальном рынке. Нашему удивлению не было предела: кругом была идеальная чистота, буйство зелени и цветов. На каждом шагу продавали самсу, манты, лагман и другие прелести узбекских кулинаров, в основном мужчин. Рынок - отдельная песня. Такого изобилия я лично никогда не видел: горы винограда, дынь, арбузов, гранат, яблок. Живая рыба, мясо, которые были для Челябинска невиданной роскошью. И кругом колоритные продавцы, наперебой зазывавшие всё попробовать и купить "дешево для солдат". Не меньшее удивление вызвал книжный магазин. Дюма, Конан Дойл, русские классики - все то, что у нас продавалось по подписке или обменивалось на талоны за сданную макулатуру. В винном магазине нас ждало ещё одно удивление - изобилие импортного алкоголя: финская водка, португальский портвейн, венгерский вермут. Такое мы видели только в зарубежных фильмах. Поездка до Термеза была настоящим праздником желудка под виноград, дыню и портвейн Порту. До прочтения Дюма дело не дошло.
Тогда мы не знали, что вернёмся в училище уже при власти другого Генсека и с несколько иным пониманием происходящих событий и реалий воинской службы.
В Термезе нас распределили непосредственно по воинским частям. Я и еще трое сокурсников: А. Братищев, С. Кобец и О. Арчибасов получили назначение в отдельный автомобильный батальон. Офицер, распределявший нас, загадочно пояснил: "Повезло вам, пацаны, будете у майора Петрова. Этот батальон настоящий, на ту сторону ездят. Не вздумайте в рейс напросится, опасно! ". К вечеру на УАЗике за нами приехал сурового вида офицер в "афганке" без погон (как, оказалось, это и был комбат - майор Петров). В полной темноте мы ехали по каким - то дорогам и через полчаса оказались в пустынной местности Учкызыл, где в полевых условиях располагался палаточный городок автомобильного батальона Петрова.
Весь батальон, включая штаб, склады, Ленинскую комнату, столовую, размещался в огромных палатках среди песка. Днем палатки, не смотря на ноябрь, нагревались так, что находится в них было невозможно, а ночью было так холодно, что мы по очереди просыпались и подбрасывали скудные дровишки в печь - буржуйку, которая нещадно чадила и к утру мы были похожи на погорельцев. До приграничной реки Амударья, по фарватеру которой проходила граница, было не более пятисот метров. Днем на той стороне был виден кишлак с глинобитными хижинами, а ночью там едва горели какие-то керосинки и часто слышались выстрелы. По всему периметру расположения была натянута колючка и на ночь выставлялись часовые. Приближаться к реке было категорически запрещено. Говорили, что можно нарваться на выстрел наших пограничников, которые располагались совсем рядом.
Батальон был действительно уникален по своему назначению. Формально он не входил в состав 40 Армии, являющейся основой ОКСВА, и личный состав не относился к "принимающим участия воинам - интернационалистам". А реально всё было так: грузы для Афганистана прибывали по железной дороге на перевалочную базу в Учкызыл. Далее всё перегружалось в автомобили и по понтонному мосту колонна переправлялась на тот берег. Затем под боевым охранением следовала в г. Мазари - Шариф для разгрузки на армейских складах. Позже был построен мост Дружбы. Составы заходили непосредственно на территорию Афганистана, и необходимость подобных частей сама по себе отпала. При следовании колонна часто попадала под обстрелы, были погибшие и раненые. Поэтому батальон был действительно "боевой".
Мы прибыли практически через неделю после того, как в части началась подготовка призванных на службу солдат-срочников. Нам предстояло в течение месяца обучать их основам военного дела, устройству и правилам эксплуатации автомобилей КамАЗ, на которых "воевал" батальон, проводить практические занятия по вождению в колонне во время маршей и воспитывать у них патриотический дух воинов-интернационалистов. Далее: принятие Военной Присяги и первые рейсы на территорию Афганистана.
Многое приходилось нам познавать самим, что бы обучать подчиненных. В этом нам помогали офицеры батальона, которые и сами-то два-три года назад были такими же курсантами. Много негативного, не вписывающегося в наши тогдашние понятия, о чем мы в даже не могли предположить, было увидено в тот ноябрь 1982 года. Я до сих пор считаю, что тот месяц лично для меня стал очень хорошей школой, несколько поколебавшим мои представления о жизни в союзных республиках и правильности всех "генеральных линий партий". Много позже я прочел о словах Ю. Андропова, якобы произнесённые им на одном из первых заседаний Политбюро после его избрания Генеральным Секретарём Цк КПСС: " Мы должны понять: что за общество мы построили. Мне кажется, что мы его совершенно не знаем". Никак не могу себя ровнять с бывшим шефом КГБ, но тогда, после той стажировки, у меня тоже возникали подобные мысли. Но в силу сложившейся практики "следовать по колее" я не стал организатором протестных движений и не отказался от кандидатства в члены в КПСС. Обыкновенный конформизм. Нет у меня в характере черт, присущих Джордано Бруно.
С момента описываемых событий прошло более сорока лет, но я попробую воскресить мысли того месяца и ещё раз дать ответ самому себе: "Что же меня поразило в увиденном за время стажировки? ". Видимо, следует начать с самого Узбекистана. Думаю, что буду не далек от истины, предположив, что то же самое происходило и в других среднеазиатских республиках. После "Сияй Ташкент-звезда Востока" Сурхандарьинская область произвела тягостное впечатление.
В ходе учебных маршей, мы проезжали по кишлакам, делали остановки, иногда беседовали с местными. Что же я увидел? Полная нищета, глинобитные дома, обязательные портреты Брежнева и узбекского вождя Ш. Рашидова, которого местные считали полубогом, огромные хлопковые поля, на которых трудились школьники и женщины. Полное отсутствие, какой либо приличной инфраструктуры, люди какие-то напуганные и одеты в довольно поношенную одежду. Полуразваленная техника. Огромный дефицит стройматериалов, в особенности леса.
Вот как можно допускать такое отношение к собственным гражданам? Ведь совсем рядом ежедневно через реку идут потоки караванов с продуктами, ГСМ, стройматериалами, углем и пиломатериалом. Завод КамАЗ фактически работает на Вооруженные Силы, отправляя эшелоны новеньких автомобилей в никуда. Как так? Что те же среднеазиатские дехкане обеспечены всем этим в переизбытке? Сколько таких вот кишлаков можно было заново отстроить? Сколько произвести или закупить сельхозтехники? Но, видимо, стратегам из Политбюро ЦК казалось, что для улучшения жизни советского народа гораздо эффективнее и полезнее экспортировать социализм и словно в бездонную бочку отправлять огромные материальные ресурсы братским народам, ухудшая и без того скромную жизнь народа. Для чего? У меня ответа нет! По моему мнению, эти явления в чем - то предопределили разрушение СССР с чисто экономической точки зрения.
В самом Термезе несколько веселее: новенькое здание Обкома КПСС с кондиционерами в окнах, ресторан и кругом чайханы, где, по-моему, день и ночь сидели местные аксакалы. Во всем какая-то тревожность и напряженность. Ну и где хваленная Советская власть, изменившая средневековый уклад жизни Востока? Видимо, она только на фасадах в Ташкенте, Душанбе и Ашхабаде. Весь город пропитан торговлей афганским товаром и водкой, которую свободно продают круглосуточно на местном рынке, как и траву насвай – разновидность легкого наркотика, которую местные употребляют вместо курения. И о каком равенстве наций и равных возможностей для всего советского народа можно вести речь? Всё же материальный уровень и качество жизни жителей Узбекистана уступали той же Эстонии.
Уже находясь в Термезе, я узнал, что в госпитале на лечении после ранения находится мой дальний родственник, выпускник Челябинского танкового училища. Я нашел его. Мы недолго пообщались, но больше меня поразил не его изнеможённый вид, а погрузка готовых к отправке тех самых ящиков с грузом-200 и большое количество гуляющих выздоравливающих раненых по территории. Многие были на костылях, с перевязанными конечностями. Госпиталь был буквально переполнен. На территории легкораненые и выздоравливающие размещались в палатках. И для чего всё это было нужно? Пусть простят меня все те, кто пострадал за те десять лет. Те, кто потом слышал от сытых чиновников: " Я вас туда не посылал! ". Как же виновата та власть перед ними, их родными и памятью погибших.
Сам батальон и взаимоотношения между сослуживцами были довольно своеобразными. О дедовщине не было и речи. От "салабона" в рейсе с оружием, которое было обязательным на той стороне, можно было за просто получить пулю. Пьянство по вечерам было нормой, причем компании были без особого деления на чины и звания. К нам в палатку часто заходили офицеры с водкой и предлагали организовать застолье. Как правило, если мы соглашались пригубить и закусить сухпайком, то начинались откровения с общим лейтмотивом: "Ребята старайтесь после выпуска не лезть туда! И это не трусость! Это ненужность! Нехер нам там делать, Пусть живут по своим законам феодализма! "
Все было особенным в том батальоне, а главное - торговля, или, как сейчас говорят, "бизнес". Этот бизнес строил все взаимоотношения, и грани между солдатом и офицером в нем не было. На поверхности вроде смотрелось все чинно, близко к уставу, но скрытым были именно товарно-денежные отношения. Перед рейсом, (я сам видел), водители по всевозможным щелям и нишам распихивали водку, которую привозили из Термеза офицеры. Перед выходом формально те же офицеры проверяли технику, но ничего не находили. На той стороне водка менялась на часы, дубленки, модные афганские платки, магнитолы и, конечно же, джинсы. Понятно, что водители тоже были в доле, что, безусловно, накладывало определенный отпечаток на взаимоотношения начальника и подчинённых.
Схема бизнеса был такой: бутылку водки можно было выменять на два платка, которые оптом продавались скупщикам в Термезе по 20-30 рублей за штуку. Подсчитать прибыль несложно. Ходили слухи, что в первые годы возили и наркотики, но потом каналы перекрыли. Но для узкого круга маленькая прореха осталась. У всех солдат и офицеров были часы Ориент и Сейко, а в укромных местах прятались деньги, и немалые. Нас, конечно же, в эти тонкости никто не посвящал, но за месяц можно было все понять.
Очень впечатлила история с лейтенантом Сергеем Ушаковым, выпускником Уссурийского автомобильного училища. Он был на год старше нас, и как-то быстро с ним сложились отличные отношения. Сергей несколько выбивался из общего коллектива офицеров, был очень требователен к солдатам и, по-моему, не очень приветствовал коммерческую линию службы. Помню, как он буквально на глазах чуть неплачущего бойца сжег две пары джинсов и стопку платков. Одним словом: недоброжелатели у него были.
Я ничего не буду утверждать, и предполагать, но факт остаётся фактом. Нам оставалось до конца стажировки буквально пять дней. Утром рота, в которой служил Сергей, уходила в рейс, из которого должна была вернуться как раз в последний день стажировки. Мы вышли проводить колонну. После построения Серега подбежал к нам и пожал каждому руку:
- Парни молодцы, хорошо бойцов подготовили. Привезу вам с рейса бакшиш (подарки) на память. Ну и стол организуем. Отвальная обязательна!
Колонна вернулась во время, но без Сергея Ушакова. Его бездыханное тело было в санитарке. На марше произошло нападение на колонну, и Сергей получил смертельное ранение в ходе перестрелки. На следующий день мы уезжали.
Из Термеза приехал почтовый ГАЗ-66, на котором мы должны были уехать на пункт сбора и оправляться в Челябинск. Открыли борт для разгрузки, и я увидел с самого края посылку для Сергея от мамы из Уссурийска. Посмертно лейтенант Ушаков награжден Орденом Красной Звезды и его именем названа улица в Уссурийске.
В январе 1985 г. я вновь побывал в Термезе. Зашел со своими бойцами на рынок и встретил там прапорщика из того батальона, который торговал водкой. Мы узнали друг друга, и я узнал, что в батальоне произошло какое-то серьезное ЧП. Были заведены уголовные дела, майора Петрова разжаловали в капитаны, а часть расформировали. Вспомнили Ушакова, и пьяненький бывший прапорщик "понес пургу". Я не хочу в неё верить. Тем более в том рейсе его не было.
Мы возвращались поездом в Челябинск. Все мои сокурсники как-то повзрослели за этот месяц, похудели, многие переболели типично пустынными болезнями, у всех осунувшиеся загорелые лица и шеи. Не было никаких воспоминаний и веселья. В основном отсыпались и очень много курили. Видимо, каждый из нас обдумывал увиденное.
Возвращались мы не все. Иван Иванович Чижик серьезно заболел гепатитом и прибыл в училище прямо перед наступлением Нового 1983 года, добираясь неделю на "перекладных". В Термезе, кроме нас в тот поезд села большая группа офицеров и солдат, окончивших службу в Афганистане. Они возвращались домой, и бурно отмечали это событие. По-моему, вагон ресторан выполнил план по выручке на год вперед и продал невиданное количество водки. Тогда я и не мог предположить, что чуть больше, чем через два года я повторю этот путь и вновь побываю в Термезе.
В 1989 году я в аэропорту Риги встречал из отпуска жену и дочь. Внезапно кто-то легко ударил меня по спине и громко крикнул: " Здравия желаю, товарищ курсант! ", хотя я был в форме с погонами капитана. Я оглянулся. Передо мной стоял здоровый, чуть пьяненький мужичок с небольшой бородкой. Рядовой Лутошкин, - Отрапортовал он. - Не узнаёте? Приглядевшись, я узнал в этом взрослом дядьке рядового Юрия Лутошкина, уроженца Риги, долговязого и неуклюжего водителя из того моего учебного взвода периода стажировки. Как же он изменился! Спасибо Вам за человеческое отношение и за хорошее обучение, - сказал Юра, а я вспомнил, как учил его началу движения на диковинном для него КамАЗе. Было приятно, но выпить по сто за встречу я отказался. Мне надо было встретить семью и успеть вернутся в Цесис. Мы обменялись адресами, с обещанием встретится, но вскоре я был переведен в Таллин.
Вот такая получилась стажировка, и такими были её последствия. К теме второго хождения в Термез я вернусь позже.