В тюрьме номер 357 прогремела необычная новость. В воскресенье директор решил привести в гости к тюремщикам не кого-нибудь, а самого настоящего учëного-орнитолога. Гость должен будет показывать разные познавательные научные фильмы о птицах здешним сидельцам и ответить на интересующие по теме вопросы, если таковые имеются.
Кто-то из заключённых с усмешкой вспомнил классный час в школе. Впрочем, и все остальные отнеслись к идее директора зоны скептически. А большинство — прямо презрительно: "Вот ещё, мол, морали нам тут будут читать. Совсем как маленьким! "
Старый директор зоны таких фокусов себе никогда не позволял. При нëм тюрьма номер 357 ничем не отличалась от многих других таких же тюрем по стране. И ничего не нарушало привычный ритм жизни зеков. Обычная, тюремная жизнь!
Директор этот сидел на своей должности так давно, что уже казался всем бессменным. Почти что бессмертным, как шутили некоторые острословы. Именно, что только казался...
Но вот новый директор оказался с причудой. Ему бы в гимназии работать, а не уголовниками командовать! Воздушный и вдохновенный, он постоянно хотел сделать жизнь сидельцев чуточку лучше, чем она была. Привести их души к возвышенным понятиям, заронить в них новые смыслы... Одним словом, мечтатель.
И он действительно верил, что с помощью культуры и образования он сможет поднять из тины преступности этих грубых и жестоких людей? Но он верил. Он один верил.
Кроме него, однако, в такое чудесное исправление зеков не верили даже надзиратели. Не говоря уже о самих сидельцах.
Нет, конечно, можно было бы попытаться исправить Гошу Истомина по кличке Супчик, или же Андрея Зотова, носившего в тюрьме прозвище Программист, — здесь всех друг друга звали не по имени, а по прозвищу. Но чтобы исправить Павлика Холодова...
Павел был высоким и довольно мощным человеком. Необделëнным физической силой, несмотря на то, что сидел он здесь уже очень долго. Все сокамерники Павла уже успели смениться, а некоторые даже и по 2 раза, так что никто толком не знал, с какого времени он здесь обитает? А спрашивать никому не было охоты. Если физическая сила от скудного питания и постоянных трудов иногда подводила его, то грубость этого человека не знала никаких границ! Павел вообще был очень скрытен. Мало с кем разговаривал, общался только общими фразами, что называется, "о птичках". Иногда его замечали погружëнным в глубокую и мрачную задумчивость. Но в основном, он напоминал больше не живого человека, а робота, выполняющего однотипные функции и лишëнного всяких эмоций. По его лицу непонятно было, что он сейчас чувствует? Радость или грусть? Интерес или ненависть? И поэтому, связываться с таким непонятным человеком зеки считали очень опасным делом.
Кто-то, ещё помня старого, то есть, более общительного Павлика, говорил остальным, что он считает себя невиновным. Но в эти слухи мало кто верил.
Отвечал он всегда резко и раздражëнно, а если что-то сильно его злило, мог и побить. Как каменная скала — сильный, крепкий и неприступный. И как мина — непредсказуемый и опасный. И взрывной.
За такой взрывной и нелюдимый характер Павлик получил на зоне прозвище Зверь. В прежние времена сокамерники пробовали дразниться и подтрунивать над ним, но после нескольких драк быстро бросили эту затею. С таким клыкастым зверем лучше не связываться. А то и укусить может. А зачем оно надо?
И вот, наконец, настал тот самый воскресный день, когда директор собрал всех заключённых в большом зале и представил им профессора.
Заключённые старались вести себя перед начальством учтиво, однако, шли они сюда без всякой охоты, и на пути по тесному коридору некоторые из них, чтобы приободрить товарищей, посмеивались: "Ребята, наш ждëт очень интересный цирк! "
Один лишь Зверь, выделявшийся среди всех своей крупной фигурой, чеканил шаги с привычно безжизненным лицом.
И в зале ему показалось, что даже застенчивый дяденька-профессор, видимо, стеснявшийся охраны, стоявшей на входе, обратил на него мимолëтное внимание из-за этого.
Впрочем, дяденька был примерно ровесником Холодова, и звали его Матвей Иванович Сметанин. Одет опрятно, в тëмно-серый строгий костюм с белоснежной рубашкой и лакированные осенние туфли. На голове слегка кучерявились светлые волосы.
Вступительная часть, к всеобщей радости сидельцев, оказалась недолгой. Плотные шторы на окнах быстро стали задëрнуты, свет в зале погас... И на большом ярком экране, словно в настоящем кинотеатре, начался фильм.
Супчик подумал, что неплохо было бы принести сюда поп-корн и пепси-колу, но быстро осëкся. Никто уже и подумать не мог ни о какой пепси-коле!
Перед давно не видевшими ничего, кроме серый тюремных стен, железных решёток и колючей проволоки людей, проносились луга и леса, ржаные поля, высокие горы, глубокие ущелья и необыкновенный небесный простор с причудливыми облаками. Камера летела по небу и всем казалось, что и они, сидя здесь, на не совсем удобных раритетных креслах, тоже летят над лесами и горными реками. Вместе с птицами. О которых многие из них даже никогда и не слышали. Но теперь они не только услышали об этих птицах, но ещё смогли услышать их голоса. Понаблюдать на их старательное пение. Ах, что это были за забавные пташки! Маленькие и большие, яркие и совсем серые.
Они увидели, как устроены их гнëзда, спрятанные от людских глаз в густых ветвях деревьев и травяных зарослях. Они увидели, как те собирают корм своим маленьким птенцам. Увидели, как птицы летают по звëздному небу. И можно было разглядеть каждое их пëрышко.
В зале было необыкновенно тихо. Всем было интересно. Кто-то вспомнил лето у бабушки, кто-то — походы в детском лагере. Кто-то — отпуск у дымящегося костра. И казалось, эти грубые и жестокие люди стали на это короткое время немного добрее.
Вдруг раздался чей-то пронзительный крик. Фильм быстро остановили и включили свет. Зверь крепко держал стонущего от страха Программист. Заточку он тоже держал очень крепко.
- Дайте мне выйти отсюда! - прокричал грубым голосом Зверь, вскинув на профессора свой решительный взгляд. Никогда ещё в своей жизни Матвей Иванович не видел такого огненного и отчаянного взгляда. - Дайте мне выйти! Иначе я его!..
Всем было понятно. Он — сможет.
Внезапно со спины подскочил сидящий сзади Супчик. Он своими неравными силами попытался вырвать у Зверя заточку, подбежала охрана и тут неожиданно Зверь бросил своë оружие и бросился к освободившемуся выходу. "Как бы не так! " - услышал его тихие слова Матвей Иванович. Недолго думая, он бросился следом за ним.
Зверя искали долго. Он хорошо умел прятаться. "Надо же!" - сетовал огорчённый директор, - "Как сквозь землю провалился! "
Отставший от всех профессор-орнитолог, продолжал с пристальным вниманием бродить по закоулкам незнакомой ему зоны. Уже не было слышно ни команд директора, ни ругани обиженного Программиста, ни шагов охраны... Как вдруг, в тишине этого холодного каменного здания Матвей Иванович услышал чей-то тихий плач. Он осторожно заглянул за угол и увидел в узком закоулке Павлика, сидящего на полу с плотно загнутыми коленками, и охватившего своë лицо рукой. Весь он был согнутый и напоминал так больше какой-то мячик.
- Что случилось? - шëпотом спросил Матвей Иванович.
- Не надо! Не надо, пожалуйста! - лепетал Павлик, всхлипывая. - Хватит! Поиздевались и хватит! Больше не надо!
И он обратил к профессору своë заплаканное лицо. Да, трудно было узнать в этом ранимом и беззащитном человеке прежнего Зверя!..
- Я не хотел ни над кем издеваться... Я просто пришëл к тебе. Паша Холодов.
По лицу сидельца пробежало удивление.
- А... Откуда Вы меня знаете?
- А разве ты меня не помнишь? Как мы с тобой вместе в лесу грибы собирали. И шишки... А как гнездо куропатки нашли, тоже не помнишь?
Павлик недоуменно посмотрел на него.
- Ну? Тюха-Мотюха и Паша-Простокваша. Неужели не помнишь?
- Мотька, ты?.. - мгновенно просияло лицо Павлика. - Неужели...
- Да, это я.
- Так ты всё-таки, стал профессором. Как в детстве мечтал. Как там это называется у вас... Кто птицами занимается.
- Орнитологом.
- Да, да. Именно орнитологом. - и задумчиво произнëс. - А ты сильно изменился. Я тебя совсем не узнал.
- Просто мы выросли. И очень давно не виделись.
- Послушай, друг. Если ты до сих пор можешь считать себя другом такого человека, как я... - начал Павлик. - Во имя нашей старой дружбы, той самой старой детской дружбы, прошу тебя. Уходи отсюда, пожалуйста. Иначе, я не выдержу и ещё чего-нибудь выкину.
- Скажи, ты ранил его?
- Нет, Мотя. Я только погрозил. Я и не собирался никого ранить. И никому причинять зла. Тебе, конечно, тяжело мне поверить... Я понимаю. Нет веры тюремщику... А знаешь, как тяжело в тюрьме...
- Знаю. - прервал его друг.
- Нет, на это смотреть. На птиц, на природу, на небо... - и крупные слëзы невольно навернулись на глазах.
- Ты чего, Паш? Не плачь...
- А ты что думал? Радость большую нам привëз со своим фильмом?! - то ли причитал, то ли огрызался Павлик сквозь рëв. - Диковинку нам решил предоставить, деликатес, развлекаловку... Думаешь, не видели мы ничего, так ты покажешь. А знаешь, как больно смотреть на это тому, у кого это всё... Ну, живого орла я, правда, не видел... Почти всë это уже было? В руках было. А теперь — нет. Мне ведь ещё долго сидеть здесь, Мотюша. Ещё пол срока. И выйду ли я отсюда и каким выйду — неизвестно. И так уже от человека ничего не осталось. Озлобился на всех, обозлился... Как зверь. Это моя кличка здесь. Заслуженная.
- Но любой человек имеет возможность исправиться.
- Общие и красивые слова. Только слова.
- Но если ты пожалел его, значит, не до конца превратился в преступника? И раз Бог тебе дал жизнь, значит, знает, для чего?
- Я и никакого преступления и не совершал. Я на самом деле, ни в чëм не виноват. Да, я понимаю, трудно в это поверить... Сам ведь заточку видел... Заточку здесь все носят. Для самообороны. Но — трудно... Я понимаю, может, оно и не надо, верить-то? Многие из нас свою невиновность доказывают. Только суду это не докажешь.
- А мне и не надо ничего доказывать. Я всё знаю. Я для этого и пришëл сюда, чтобы увидеть тебя, узнать, как ты? Тяжело, очень тяжело. Я понимаю. Отними вот у меня, небо, воздух, лес, птичьи трели, и что будет? Ничего. Потерпи немного. Я за тебя просить буду. Я тебя вытащу! Я и пришёл за этим!..
Тут глаза Павлика недобро сверкнули и на лице отразилась презрительная улыбка.
- Нет, Моть, не надо. Не сможешь ты уже меня отсюда вытащить. Из меня тюрьму вытащить. Привык я здесь уже, приспособился. Я раньше тоже, как ты: лес, птички... Только потом, когда переехал, что мне там, в этих каменных мешках осталось? Какая радость?! Пьянка, пляски и женщины, вот мне что осталось! И так и живëшь, так и варишься в этих страстях. Ни птиц, ни неба. Пьянка, пляски и женщины. А больше и нет ничего. И убежать некуда. Ты весь к людям подвязан. Пока не отрезали... День на день похож. Однообразное унылое болото. Знаешь, когда меня посадили, мне не то было тяжело, что посадили, а то, что мой привычный уклад жизни рухнул. А теперь он что? Опять должен рухнуть? Нет, Мотюша, слишком сильная это перемена для меня. И не хочу я еë. Тяжело, больно в душе, а не хочу. Привык. Иначе — ещё больнее будет. Не хочу теперь ни пьянки, ни плясок, ни леса. Это всё временные и недолговечные игрушки. Не хочу больше в игрушки играться. Вдруг — опять отнимут?
Павлик устало встал на ноги. Но лицо у него было спокойно. Именно спокойно, а не бесчувственно, как раньше.
- Спасибо тебе, друг. Что не забываешь.
- И тебе спасибо.
- За что? - удивился Павлик.
- За разговор, за беседу нашу. - ответил Матвей.
- Мне пора. А то меня уже заждались. - сказал Павлик и встрепенулся, вспомнив. - Ты сам-то? Как?
- Нормально, как видишь. Живу, работаю, посвятил свою жизнь любимому делу. И я этим счастлив. Ну, не буду об этом, ты, в общем, и так понял!
- Да. До свидания!
- Слушай, Паш! Пока никто нас не слышит... Я к тебе ещё раз приду! Если надумаешь, просто мне скажи: "Ты мне нужен". Просто, без всяких подробностей, понял?
- Понял. - быстро ответил Павлик и побежал по коридору. На прощание он весело помахал другу рукой.
... А ночью ему снились красивые птицы.
13 июня и 14 июня 2024 г.
Автор: Лилия Розова.