Церковь Рождества Христова в Крохино уцелела при затоплении села случайно. Сначала её собирались разобрать на кирпич, но потом возникла идея использовать здание по-другому – разместить на куполе мигающий маяк для судоходства.
Эта страница истории храма всегда казалась нам очень важной, имеющей символический смысл: даже перестав быть действующей церковью, храм остался источником света… Конечно, во времена строительства Волго-Балта к судьбе этого здания относились по-другому. Сейчас, сохраняя храм как памятник затопленному селу, мы готовимся зажечь на верхнем ярусе колокольни стилизованный маяк – символ верного пути, помощи и надежды.
Нам всегда хотелось поговорить с людьми, которые были причастны к работе маяка на куполе Крохинского храма. И вот в прошлом году нам повезло найти такого человека: летом директор Фонда «Крохино» Анор Тукаева встретилась с жительницей Санкт-Петербурга Лидией Ивановной Пистюльга, в девичестве Рюминой, уроженкой села Каргулино. В навигацию 1958 года, окончив 10 классов, она работала в Крохино бакенщицей и зажигала крохинский маяк.
Конечно, разговор был не только о маяке. Тогдашний быт Каргулино и Крохино, семейный уклад их жителей, сельский труд, праздники и обычаи, место религии в жизни советского человека – всё это не менее интересно.
Лидия Ивановна, мы так давно ждали знакомства с человеком, причастным к работе Крохинского маяка! Расскажите о себе, о своём детстве, о семье и о родине.
Я 1940 года рождения, десятая в семье. Родилась в Каргулино, в школу пошла, мне ещё семи лет не было. Как сейчас помню: сапоги порвались кирзовые, единственные. Дороги были – глина и грязь, а мне через всё село идти, мы у плотины жили. Месяц походила и бросила, а заново пошла в школу, когда мне было почти восемь.
Вот, четыре класса закончила, начала в семилетку ходить в Крохино, но вскоре школу перевезли в Глушково, и пришлось перебраться туда, за 17 километров от дома. Неделю там живёшь в интернате, в субботу домой приходишь, а в воскресенье опять с котомкой туда возвращаешься. Потом 9 и 10 классы училась в Белозерске – уже за 25 километров. Так полдетства и юность – всё вне дома.
Вы работали на маяке летом 1958 года – получается, сразу после окончания школы?
Да, я тогда десять классов закончила, и отец меня оформил на работу бакенщицей. Он сам работал начальником – отвечал за свет на водном транспорте. Я вышла с начала лета и до конца сезона работала. Тот стаж мой, правда, сгорел – в буквальном смысле: на Белозерском техучастке случился пожар и все документы сгорели. Чтобы подтвердить факт работы, надо было двух свидетелей привести, но мы ж молодые тогда были – кто об этом думал! А если бы учесть тот стаж, то у меня было бы отработано полных 40 лет.
А что входило в ваши обязанности?
От плотины до озера и в начале озера стояли бакена. В них были установлены большие квадратные батареи, и такие же батареи стояли на куполе церкви в Крохино, где маяк был. Я должна была проверять подключение и сообщать, когда из строя выйдут. Тогда отец ехал и заменял батареи. И брат мой старший, Василий Иванович Рюмин, тоже там работал, чуть позднее меня начал.
Для нас, бакенщиков, была лодка с мотором. Я заводила лодку и от плотины ехала туда, к церкви. Поднималась на самый верх по винтовой лестнице – все стены расписаны были. И вот я поднимусь наверх – там куча этих квадратных батарей – и подключаю к ним лампу. Свет этого маяка освещал Белое озеро.
То есть на плотине электричество было, а само село так и не было электрифицировано?
Нет, конечно. Нас же расселяли – какое электричество!
Получается, церковь в Крохино тогда ещё не была затоплена?
Нет, она ещё на земле стояла. Только как церковь её не использовали с 1938 года. То одно там было, то другое. В то время, когда я работала, там трактора ремонтировали. Муж моей сестры старшей работал там механиком.
Не было у вас тогда какого-то двойственного ощущения: вроде бы церковь, храм – и вдруг в нём трактора ремонтируют?..
Нет. Я как-то не задумывалась даже об этом, просто делала свою работу, бегала наверх да вниз. 17 лет – ножки тогда хорошо бегали.
Что вы помните о церкви в Крохино?
Церковь-то была высокая. Лестница винтовая под самый купол, и там батареи для лампы маяка. Тяжеленные, привезти надо было по воде и наверх на руках поднять. У нас дома четыре или шесть батарей всегда стояли на лавке в углу, приёмник работал от них.
Вы говорили, что все стены были расписаны…
Расписано было всё, да, но не сплошняком, а отдельными фрагментами. Но что там было, не помню. Не обращала внимания тогда. Жизнь была – всё время работаешь. Утром домашнее хозяйство, днём на работу, потом в поле идешь за маму – на сенокос или лён дёргать, вечером – огород. И только потом – на танцульки под гармошку, на пятачок у магазина.
У вас такая большая семья была – расскажите, как вы жили.
Двор у нас был большой. Держали корову, телёнка, поросёнка, стадо овец. Ой, сколько надо было сена заготавливать! Гулять нам, детям, некогда было. Целый день работали: то дрова кололи, пилили, то брёвна-топляки из Шексны вытаскивали – сначала сушили, потом тоже пилили и носили домой. Сено отец накосит далеко, в истоке у озера, а мы таскаем в лодку, потом вытаскиваем из лодки. Запрещено же было косить, где удобно. А скотину держи, налог натуральный плати… От коровы я молоко сдавала в колхоз – приёмщик специальный приезжал. Яйца тоже сдавали, с овечек – шерсть. Вот со свиньи не помню, что брали – наверное, мясо, когда её резали по осени.
И рыбачить ведь успевали! Какое вообще отношение к реке было?
Она нас кормила. Как бы отец вырастил десять человек детей, если бы рыбы не было? Мать на такой открытой сковороде готовила: картошечки, лучку, рыбу кусками положит, зальёт молоком и поставит на угольки. Жарёха – сказка! А какой хлеб на капустном листике она пекла летом! Отрежем кусок такой большой, солью посыплем, маслом подсолнечным польём – и на улицу! И сытые! Ой, это такой хлеб вкусный был!..
Рыбу и на мену, и на продажу ловили. И муку, и сахар, и керосин – всё надо было купить, а где деньги брать? В колхозе за трудодни работали. Как сейчас помню: брат Гурий, сестра Вера и я идём все с рыбой в деревню Есипово – там меняли рыбу на зерно.
А рыбачил отец?
Да, а зимой старшая сестра Соня с ним ходила. Надо было лёд прорубить и натянуть рюси с одной проруби в другую, а лёд толщиной в полметра! Соне досталось, конечно… Железной пешнёй такой тяжеленной надо было насквозь лёд пробурить. А река раньше замерзала полностью, и озеро тоже. Мы когда в Белозерске-то учились, так зимой на учёбу и домой через Белое озеро по льду ходили – это было короче, но часа два шли.
А вообще о своём родном Каргулино и о Крохино что помните? Какими они в памяти остались?
Крохино и Каргулино друг против друга стояли на разных берегах Шексны. В Крохино отец нас всегда возил на лодке кино смотреть, когда кинопередвижка приезжала: всё подряд смотрели – что привезут, то и смотрим. Наше Каргулино чуть-чуть поменьше Крохина было, но тоже с улицами. Свой магазин был. Родной дом моего отца был последним в улице, можно сказать, прямо на берегу озера стоял, большущий такой. А мы жили уже ближе к плотине. Церковь у нас тоже была, но в те времена, которые я помню, она уже разграбленная стояла, пустая – ни окон, ни дверей.
Да, это каргулинская церковь Живоначальной Троицы. А вы помните, как её разбирали перед затоплением?
Нет, не помню, при мне она ещё была. Стояла на самом высоком месте, напротив крохинской церкви. Что ещё? Две речушки протекали через село. Помню, как Сусанну, старшую сестру выдавали замуж. Приходит Александр Николаевич, муж-то будущий, видно, что выпивши. Выпивоха был, но прожил долго, больше 80 лет, сестру пережил... А мать была у соседей. Отец мне говорит: «Так, Лида, беги за матерью». Ну, они договорились. И вот когда была свадьба, зимой, перекрывали мостик – не пропускали жениха, пока не заплатит за невесту выкуп. А потом на санях повезли невесту. Регистрировали их в Крохино, там был сельсовет, там она и жить осталась. Дом, помню, у неё стоял окнами к озеру – так ветер выл, что страшно!..
Кроме свадеб, танцев и кино, наверное, никаких развлечений не было – только праздники. О них что помните?
Ой, праздники у нас какие были!.. Троица и Казанская – два праздника отмечали летом. Помню, мама пирогов напечет – вся кухня противнями заставлена. Начинали праздновать в своей семье, потом выходили на улицу, толкались там. Кто плясал, кто дрался – кто чего. А я, значит, загодя начищу отцу брючки чёрные, белую рубашечку наглажу. Он всю жизнь драки разнимал. На берегу мужики напьются, выходят на берег и начинают мерить силу. И вот отец берёт жердь с изгороди – и идёт разнимать…
Крохинские переселенцы нам рассказывали, что в Крохино тоже были драки и туда даже специально приезжали парни и мужики из Каргулина.
Про Крохино этого не знаю, я там редко бывала. А в Каргулино местные между собой дрались. Обычно в шутку, но бывало и всерьёз – иначе зачем бы отец жердь вынимал?.. Пили ведь хорошо: 2,87 водка тогда стоила. Отец иногда отправлял меня в магазин, поэтому я помню.
После праздника я мою полы: трешь сначала дресвой (это такой крупный песок), потом голиком – веником без листьев. Полы в доме были белые, некрашеные. Отцовские рубашечку и брючки опять постираю, всё наглажу…
Получается, что и в советское время церковные праздники оставались главными?
Ну, оно так шло, из поколения в поколение. Новый год тоже встречали, естественно. А вот 8 марта я не помню, чтоб отмечали.
А как молодые люди ухаживали за девушками?
Был у меня кавалер, из другой деревни приезжал – научил меня кататься на мотоцикле. Потом, морячки у нас каждое лето стояли. Поставят корабль в доки на Шексне – и они стоят неделями другой раз. Выйдут на берег – музыка играет, весело. Мы все туда прибежим, а ребята, конечно – за нами ухаживать. Мне там каждый второй замуж предлагал. Я бойкая была! На мотоцикле ездила, на моторной лодке ходила, уток стреляла на озере. А наши местные парни дрались с моряками-то. Один раз даже у них одежду украли: те купались на реке – а они одежду и утащили!
А ваши родители рано женились?
Маме было 19 лет, а отцу – 22. В 1919 году, получается. Отец женился рано и рано из этой жизни ушёл – в 64 года. Он такой весь изношенный был – ещё бы, столько детей поднять… При Сталине разрешили делать аборты после седьмого ребенка, и вот мать с восьмой беременностью поехала было в Белозерск. А отец вернулся из командировки – и к ней: «Ты что выдумала?!» Не дал ни за что делать аборт – на руках вытащил её оттуда.... И потом она ещё троих родила.
Как звали ваших родителей?
Мама – Серафима Васильевна Рюмина, отец – Рюмин Иван Васильевич. Но они никакие не родственники – просто случайно совпали и фамилии, и отчества. Мама родилась в 1900 году, на 75-м году умерла. Жизнь прожила нелёгкую: 10 человек детей стране отдала. А отец родился в 1897-м. Закончил церковно-приходскую школу, три класса, а был грамотнее нас, которые десять закончили. У купца успел поработать до революции. Я как-то маме говорю: «Мама, как ты за него замуж вышла? Ты же выше его ростом!» А он говорит: «Сиди, соплюха! Она покрасивее тебя была!».
Брат мой Василий Иванович, с которым вместе тогда на бакенах и маяке работали, старше меня на 20 лет. В 1939-м году его призвали в армию, а в 47-м он только вернулся. Он служил на японской границе, сопровождал поезда. Тогда выдавали на детей пособия, и мама все эти деньги перечисляла на нужды Красной армии. Второго брата забрали на войну, закинули куда-то в тыл врага, и до сих пор ничего о нём не известно. Мама все глаза исплакала… Мы с ним были похожи – оба чёрненькие, меня цыганкой звали, а его – цыганом. Мамин дед Дмитрий был цыган, и нам с братом это досталось.
Наверное, вы и ваши братья и сёстры были крещёные? Или как тогда к этому относились? Церкви-то ведь закрывали везде.
Ну, в Белозерске-то церковь действующая была. Мне кажется, что она не закрывалась, по крайней мере, когда я училась, она работала. Гуртом собирались и ехали туда. Там меня и крестили, потому что у нас в селе церкви уже не было.
В нашем доме было много икон – и в кухне, и в большой горнице. На виду стояли, никто не прятал их. И портрет Сталина висел рядом с иконами – и в каждом доме так. Когда он умер, мне было 12 лет, и я помню, что вся деревня рыдала.
В Ленинград ваша семья сразу после затопления перебралась? Не тяжело было уезжать – так далеко, из села в крупный город?
Я на стройку ехала работать – прописку давали, да молодая была, так чего не переезжать. А родители купили было дом в другом месте, но жить там не стали, не срослось. В Питер они с отцом приехали зимой 1962 года, а в марте он заболел и умер. Он первый здесь, в Павловске похоронен. У меня там вся семья – отец, мама, сын, брат, пять сестер, два племянника, зятья – старший брат только в Белозерске.
Очень жаль, что семейных фотографий не осталось. У сестры старшей, которая передо мной родилась, наверняка были фотографии: она любила собирать это всё. Но она три года назад умерла, и то ли её дочка выкинула, то ли где-то на антресолях затерялись – никто ничего не нашёл…
Интервью записано 28 июня 2023 года в Санкт-Петербурге
Расшифровка аудиозаписи: волонтёр Фонда «Крохино» Екатерина Манасова
Литературная редакция текста: Светлана Гришина
Подписывайтесь на канал «Крохино. Незатопленные истории» и будьте в курсе всех проектов Фонда «Крохино»!
Поддержать Фонд «Крохино» можно любой посильной для вас суммой по ссылке.