Во второй половине дня мы были на месте. Изба без жильцов за зиму отсырела, стены отдавали холодом, но вскоре в затопленной печке ласково и уютно потрескивали поленья.
Мы расположились за массивным столом у окна и принялись за наскоро собранный московский харч, да кое-что из подвала дядюшки Жоры (так уважительно величали моего отца приятели) достали. Спорили об охоте, вспоминали интересные истории.
Вскоре на дымок зашел сосед Володя — страстный рыболов и охотник. После недолгой беседы он говорит:
— А я хочу пойти рыбу половить на перекате.
— Когда?
— Сейчас.
— Возьмешь за компанию? — спрашиваю. — Прихвачу ружьишко, может, утка где будет.
— Пойдем, — отвечает Володя. — Хочешь, бери у меня подсадную. Я такую завел — загляденье.
— Торопишься пострелять, как голый купаться, — пытается остановить меня Виктор. Его полные щеки и пухлые губы масляно блестят в тусклом свете псевдохрустальной люстры.
Причавкивая хрустящими солеными огурцами, Виктор добавляет: И не отдохнешь как следует с дороги. Не, мы со Славой подождем до тяги, водочку пока через организм пофильтруем. Правда, Слав? От профессионалов дичь никуда не денется.
— Как хотите.
Я захожу к Володе. Он выносит из сарая корзину с подсадной уткой. Мы пересекаем уже освободившийся от снега луг и подходим к обрывистому берегу в излучине реки. Из-за кустов с шумом вылетает стайка крякв. Володя кричит:
— Пускай подсадную.
Он принимается разматывать удочку, а я отхожу метров на сто пятьдесят, отыскиваю тихую заводинку и выпускаю на воду утку.
Кругом тихо, журчание ручьев не нарушает спокойствия природы. И только моя крякуха шумно время от времени охорашивается и зовет звучным голосом селезня. Вдруг неожиданный свист крыльев, и рядом за кустами шлепок на воду. За ним второй.
На открытое место выплывают два здоровенных красавца селезня. Их что-то насторожило, и они, притормозив, разворачиваются на течении. Их сносит. Я стреляю в обоих поочередно. Оба лежат, распластав крылья. Течение медленно несет их. В азарте я не подумал, как достану птиц из реки.
Лодки у меня нет, нет и собаки. Но все тот же охотничий азарт раздевает меня и гонит голого в воду. Еще миг — и селезень у меня в зубах. Второй дальше. Я боюсь, что на него сил не хватит. Судорожно гребу к берегу. Всеми клетками тела ощущаю жуткий холод воды. Выбираюсь на берег. Ноги по колено в иле. Но жаль вторую птицу — пропадет.
Бросив добычу на берегу, пробегаю несколько кустов — селезня уже успело снести течением. Снова бросаюсь в воду. Сердце бешено бьется, но утка в моих зубах. «Ну, еще немного», — подбадриваю сам себя и из последних сил цепляюсь за куст. Выбравшись на берег, бегу краем луга к подсадной. Шершавый колючий снег обжигает ступни ног. Навстречу идет Володя.
— Ну ты молодец! — сияет он. — Селезня подбил.
— Двух! — восклицаю.
И тут он начинает понимать, что я плавал за ними.
— Ну ты и даешь! Давай быстрее одевайся и дуй домой. Обязательно водки выпей. И разотрись — посинел весь.
— А ты что-нибудь поймал? — спрашиваю одеваясь.
— Нет, маленький подлещик и все. Сейчас тоже домой пойду.
— Возьми, Володя, подсадную, — прошу. И бегом через луг с трофеями домой.
Отец на пороге вытянул в удивлении лицо:
— Вот это охота, а ты куда-то в чужие места ездишь. Здесь и дом, и дичь, и рыба.
Я прошел к столу, опрокинул стопку водки. Переоделся.
— А где Слава с Витей? — спрашиваю отца.
— Здесь они, тебя ждут на тягу идти. На дворе картошку чистят.
Я вышел во двор. Закурил. Витя и Слава сидели на стульях, склонившись над кастрюлями.
— Повара, принимайте продукты, — весело сказал я и небрежно бросил селезней на пожухлую траву.
Читайте материал "Вальдшнеп: тайны лесного кулика в работах Арчибальда Торнбурна"
Ребята повскакивали с мест, забыв про свои ножи и кастрюли.
— Какие красавцы! — Слава восхищался как ребенок и гладил сизо-бело-бордовое оперение птицы.
Витек сдержано сопел. Взгляд у него был рассеянный. Вдруг он встрепенулся и скомандовал:
— Так, скорее на тягу, а то опоздаем.
И вот мы шагаем по раскисшей дороге, переходим через мост, пересекаем пока еще пустующий выгон для скота, подымаемся в гору и идем по лесу. За березовой рощей перед нами открывается широкая вырубка.
Вот здесь, судя по всему, самое вальдшнепиное место. Мы располагаемся: Слава с одной стороны поляны, Виктор с другой, я посередине.
Снега почти нет, и всюду жизнь. Ползет по старому листочку, загнувшемуся на упавшей ветке, букашка. В кустарнике перепархивают с места на место и перекликаются малые птахи. Где-то барабанит дятел. Поет птичий хор. Он затихает по мере того как темнеет. И тогда начинают угрожающе кричать филин и пустельга. Потускневший небосвод по-прежнему неподвижен и чист.
Прошло полчаса. И вдруг где-то за оврагом послышалось: «хрру, хрру». Я замер. Снова «хрру, хрру», и следом «фью-фью» — уже над верхушками деревьев, под которыми стоит Слава.
Выстрел раскатывается эхом. Тишина. Еще «хрру, хрру, хрру» — теперь откуда-то из глубины леса, застывшего за моей спиной. Прислушиваюсь с замиранием сердца. Звуки долго не повторяются.
Вдруг где-то совсем рядом «хрру, хрру» и сразу за этим: «фью, фью». И вот прямо над головой вижу долгоносый силуэт заветной птицы. Кажется, что вальдшнеп летит медленно, но это только кажется. Беру упреждение и стреляю.
Долгоносик, сложив крылья, падает посредине поляны. Еще достаточно светло, и я без труда нахожу его. Вот она — древняя таинственная птица, заветный трофей охотников многих поколений, желанная дичь для изысканной кухни королей.
Слышу, Слава сделал дуплет. У Виктора все еще тишина... Проходит какое-то время, и раздаются шаги Виктора, его массивный темный силуэт приближается ко мне.
— Ну как, взял?
— Взял одного, — отвечаю шепотом, и слова кажутся мне слишком громкими в таинственной тишине.
— Над вами, как реактивные летают, а у меня хоть бы кто, — в речи Виктора звучат завистливые нотки.
— Это тебе так кажется. У нас тоже плохо летают.
— Похоже, пора домой.
— Я еще немного постою.
— Ладно, я подремлю здесь на бревнышке. Виктор теряется на фоне темной стены леса.
Становится совсем темно. Закончилась, наверное, тяга. Я сменил место, встал под куст бузины ближе к центру поляны. Неожиданно совсем рядом со стороны оврага тишину прорезал заветный звук «хрру, хрру, хрру». И через мгновение повторился над головой. Увидев силуэт птицы, целюсь. Стреляю.
Вальдшнеп начинает падать, но, едва коснувшись земли, взмывает свечой и стремительно планирует в гущу леса, прямо на Виктора. И вдруг там темноту прорезает огненная линия. Выстрел кажется оглушительным.
— Профессионально, — слышу хвастливую самооценку Виктора.
— Что, попал? — удивляюсь и направляюсь к товарищу. — Не может быть! Как ты его увидел на фоне леса?
— Милый мой, кто стрелял-то? Профессионал. Ну, иди-иди, поищи. Там он где-то. Метрах в десяти упал.
Вот уже и барский тон появился... Мне не верится что-то в успех, но мы ищем долго и тщательно. Наш единственный фонарь еле светит. На густой прошлогодней листве трудно что-либо разглядеть. Вальдшнепа нет. Подходит Слава. Его трофей болтается на поясе. Я поздравляю друга с полем, и все мы отправляемся в деревню.
Утром, когда роса капала с ветвей деревьев, я пошел в лес без ружья. Вот и вчерашняя поляна. Прикинув траекторию полета подранка и отмерив десять шагов от бревна, на котором дремал Виктор, сразу нашел вальдшнепа. Он лежал на боку, в побегах молодого орешника.
Его длинный клюв и голова были повернуты так, что, казалось, он внимательно слушает землю. Его черный глаз тускло поблескивал из-под прикрытого века. Одно крыло распласталось по бурой листве, теряясь в одинаковой гамме красок. Лесной кулик даже мертвый был очень красив, но не так таинственен в проникающих к земле лучах солнца...
Нагулявшись по весеннему лесу, возвращаюсь домой. Во дворе встречаю Виктора, показываю ему трофей. Он скрывает удивление за напускным равнодушием, но маленькие глазки его радостно бегают. Он берет птицу на ладонь и с любовью рассматривает ее, добавляя при этом:
— Ну что ты хотел, профессионал ведь стрелял.
— А вы с утра на уток ходили или опять водку фильтровали?
— Обижаешь, ходили.
— Взяли что-нибудь?
— Взяли. Пойдем покажу, — Виктор приглашает меня в избу.
Через сени заходим в комнату. Отец со Славой сидят возле окна за накрытым столом и о чем-то беседуют. У Славы за спиной на стене висит большущий селезень.
— Вот это экземпляр! Таких огромных селезней я еще не видел! — восклицаю я с завистью и бросаюсь к утке, чтобы прикинуть ее вес.
Снимаю с проволочного крючка птицу — она невесома, но до меня пока еще ничего не доходит. Тут все начинают безумно хохотать. У Славы от смеха перехватило дыхание, и он, закашлявшись, ударяет в дверь ногой и выскакивает в сени. Отец с Виктором покатываются от смеха.
Оказывается, Виктор снял шкуру с добытого мною вчера селезня и набил чучело соломой, да так, что размеры мнимого селезня стали значительно больше. Пропорции при этом были соблюдены. Таксидермист, понимаете ли...
— Профессионально, — принимаю я шутку, и на какое-то время мне становится тоже весело.