Атаман хутора Швечиков станицы Гундоровской Области войска Донского Тимофей Григорьевич Богучарсков был службистом, истинно казачьей военной косточкой. Это про таких говорили:
- Казуня, казуня! Весь! От кокарды на папахе и до гвоздя в каблуке сапога.
Хуторянам он признавался, что если бы позволило станичное и окружное начальство, он бы всю жизнь в хуторе по уставу внутренней службы построил, а не только дежурство сидельцев в хуторском правлении.
Такую тему очень любила обсудить руководящая хуторская тройка: атаман, его помощник и писарь. Особенно перед очередным сбором казаков, проживавших в хуторе. Знали же, что будут такие, которые не придут на это собрание. Знали и про то, что бузу будут устраивать, давно известные горлопаны. Оттого и про воинский устав, и про организацию жизни, как на действительной службе часто вспоминали.
Тимофей, глядя в окно правления, выходившего на майдан, будто представлял картину настоящего уставного порядка в хуторе. И он тут же начинал излагать свои мысли внимательным слушателям:
- Хорошо, чтобы перед тем, как выезжать на свои паи в степи всему населению хутора прибывать вот сюда, - и он обвёл рукой мощёную камнем площадку перед хуторской церковью.
- Выстроиться как положено. По ранжиру, по весу, так сказать и по жиру. В первой шеренге должны стоять главы семейств, рядом с ними старики. Во второй шеренге - рабочие члены семьи: сыновья и их жёны, незамужние дочери и жалмерки, те, у которых мужья на действительной службе. За ними особый надзор нужен. Чтобы никому из соседей не подмигивали и зады нарочно не оттопыривали. Равнение должно быть и спереди и сзади!
Потом уж на третьей линии детишки малые - помощники старательные, кто к какому делу приставлен, кто гусей пасти, кто скотину. Кормящие мамаши могут остаться по домам и на построение не прибывать. Старух тоже тащить на майдан не будем. Пусть у печей орудуют, еду для домочадцев готовят.
И надо так, чтобы построение было в рабочей форме, однако в чистой и аккуратной. А то посмотришь на иного, ну вылитый нищий под окнами милостыню выпрашивал, выпрашивал, а потом раз, и в поле на работу вышел. Будто милостыню теперь у природы просить собрался. Дедам картузы все заменить. Некоторые в таких замасленных ходят, что сразу как только новый покупают, то старый на чучело в огороде и надевают. Больше он никуда не сгодится!
Высокорослый помощник атамана, урядник Пётр Шестаков, по прозвищу Шесток, охотно вступил в разговор:
- Построились, проверились, пересчитались, а дальше то что?
- Начнём с того, что ты будешь стоять в начале строя, как самый высокий и видный из себя, да и непорядок легче тебе будет заметить. Потом мы бы полюбовались друг на дружку, подравнялись, присмирнели и я бы речь сказал, призвал, так сказать, хуторян к добросовестной работе, а отец Евлампий молебен провёл во славу труда и о даровании урожая. И тут же колокола должны грянуть на всю округу. Чтобы во всех станицах и хуторах по Северскому Донцу поняли, что хутор Швечиков весну встретил и на поля выезжает.
Потом всё это земледельческое войско двинулось бы в степь колоннами. Конечно, оркестр мы не осилим, а сигнальщика, с барабанщиком из своих хуторских выпестуем. Трубу и барабан за хуторской кошт обязательно купим. Нужное же дело! Вот это была бы настоящая строевая красота!
Глядите все! Казачество истинное по своей земле движется! Это вам не какое-нибудь крестьянство из сельской слободы.
Представляете, какое красочное зрелище будет! Поднимается хуторская колонна на наш швечиковский бугор, а там с соседнего хутора Степного, который мы жабчиками прозываем, на нас обыватели смотрят. Смотрят и, конечно, завидуют. Им такого порядка в жисть не достичь!
Шесток, такой же урядник, как и атаман, мечтания своего начальника ещё больше подогрел.
- Наверняка атаман захочешь, чтобы все рабочие лошадки, а по возможности, и быки, по мастям были распределены?
- Ну конечно! Как в полку были строевые кони по сотням, так и у нас по улицам. К примеру первая улица – вороные, вторая – гнедые, третья – серые.
- А проулки, - ехидно спросил писарь.
- Проулки можно и без мастей, разнообразие в малых пределах можно допустить.
- Атаман, Тимофей Григорьевич, чтобы весь рабочий скот в хуторе по мастям выровнять нужно пять сроков атаманских этим заниматься, - снова уточнил писарь.
Атаман оторвался от окна и живо откликнулся.
- Да, дело это не быстрое, но очень нужное. Может меня эти самые пять сроков и продержат. И потом так, как я описал, будем делать перед каждым видом работ: сев на полях, сенокос, потом косьба и уборка хлебов и так до самой осени. Приучим народ! Им ещё и понравится такое дело!
А вот на Покрова Пресвятой Богородицы, наш заглавный войсковой праздник, тогда, милости просим, на всеобщий хуторской смотр. Тут уж хочешь, не хочешь, все должны быть при параде. С казаками проще, из сундуков достанут мундиры, новую обувку и амуницию, со стен шашки поснимают и в строй. Старики чекмени свои тоже извлекут, медали понавесят, байдики каждый приставит к правой ноге и глядишь, прежнюю осанку себе воротят. Они всегда для нас примером были. Для женской части тоже единообразия следует добиваться. А то невесть каких цветов у них юбки, а должны быть одного, лучше тёмно-синие, войскового цвета и с кофтами построже. Цветистость она где нужна? На свадьбе, на гулянке, на ярмарке, но не в строю.
Помощник атамана, хитро посмотрев на писаря и подмигнув ему, поинтересовался:
- А что, и бабы пошереножно пройдут по майдану?
- Нет, мы их и стариков наших в строю только выставочно подержим и пусть они при всей своей строевой красоте потом по куреням расходятся.
Атаман словно очнулся от мечтаний:
- Ну что, представили? - спросил он у своих односумов.
- Мы то представим, а только как казаков мы заставим по трубе жить? Оно им, небось и на действительной обрыдло. Старики, те встрепенутся, хоть молодость вспомнят. А вот бабы точно тебе посоветуют малолеток обучать, а не их. Некоторые, особо бойкие и сварливые, упомянутые тобою же зады нам покажут. Или ещё что нибудь более неприличное.
- Да уж куда неприличнее? – отозвался Тимофей и стеганул нагайкой по сапогу.
- А это на что? Так по задам пройдусь, что неделю на лавки не сядут.
До такого воинского порядка, о котором мечтал хуторской атаман было очень далеко, а вот до очень важного сбора, на котором предстояла перемена паев земли, данных в распоряжение казакам, был всего то один день.
Очень много значил в жизни казака земельный пай, выделенный ему в пользование при одном, самом важном условии – нести службу по защите Отечества и Государя от врагов внешних и внутренних.
В довольствии хутора Швечиков были разные участки земли. Один, расположенный в низине, поближе к Северскому Донцу, самый плодородный и на нём чернозёмы, чуть ли не в аршин толщиной. Поэтому, что ни год, то отличный урожай, но и каждому домохозяину на таком участке доставалось всего по пять десятин. Оттого и образовывалась проклинаемая всеми чересполосица, когда каждый земледелец стремился заполучить свою полоску пая, пусть узкую, всего на десяток загонов для рабочего скота, зато точно плодородную. Были ещё участки земли степной, требовавшей лучшей обработки и удобрений. Они были расположены на взлобках степных бугров, на переломах, возле начинающихся широких балок. Эту часть пая тоже нужно было брать и засевали такие места в основном яровыми культурами, причём старались сделать это по весне и как можно быстрее, едва только сходил снег. Недаром же в ходу была пословица: «Сей в грязь, и будешь князь!» До княжеского звания никто не добирался, но благодаря такому земледельческому ухищрению, рабочий и домашний скот без корма не оставался.
Были ещё полоски земли, от которых маломощные хозяйства даже отказывались или отдавали в аренду по бросовой цене. Это степные солончаки, глинистые и песчаные места на крутых склонах. Удобрять их было бесполезно, всё смывалось вешними потоками и летними ливнями. Но и такой землёй вынуждены были дорожить. Другой то не было!
Каждые пять лет нарезанные полоски земли следовало, с соблюдением всех установленных войском правил, поменять между казаками. И как бы не старалось хуторское правление, как бы не готовились к такому важному делу, но неизменно и всегда были недовольные.
Больная это была тема. Один весь пятилетний срок над своим паем пот проливал, а другой не вывозил ни одной подводы навоза. ни полезной золы от пережженных будыльев подсолнуха и другой растительности. Не удалял сорняки, не только в поле, но и на меже между собой и соседом.
Из года в год ждал такой работничек, что природа даст хороший урожай и без конца сетовал на то, что никудышная земля ему досталась. Хотя соседи давно и правильно определили, что на самом деле было никудышным.
Достаточно глянуть на казачий пай и сразу можно было определить, какой хозяин его держит. У одного при пахоте словно аккуратная прическа на голове, волосок к волоску, так и борозда к борозде, а у другого сплошные огрехи, а там где заходы плуга, так там не пахота, а царапание земли на полвершка, да ещё и второпях не выправленная. Как тут не вспомнить пословицу - глубже пашешь, больше хлеба жуешь. Но лентяи к такой народной мудрости не прислушивались.
В назначенный час воскресного дня хуторяне собрались на майдане. Писарь, проявив свои лучшие способности, художественные в том числе, натянул на каркас из реек большой кусок полотна и вычертил на нём углем контуры земельного хуторского отвода с полосками паёв, подлежащих перемене. Он чуть ли не ежеминутно отходил в сторонку и любовался на своё произведение, словно любитель живописи выискивал в нём новые черты.
Номер жребия, или, как говорили казаки, нумер жеребья, был один на все три участка, но конечно больше всего переживали за первый, предназначенный для выращивания пшеницы. Не зря же её уважительно называли хлебом. Хотя от зерна в поле, до каравая на столе, путь, ой какой, не близкий!
Красивым почерком писаря были выведены цифры на полосках бумаги и как только присутствующие убедились, что все номера указаны по порядку, назначенные атаманом малолетки, стали их скручивать в тугие трубочки и бросать в большую лохматую папаху.
Некоторые, прибывшие на сбор казаки, стали выражать своё недовольство ещё до начала жеребьёвки. Отдувался за руководящую тройку только один писарь. Атамана и его помощника задевать побаивались. Изрядно нетрезвый, разбитной казак по прозвищу Тычок, названный так за то, что собеседника при разговоре в грудь он тыкал пальцем, норовя попасть в пуговицу и надавить на неё так, чтобы его повнимательнее слушали, погнал волну возмущения один из первых. Он стал водить пальцем по схеме и выговаривать писарю:
- Ты вот наши угодья, без единой складки, ровнёхонькими изобразил. Глаз мог и порадоваться, когда бы мы по этим полям не ходили. А где наши балочки с буераками? А где дорога, которая не прямо, а с кособочиной по меже проходит? Каменная гряда почему то не обозначена, там же ничего не родит? Новшество они удумали. Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги, по нашему, по казачьи - балки. Не зря же есть такая пословица.
Писарь недовольно отозвался:
- У нас не бумага, а холстина.
- Да какая разница, не по уму вы это сделали. Только для внешней красоты. А кому она нужна?
Жребий кидали так. Первым предоставили право его тянуть хуторскому атаману Тимофею Богучарскову. Достался ему лучший пай. Ровный как стол, рядом с проезжей дорогой, неподалёку степной ставок, это чтобы скотину сподручней отводить на водопой и самим воду брать для разных нужд.
Сразу за атаманом тянули жребий его помощник и писарь. Так повелось издавна, они же больше всех ратовали за общественные интересы. Те вытащили свои бумажки, подошли к схеме, хотя и так, с закрытыми глазами, наизусть знали расположение земельного довольствия хутора. Помощник атамана, не скрывая своих чувств, радостно улыбнулся, а писарь, увидев свой нумер жеребья, только скривился, хорош мол новый пай, но мог быть и получше. Для себя же старался. Но то ли правильных чернил не хватило, то ли рука дрогнула, когда жребий доставал.
Потом стали подходить десятидворные и, вытащив номерки, тут же приникали к схеме и не торопясь отходили, кто сокрушаясь, а кто и радуясь, но не особо, чтобы не вызвать зависти, которая как гадюка заползла поближе к сердцу ко многим хуторянам. И было отчего.
Тут же загомонил хуторской сбор.
- Смухлевали наверняка, замошенничали лучшие номерки. Только о себе и думают!
Тычок, только что возмущавшийся жеребьёвкой, вытащив свой номерок рядом с атаманский паем, и к тому же, по многолетним наблюдениям, даже лучший по урожайности, возмущаться не стал. А на что же? Лучше уж промолчать.
В маленькой полоске бумаги с синей цифиркой была судьба каждого казака. Для кого добрая, а для кого и злая.
Один казак, вытянув свой жребий, шёл к схеме, как на эшафот и, перекрестившись, разжимал свою ладонь и разворачивал плохо слушающимися пальцами полоску бумаги. Потом находил обозначенный номер и сразу же представлял, где ему предстояло работать в ближайшие пять лет.
Получалось у каждого по разному. Очень близко к проезжей дороге плохо. Могут скотом потравить посевы и когда в сильный дождь начинали телеги разъезжаться, то обязательно выбивали стебли поднявшейся пшеницы. Далеко от дороги, это тоже плохо, добираться дальше и полевой бивак ставить негде. К леску поближе, вроде хорошо, так нет же, оттуда, от зарослей, столько живности набегает на твой урожай. А далеко от деревьев, так негде скот в тени держать и самим в обед прилечь для отдыха.
Хуторяне знали, что торцевые паи самые удобные. И добираться проще, и разворот для рабочей скотины ничем не стесненный, и в двух шагах на неудобьях можно травы для неё подкосить. На водопой только далековато лошадей с быками гонять.
Однако, в таком важном деле, вряд ли всем угодишь. Особенно вечно недовольным жизнью. А таких в хуторе Швечиков также, как и везде, было немало.
И всё-таки большинство хуторян расходились со сбора умиротворёнными.
- Да, молодцы в хуторском правлении. Такую схему придумали, зря мы её ругали, и жребий честно кинули. По нему и жить будем, как и по божьим заповедям.
Заходили казаки в свои курени, на образа крестились и громогласно объявляли домашним свой номер пая и тут же добавляли:
- Как только перемежовка пройдёт, съездим туда с иконой, окропим землицу святой водой, а уж опосля своим казачьим потом будем её кропить. По другому не получится.
И действительно, теперь всё зависело только от хлеборобов. Хотя все они считали, что прежде всего от Бога.
Член Союза писателей России
Сергей Сполох.
Примечание: 1. Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.
2. Аршин - мера длины, равная 71, 12 сантиметра.
-