И страшно умереть, и жаль оставить
Всю шушеру пленительную эту,
Всю чепуху, столь милую поэту,
Которую не удалось прославить.
Я так любил домой прийти к рассвету,
И в полчаса все вещи переставить,
Ещё любил я белый подоконник,
Цветок и воду, и стакан гранёный,
И небосвод голубизны зелёной,
И то, что я — поэт и беззаконник.
А если был июнь и день рожденья
Боготворил я праздник суетливый,
Стихи друзей и женщин поздравленья,
Хрустальный смех и звон стекла счастливый,
И завиток волос неповторимый,
И этот поцелуй неотвратимый.
Расставлено всё в доме по-другому,
Июнь пришёл, я не томлюсь по дому,
В котором жизнь меня терпенью учит,
И кровь моя мутится в день рожденья,
И тайная меня тревога мучит,—
Что сделал я с высокою судьбою,
О боже мой, что сделал я с собою!
Есть любители препарировать стихи знаменитостей в поисках строк с пророчеством поэта о своей судьбе, а потом делиться своими открытиями, скромно потупя взгляд и чувствуя сопричастность. Было же у Гумилёва: "Всё он занят отливаньем пули, / Что меня с землёю разлучит". Было у Лермонтова: "В полдневный жар в долине Дагестана / С свинцом в груди лежал недвижим я"...
Видно, я не любитель, или просто не получилось найти в процитированных стихах что-то подобное. Только декларацию страха смерти, да и то потому, что "жаль оставить всю шушеру пленительную эту" вроде милой в прошлом чепухи — неповторимого завитка волос, неотвратимого поцелуя и гранёного стакана.
Так 25 июня 1939 года Арсений Тарковский поздравил себя с тридцатидвухлетием и благополучно прожил ещё полвека.
