В летописи цель похода шведов указана однозначно: «всприяти Ладогу», то есть захватить город Ладогу, а затем и Новгород и все новгородские земли. Многие исследователи продолжают признавать эту цель достоверной. Однако при наличии такого плана затруднительно объяснить длительную остановку шведов в устье Ижоры — зачем нужно было медлить пока весть о нападении дойдет до Новгорода? Не легче ли сохранить эффект внезапности и атаковать Ладогу до подхода новгородцев?
Ладога была удобным плацдармом для нападения на Новгород, но такое вторжение надо полагать, потребовало бы от шведов гораздо больше усилий. В 1164 г. они уже пытались захватить Ладогу. Тогда они прибыли к городу внезапно на 55 судах (шнеках), но были наголову разбиты ладожанами и подоспевшими новгородцами. У шведов было около 2000 воинов, и даже такая армия не сумела справиться с ладожской крепостью. В устье Ижоры прибыло явно меньшее по численности воинство.
Пытаясь выйти из этого затруднения, исследователи готовы согласиться, что в 1240 г. речь шла о шведском крестовом походе с целью крещения води, ижоры и карел. Поэтому в экспедиции участвовали и епископы. То есть кампания предполагала покорение только побережья Невы, Ижоры и Карельского перешейка — жизненно важных новгородских владений, обеспечивающих транспортные коммуникации с остальной Европой. Дальнейшее вторжение пока не планировалось.
В связи с этим вполне убедительной становится гипотеза В.А. Кучкина о том, что в 1240 г. шведы хотели построить крепость в устье Ижоры — основать здесь укрепление, которое позволит развить миссию в окрестных племенах и контролировать новгородскую торговлю.
На это, казалось бы, указывает известие ЖАН (Житие Александра Невского) о «старейшине в земле Ижорской» Пелгусии, которому поручена была «стража морская» в Невском устье — «стоящю же ему при краи моря стрежашеть обою пути». Считается, что именно Пелгусий сообщил в Новгород о прибытии шведского войска: «увидеша силу ратных иде противу князя Олександра, да скажеть ему станы, и обрытья их».
Под «обрытьями» В.А. Кучкин готов понимать «боевые рвы», то есть начальные работы при строительстве земляных валов крепости. С этим согласились и некоторые позднейшие обследователи темы. Однако такой специалист по средневековой военной тактике и фортификации, как А.Н. Кирпичников, категорически отказался принять версию о строительстве крепости в устье Ижоры.
По его мнению «обрытье» — это временное окапывание укрепленного лагеря интервентов, планировавших нападение на Ладогу. Ученый настаивает, что тактика строительства крепостей на завоеванных русских территориях стала использоваться шведами только с 1256 г.: первый, достоверно фиксируемый летописью, случай — Нарва. Кроме того, летописец обычно обозначал строительство крепости фразами «чинити город» или «город учиниша», а никак не «обрытья».
Аргументы Кирпичникова несомненно весомы, но и их возможно разъяснить. Во-первых, об «обрытьях» сообщает не летопись, а литературный памятник — ЖАН. Новгородцы вполне могли отождествить прибытие шведов с их прежним вторжением в 1164 г., когда была атакована Ладога.
Новгородский летописец мог и не разбираться в точных целях шведской интервенции — для него это было нападение на Новгород, а первым этапом такого вторжения должна была стать Ладога. Потому и причины шведского вторжения отражены в летописи заведомо глобальные («хотяше восприяти... всю область Новгородскую»), и заведомо нереальные.
Известия указывают, что ответная атака князя Александра была быстрой, отчего шведы, возможно, так и не успели закрепиться и обстроиться. Новгородцы могли и не осознать, что речь шла о строительстве долгосрочного поселения — для них это был просто шведский лагерь, «станы».
Во-вторых, в пользу версии Кучкина говорят действия нападавших, которые явно излишне долго задержались в ижорском устье. Оставаясь в устье Ижоры почти две недели, шведы ставили себя в заведомо невыгодное положение при дальнейшем наступлении. Объяснить это можно только тем, что Ижора и была целью их визита.
Тактика строительства крепостей в завоеванных землях активно применялся в Северной Европе уже в XII — начале XIII в.: это и Рига (1200 г.), и Або (Турку; 1157 г.), и Торн (Торунь; 1231 г.), и Копорье (1240 г.), о возведении которого немцами мы будем писать ниже. Финские исследователи предполагали строительство шведами в захваченной земле тавастов крепости Хямеенлинна (Тавастхус) и в 1220-е гг., и в 1249 г. В 1256 г. такую крепость в устье Нарвы попробуют построить шведы, а в 1300 г. они заложат Ландскрону в устье Охты, также пытаясь пресечь сообщение новгородцев по Неве.
Такая тактика была широко распространена в Европе, и вовсе не обязательно датировать ее именно достоверными шведскими укреплениями на русских землях. Можно также добавить, что разница между укрепленным поселением и укрепленным лагерем на начальном этапе была совсем невелика. И когда пришел Александр Ярославич о крепости еще ничего, кроме «обрытий», не напоминало.
Все это позволяет заключить, что речь в 1240 г. не должна идти о рядовом грабительском набеге. Малозначимое на первый взгляд и даже не отмеченное в западных источниках шведское вторжение на Неву вполне могло приобрести катастрофическое значение для Новгорода.
Подобную ситуацию мы наблюдали на рубеже XII—XIII вв. в низовьях Даугавы, когда беспечность и несвоевременная благожелательность полоцкого князя привела к отторжению крупных территорий, ранее подконтрольных Руси. Энергия Александра Ярославича, также считавшегося претендентом на полоцкий стол, не позволила реализовать «рижский проект» в устье Невы.
Закрепление на Неве позволяло шведам не только претендовать на колонизацию Карелии и Ижоры и контролировать торговое сообщение Новгорода с Западом, но также, а может быть, и прежде всего, создавало барьер в коммуникациях Руси и внутренних областей Финляндии — то есть тавастов (еми), которые, как отмечалось, к 1237 г. изгнали от себя католических проповедников. В этом отношении представляют интерес рассуждения об отправной точке шведского похода в 1240 г.
В последние годы в России наметилась тенденция с доверием относиться к заключениям западных исследователей о мелком и незначительном характере событий на Неве 1240 г. Действительно, общие потери сторон немногим превышали сотню человек. Но таковы были масштабы всех прибалтийских боестолкновений да и большинства сражений в средневековой Европе. И не в том следует усматривать значение произошедшего. Невская битва имела большое моральное и политическое значение как для Руси в целом, так и для Александра Ярославича лично.
Князь выиграл свой первый бой, чем воспрепятствовал созданию в невском устье новой Риги и отторжению от новгородского влияния ижоры, карелов. Чуть задержись Александр на Волхове, и история свернулась бы иную петлю. Шведам была показана способность русских на быстрые и решительные ответные действия. Более чем на полстолетия шведская угроза была устранена. В 1256 г. какая-то группа попыталась основать крепость на Нарве, но, лишь заслышав о новгородских приготовлениях, бежала. Шведы изменили и тактику своих вторжений.
Стало ясно, что Финляндию безопаснее покорять, минуя русских, сила которых в доверии финских племен. Не сообщил бы Пелгусий о прибытии интервентов, и те успели бы окопаться. В 1249 г. Биргер поведет войска в глубь Тавастии и покорит самое сердце страны. Александру Ярославичу в 1256 г. придется идти туда же — в неведомую землю — и пытаться восстановить свои права, находясь в невыгодных условиях далекого похода. Безуспешно.
Биргер фактически поставил своего оппонента в те условия, в которых находились шведы в 1240 г.: чужая земля, оторванность от баз, отсутствие благодушного приема местного населения. Впоследствии шведы будут строить крепости на границах русских владений — Выборг (1293 г.), — осторожно продвигаясь в земли карелов и к Неве. Однако это будут преимущественно события XIV в.
Александр Ярославич достиг в битве на Неве очевидных внешнеполитических целей. Эта же победа стала важным фактором и внутренней политики. Новгородцы любили победителей. Уже в 1242 г. они предпочтут Александра любому другому из сыновей великого князя Ярослава. Горожане поверят своему князю и будут почти беспрекословно поддерживать его все последующие годы.
В Невской битве Александр как бы ухватил «птицу удачи», приобрел ореол храброго и удачливого воина. Из текста ЖАН очевидно, что примерно так воспринимал случившееся и сам Александр. Ни один из сюжетов Жития не содержит такого количества личных характеристик, необычных сюжетов и персонажей.
Князь и его дружинники помнили многих участников сражения по именам, смаковали подробности произошедшего, переплетали их с легендами об ангельской помощи и борисоглебских видениях. Заряд бодрости, полученный в 1240 г. на Неве, Александр сохранит до конца жизни.
По материалам: Хрусталёв Д.Г. Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII—XIII вв.