Почти за сотню лет существования хутора Швечикова Гундоровской станицы Области войска Донского в нём атаманствовало много казаков. В основном это были урядники, поскольку офицеров старались избирать атаманами станичными. Каких-то особых материальных благ должность хуторского атамана не давала. Да и что это были за деньги? Шестьдесят рублей жалованья за целый год по положению об управлении казачьими войсками, да станичная доплата в таком же размере. Не густо. Зато уважение и доверие хуторян очень ценилось. Каждый казак, избранный хуторским атаманом, стремился в течении своего трехлетнего срока достойно нести свои обязанности и если в соседних хуторах были неисправные атаманы, которых даже за нерадение к общественному интересу отстраняли от службы, то в Швечикове такого не бывало никогда.
Почти сразу после возвращения с русско-японской войны, осенью 1906 года, швечиковским хуторским атаманом был избран старший урядник Тимофей Богучарсков.
Получивший высокую награду - Георгиевский крест - знак отличия военного ордена Святого Георгия за участие в казачьем походе на Инкоу в рождественские дни 1904 года, он был в авторитете у своих хуторян. Гордился своей наградой и сам Тимофей. Особенно тем, что она была голосовой, это когда в сотне выкликали отличившихся во время боя сослуживцев. В первую очередь такими были те, кого называли охотниками, но не потому, что добычей живности занимались для общего котла, а потому, что по своей охоте, то есть личному желанию, шли на самые рискованные дела - разведку дорог или неприятельского расположения и в первых рядах штурмовали вражеские окопы. Были ещё знаки отличия, вручаемые по представлению командиров, но такие награды можно было заслужить и не участвуя в конных и пеших атаках. Были и другие способы, были!
Когда в дни больших праздников проходил военно-церковный парад в станице Гундоровской, то георгиевские кавалеры вызывались в первую шеренгу и выстраивались перед Успенским храмом. Прибывшие почётные гости обходили этот строй и жали руку каждому. С годами число таких награждённых всё увеличивалось и уже в одну шеренгу они не помещались. На станичной хлеб-соли традиционно давали слово одному из георгиевских кавалеров. Тот обязательно благодарил государя императора за монаршие милости и призывал воспитывать так молодое поколение, чтобы кавалерский строй никогда не поредел. Правильное было пожелание.
Хуторяне, уважая своего боевого атамана Тимофея Богучарскова за твёрдый и разумный характер, побаивались и слушались его. Громадная, плотная, почти трехаршинная фигура статного атамана была словно высечена из каменной глыбы, одной из тех, что были разбросаны будто чьей-то богатырской рукой по всей степи. Георгиевский крестик казался совсем крошечным на его широченной груди. И хотя телесные наказания на Дону давно были отменены, никто и никогда из хуторян не роптал в том случае, если хуторской атаман в сердцах хлестанет нагайкой неисправимого пьяницу и дебошира. Или соседей по паям, поспоривших из-за межи, кулачищами раскидает каждого на свой пай, а то и не найдя других способов убеждения, сшибет разгоряченными лбами сквернословов на майдане.
Старики у хуторского правления одобрительно поговаривали:
- За дело пусть и силу применит, раз иные словесно не понимают…
Когда на соседских и прочих застольях заходила речь о войне, на которой отличился Тимофей, он особо много не рассказывал. Негласно казаки, вернувшиеся с русско-японской войны промеж собой установили такое - коль особо гордиться результатами восточной военной кампании не следует, значит и рассказывать о ней не надо. Но их старики деликатно поправляли:
- То пусть всякие неразумные шпендрики дурнючими словами обзывают ту войну, а для казаков позорных войн не бывает, раз они там кровь свою проливали.
Была, правда, одна тема, которой никогда нельзя было избежать. Это как Тимофей Богучарсков в августе 1904 года на императорском смотре в персиановских лагерях присутствовал и как он самого царя видел. Ну как тут промолчишь? И сколько таких казаков из придонецких селений, которые удостоились такой чести? Раз, два и обчёлся.
Действительно, на том знаменитом императорском смотре Богучарсков, поскольку находился в конном строю в самой первой шеренге, рассмотрел царя лучше других.
- Ну и как он тебе показался ? - Интересовались собеседники.
- Особо не показался. Бригадные генералы у нас в 4-й Донской казачьей дивизии куда виднее были, что в рост, что в обхват. Щупловат он, да и бородка, как у доктора или учителя. Чин всего лишь полковничий, значит любой наш боевой генерал по старшинству будет выше его. Никак полковничьи погоны не впечатляют. Никак.
- А голос, голос у него какой?
- Голос, как голос. Напутствие сказал и мы все его услышали, и запомнили. Однако, у нас на смотрах были такие генералы, что как скомандует, то даже лошади на вздыбку готовы были идти, не то, что казаки в атаку на врага. Но опять же, дорогие мои, наводить непочтение на царскую особу нельзя и потому наш император самый обожаемый, а мы ему верноподданные слуги. Понятно?
При этом Тимофей принимал начальственный вид и давал понять, что больше ему подобные вопросы задавать не следует.
Интересующиеся хуторяне тогда переходили на менее опасные вопросы:
- А рубль царский, дарёный ты сохранил?
- А как же? И он доставал на шёлковом плетеном шнурке, тот самый рубль, полученный в качестве подарка на смотре перед отправкой в Маньчжурию. В рубле он специально проделал отверстие и хранил памятную монету в кармане своих шаровар всегда. Как-то получалось, что вроде постоянно при деньгах, да и всё же напоминание о царской награде. У него даже такая привычка появилась. Перед важным денежным делом достать тот заветный рубль и большим пальцем потереть отчеканенный императорский профиль. В эту минуту ему казалось, что такое действие придаёт ему сил и уверенности и поможет приманить звонкие монеты в карман. Деньги особо в карман не шли, а вот авторитета и уважения среди хуторян ему хватало через край.
У Тимофея Богучарскова была ещё одна очень затейная вещица. Часы карманные фирмы Павла Буре с гравировкой «За отличную стрельбу» вокруг двух перекрещенных казачьих карабинов. Во всём хуторе Швечиков подобных часов было меньше десятка. У торгового казака Карапыша. Понятно почему, человек он занятой и ему ценить время было нужно. У настоятеля Свято-Серафимовской церкви отца Евлампия, чтобы церковные службы не пропускать, да у нескольких служивых казаков, доставшихся кому за победу в конно-народных скачках на ярмарках, кому за лучшую рубку или стрельбу во время действительной службы в казачьих полках первой очереди. Такую дорогую вещь можно было смело зачесть за символ превосходства над остальными. Для хутора это вообще особый форс. Не надо забегать в курень, чтобы на ходики посмотреть и тем более обращать внимание на тень от дерева, растущего на усадьбе. Это вам не так про время говорить, что солнце стало на пол-дуба, а это означает поутру. Или солнце в дуб, в полдень значит и нужно отправляться домохозяйкам доить коров на выпасе, а домочадцам собираться к обеденному столу. Тут уж настоящая точность, до единой минуты!
Находясь на действительной военной службе Тимофей лучше всех в полку стрелял из положения лёжа, с колена, стоя и со своего выученного и послушного строевого коня.
В его курене на почётном месте висела мишень с тремя отверстиями в центральном круге с цифрой десять и витиеватой надписью командира полка: «На память о лучшей стрельбе. Попадай всегда!»
Такое пожелание Тимофей Богучарсков в полной мере исполнил тогда, когда воевал в маньчжурских степях.
С хутора Швечиков в 26 Донской казачий полк второй очереди было отправлено пять бравых казаков.
Один из них, Сорокопудов Порфирий в родной хутор не вернулся. Богучарсков помнил точную дату его гибели - 30 декабря 1904 года, когда японская пуля сразила его односума при штурме железнодорожной станции Инкоу. Каждый год в этот день вдова Порфирия заказывала молебен и Тимофей со своими сослуживцами поминал не вернувшегося с полей Маньчжурии бравого казака.
Выходя из церкви, он всегда бросал взгляд на сделанный из мозаики большой крест с надписью «За веру, царя и отечество». Этот девиз военной службы швечиковские казаки до самой глубины осознали с дней июльской мобилизации 1904 года и до своего тихого возвращения в станицу почти через два года, в апреле 1906 года.
Про веру всем призванным казакам второй очереди не давали забыть на прошедших чередой церковных службах, начиная от хутора и заканчивая войсковым молебном в Персиановских лагерях. Там же царь Николай 11 предстал перед ними воочию. Отечество удалось увидеть за полтора месяца пути во всех придорожных подробностях от Новочеркасска и до самых маньчжурских просторов. Офицеры во время занятий по словесности втолковывали казакам, что они едут на театр военных действий. Что означал театр для уроженца хутора из донской глуши? Никто из них и никогда в нём не бывал. Куда проще понималось, что едут они на войну.
Иногда всё-таки Тимофей Богучарсков не так подробно, как бы кому-то хотелось, но отвечал на расспросы своих любопытных хуторян:
- Степь там у них какая, как у нас?
- Да нет, наша степь особенная. Есть у нас и ровные места, и горы, и балки, а там глазу зацепиться не за что. Вот что там диковинное, так это заросли растения ихнего, гаоляном оно называется. Под пять аршин в высоту. Всадник с конем полностью в нём скрывается. Местные жители из него большие пользы извлекают. На хлеб он у них идёт, на корм скоту, и даже плетни и жилье они из него делают. Пробовали мы их водку - ханшин, сделанную из растения по виду как привычное нам просо, а по местному - чумиза. Наша дымка по сравнению с их отравой лучший эликсир жизни, а пить то приходилось и ханшину эту. То праздник нужно было по христиански отметить, то убиенных помянуть. Поводов было немало. Радости только не было. Неоткуда ей было взяться.
Тут же задавался и другой вопрос:
- Скажи, а в Маньчжурии атаманы есть?
Услышав столь понятный и близкий для него вопрос Тимофей Богучарсков обстоятельно отвечал и на него. Надо же было просветить своих хуторян.
- Конечно есть. Как без них. Только они старостами называются.
Когда мы в их деревню заходили, то перво-наперво такого старосту искали и выясняли у него те сведения, которые были нам нужны: где японцы, где хунхузы, где и почём можно взять фураж для строевых лошадей, где их можно было безопасно напоить.
- А старост этих, как и у нас, избирают или как?
- Знаю, что их местный большой начальник, губернатор провинции назначал, но везде и всегда получалось так, что кто богаче, тот и староста. У них также, как и у нас есть десятидворки и тридцати дворки и в них старшие. Тех уже выбирают промеж собой из самых достойных жителей. Они у них как атаманчики местные.
- Значит с нас пример взяли.
- Да нет. Никаких примеров они не с кого не брали. Когда мы в той Маньчжурии появились, то были для них совсем неведомыми людьми, хотя забайкальских казаков они конечно видели и общались с ними. А чтобы нас, донских казаков, так в первый раз лицезрели.
- Тимофей, о хунхузах расскажи. Про них такие страсти в газетах писали.
Атаман, видя как всё больше и больше растет интерес к его рассказу, не начинал издалека, а сразу всё расставлял на свои места:
- Хунхузы это бандиты. Хотя они себя к числу народных защитников причисляли. У нас в своем Отечестве такого отребья тоже хватает. Мы в последние годы в этом убедились.
Перемещались они быстро на своих лошадках, появлялись как из-под земли отовсюду, но мы научились их выцеливать и к своим богам отправлять. Как видные издалека отличия, скажем как у нас погоны или кокарды, были у них косы чёрные-пречёрные. Вот мы их отрезали и как доказательство поражения живой цели старшему командиру сдавали. За эти косы деньги полагались и представления к наградам. Потом же, когда заметили, что по степи скачут здоровехонькие хунхузы, но уже без своих кос, то тогда такое правило отменили. Ну не головы же им отрезать для подтверждения? Казаки всё же не живодёры. Да и особой ненависти хоть к обычным маньчжурам, хоть к тем же хунхузам не было. Домой хотелось вернуться живыми и здоровыми, да побыстрее. Но вернулись только не все.
Ответил Тимофей и замолчал на несколько минут. Наверно снова вспомнил односума своего Сорокапудова. Тут же прозвучал ещё один вопрос:
- А на каком языке вы с теми маньчжурцами разговаривали?
- На понятном. Где жестом, где глазами, а лучше всего, то покажешь на винтовку, то на шашку. Все как один понятливыми становились.
- Язык у них трудный?
- Так, чтобы для допроса выучить можно и десятком фраз обойтись. А вот по настоящему трудновато. Говорят, будто бы горячую картошку во рту языком вертят и всё время кланяются. Больно вежливый народ попался.
- А как живет народ этот и простые людишки в особенности?
- Вот именно, что людишки. Калибра мелкого. Всё у них такое же, мелкоразмерное, что лошадёнки, что коровенки, что бабёнки. Детишки так те весь глиняный пол в их фанзах, так у них курени называются, словно снопики покрывают. Голопузые и сопливые, к ним то как раз особая жалость и была.
- А молятся как и на кого? Какие у них божества в обиходе?
- Так и не удалось до конца разобраться. Поняли только, что церквушки у них прозываются кумирнями. Чуть больше наших часовенок по размерам. Священника у них сразу от обычных маньжуров и не отличить. Наш священник это красавец! Сам росту достойного. Борода на груди почти до пояса и вид приметный. Облачение всё золочёное, на солнце сверкает и переливается. Глаз простому народу радует!
У нас иконы со святыми, у них же таблички с каракульками, иероглифами то бишь. Это так они переписку со своими божествами ведут.
Вместо алтаря в тех кумирнях бронзовый идол. Буддой они его величают. Он у них за самое главное божество. Когда они молятся, то не крестятся, а только ладони складывают перед собой и лбом к полу прикладываются. Но таких богоусердных и у нас хватает.
Одного мы шпиона поймали, так он свои ладони сложил, бухнулся на колени и головой всё время бился об землю. Клялся значит, что ничего плохого против наших казаков не делал. Едва ямку в мёрзлой земле не промял.
- Поверили тому маньчжурцу?
- Мы то да, а вот, что в штабе было, мы того не ведаем. На войне, как на войне. Ну всё, хуторяне, я и так вам много поведал, хотя мы же зарок давали особо не рассказывать.
Один из любопытных слушателей отозвался:
- Так интересно, же Тимофей! Ты посмотри сколько тебя казачат слушало. Они же всё запомнили.
Атаман оглянулся вокруг себя и увидел много внимательных детских глаз.
- Пусть слушают. Война эта не последняя наверняка. Какая-то и на их казачью долю достанется.
Член Союза писателей России
Сергей Сполох.
Примечание: 1. Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.
2. Аршин - мера длины равная 71, 12 сантим