- Мне нужно поговорить с твоими детьми. Мне нужны доказательства его невиновности. Я приложу все силы, чтобы доказать невиновность Николая. Разрешите поговорить хотя бы со старшей, - сказал и почувствовал желание убить прямо здесь на пороге хаты эту старую каргу. – Зря я оставил её жить тогда в 18-м, - подумал и презрительно глянул на стоящую перед ним женщину.
Глава 15
Комиссар провёл Николая через центр под дулом нагана и лично запер в холодном помещении в подвале бывшего казачьего штаба, где сейчас располагался Сельский Совет. Люди, попадавшиеся на пути, останавливались, смотрели подолгу вслед и горестно качали головами.
Кольку знали, одни уважали за приверженность идеалам революции, другие ненавидели, но жалели все. Уж если попал в лапы комиссара, то вырваться не получится. Для всех был единый приговор «расстрел».
Колька шёл, опустив глаза. Ему было стыдно перед станичниками. Стыдно идти вот так, под конвоем красного комиссара, стыдно чувствовать себя преступником, когда ничего подобного не совершал.
Ковалёв, прежде чем втолкнуть пленника в камеру, обыскал его и нашёл во внутреннем кармане шинели небольшую картонку, внутри которой лежала ничем непримечательная на первый взгляд бумажка, напечатанная на специальной бумаге с печатью. Прочитал. Это было удостоверение, выданное Кучерову Николаю Васильевичу, что он является сотрудником ВЧК, что и подтверждается главой Лабинского отдела Губина Якова Ильича подписью и печатью.
Ковалёв вспомнил вечно хмурого и немногословного большевика из Питерских. Тот тщательно подбирал кадры, с каждым своим сотрудником был знаком лично и в обиду этого сопляка точно не даст.
Глава 14 здесь
Все главы здесь
- Ну, что ж, - подумал Ковалёв. – Придётся пристрелить при попытке к бегству. Нет человека, нет проблем.
Николай внимательно следил за действиями комиссара.
- Я не убивал Семёнова. Я сюда направлен для выявления контрреволюционеров, - сказал арестованный и присел на угол нар.
- Встать, - приказал Ковалёв. - Нары для сна. Можно лежать на них только ночью. Можешь только стоять, если хочешь, то на коленях, - зло усмехнулся, и захлопнул дверь. Закрыл её снаружи на засов и поднялся в кабинет Андрея Ивановича. Круглая печь, выложенная изразцами, уже топилась и было тепло. В кабинете снова было двое: Полтавцев и Бородин.
Ковалёв снял кожанку, фуражку, повесил их на крючки у печи.
- Товарищи, я изъял у Кучерова удостоверение. Вот оно. Нужно быть бдительными. Под маской сотрудника ВЧК может скрываться враг. При возвращении в Лабинскую, сдам это удостоверение лично Губину.
Мужчины переглянулись.
- Какие у тебя планы на сегодня? – спросил Бородин.
- Продолжу выявлять преступные элементы и тех, кто пытается скрыть от революции зерно.
- Товарищ комиссар, а мы предлагаем тебе отдыхать. Ведь отпуск скоро закончится. Списки у нас уже составлены. Как только прибудет обоз, сразу направим красноармейцев по адресам, - заявил Полтавцев.
- Отдохну, когда полностью победим, - ответил Евгений. – Вот тогда точно отдохну. Я ещё не нашёл убийц своего отца.
- Повежливее с людьми, товарищ комиссар, - заявил Бородин. – Здесь такие методы не пройдут. Люди закроются и ничего не скажут.
Слова рабочего насторожили. Кто-то из станичников проболтался о его способах ведения допроса. Уточнять не стал. Взял с вешалки куртку, молча надел, бросил на голову фуражку, поправил локон и с независимым видом удалился.
На улице он подумал, что месить осеннюю грязь противно. Завернул домой, перекусил и вывел из конюшни своего любимчика Орлика. Если бы конь мог говорить, то рассказал бы много интересного о жизни хозяина. Но говорить он не мог. Оседлал коня и прыгнул в седло. Вспомнил годы молодые и задумался.
- Эти двое в сельсовете очень хотели избавиться от меня. Неужели что-то задумали? Намёк на моё поведение был очень понятным. Ну, что ж, буду скромнее.
Руки сами повернули коня в сторону дома Кучеровых. Нужно было допросить мать и сестёр предателя. Этого запретить ему никто не мог.
***
Таисия прислушалась. У хаты смолк топот копыт. Кто-то подъехал.
Вышла и увидела на коне верхом молодого мужчину.
- Что надо? - крикнула от двери.
Незнакомец картинно спрыгнул на землю, закрутил повод за торчащий столб плетня и направился во двор. Фуражка с красной звёздочкой говорила сама за себя – это был друг Кольки. Красный.
- Кольки здесь нет, - сказала Таиса, не отходя от двери.
- Я знаю. Он арестован по подозрению в убийстве. Мне нужно поговорить о нём.
- Не о чём мне с тобой говорить, - отрезала Таисия. – Иди с Богом! И никому не верь, Колька не предатель.
В окне Евгений заметил бледное лицо сестры Кольки. Он не знал её имени, но сразу узнал. Это была именно та светлокосая красавица, которая запала ему в сердце.
- Мне нужно поговорить с твоими детьми. Мне нужны доказательства его невиновности. Я приложу все силы, чтобы доказать невиновность Николая. Разрешите поговорить хотя бы со старшей, - сказал и почувствовал желание убить прямо здесь на пороге хаты эту старую каргу. – Зря я оставил её жить тогда в 18-м, - подумал и презрительно глянул на стоящую перед ним женщину.
Таисия охнула и попыталась вернуться в хату. Она вспомнила этот презрительный взгляд. Перед нею стоял убийца мужа в фуражке с красной звездой.
- Куда? - схватил Ковалёв женщину за руку. – От меня не уйдёшь!
Оттолкнул женщину от двери и, пригнувшись, шагнул внутрь.
В хате никого не было. Заглянул за занавеску на печь. Три пары испуганных глаз смотрели на него из тёмного угла.
- Выходите! – приказал и сел на табурет у стола. Сморщил нос. Застарелый кислый запах неприятно щекотал нос. Воняло в хате застарелой мочой и псиной, как и во всех таких нищенских помещениях. А ещё кислым борщом и квашеной капустой. Захотелось выйти и вдохнуть полной грудью чистый осенний воздух.
Но он не позволил себе такой роскоши. Сидел и смотрел, как спускались с печи сёстры Кучерова.
Последней спускалась старшая из сестёр. Кофта приподнялась, оголив белую полоску спины.
Ковалёв похотливо облизнулся и фыркнул. Русая коса растрепалась, и длинные волосы прикрыли бледное лицо. Девушка подняла руки, собрала волосы в хвост и закинула за спину. От этого жеста Ковалёв чуть с ума не сошёл. Представил эту красотку в своей квартире в Лабинской, в длинной белой ночной рубашке и икнул. В голову пришла мысль, что девушку можно просто выкрасть, обвенчаться в церкви и умчать на тройке далеко-далеко. Повертел головой. Ворот свитера душил и мешал дышать.
Но, когда девушка сделала пару шагов и со стоном опустилась на лавку, он понял, что девчонка хоть и хороша, но больна и годится только для развлечений.
- Давно был здесь ваш брат? – спросил у всех сразу и пересел на скамью, ближе к старшей.
Девчата не ответили, стоявшая в стороне Таисия сказала:
- Он здесь не живёт. Был один раз, дров наколол и всё.
Девчата переглянулись и закивали головами.
- Братка сказал, что он борется за счастливое будущее, - прошептала Татьяна. – Помнишь, Мотька? - и толкнула старшую ногой.
Та кивнула и отодвинулась от подвинувшегося неприлично близко Евгения. А он совсем забыл, зачем сюда пришёл. Вдыхал девичий запах, любовался высокой грудью. Хотелось сжать в объятиях эту красоту, зацеловать и измучить любовью.
Таиса стояла у двери и видела, что пришелец интересуется Мотькой и подумала:
- Дрянь какая! Работать спина у неё болит, а с мужиками шуры-муры крутить здоровая. Ты глянь, как она его приковала к себе, оторваться не может. Убийцу отца завлекает.
- Мотька, иди, управься, хватит байдыки бить. А ты тоже не задерживайся. Где Колька живёт, мы не знаем. Я его прогнала и мне не интересно, где он и что с ним. Если убил человека, пусть отвечает по закону перед людьми и Богом, - сказала Таисия и взяла в руки кочергу. Евгений запаниковал. Быть битым кочергой – это означало стать посмешищем для всех. Стрелять в чокнутую бабу тоже было как-то неловко. Чувство собственного достоинства и офицерской чести он впитал за годы учёбы в Питере.
- Я тороплюсь. Зайду в другой раз, - сказал и выбежал за дверь. Забыл наклонить голову и чувствительно ударился о низкий дверной проём. Фуражка слетела с головы и покатилась в грязь.
- Я ещё вернусь, - выкрикнул громко и выскочил за калитку. Где вступил в раскисший под дождём коровий помёт, вскочил на коня и погнал его к Лабе. Нужно было успокоиться и вымыть сапоги. Мыть их дома было противно.
- Ах, как ты не осторожен, - скажет мать и покачает головой. Будто война – это детские игры, где нужно соблюдать правила и смотреть под ноги.
***
Неожиданно в гости к Таисии пришла сестра Варя. Она перекрестилась на тёмные иконы, кивнула приветливо племянницам и поставила на стол небольшой узелок с гостинцами.
- Станови, сестра, самовар. Попьём чайку. Я в церкву ходила, да вот по пути и к вам зашла.
- Ничего себе, по пути! – проворчала Таисия. - Сто вёрст, не круг. Говори без чая, зачем пожаловала?
- Понесла я. Помощница мне нужна. Мотьку хочу взять в помощь. Крестила я её. Не обижу. Захар кровать, стол и стулья сделает на приданое.
- Смотри, благодетельница нашлась. Они уже всё обсудили и решили. Захар тоже в курсе. А меня кто-нибудь спросил? – начала закипать Таисия.
- Я вот и пришла спросить твоего разрешения. Если Мотьку не отпустишь, Ксенька Наташку отдаёт. Прямо нахрапом насовывает. Тебе на 1 рот будет меньше. Не люблю я Наташку. Злая она.
Таисия задумалась. Сейчас Мотька не помощница, а поесть любит.
- Хорошо. Забирай. Только она искалечилась дурында. С печки сиганула и об угол плиты спинякой ударилась. Ноет теперь, что спина болит.
- Пройдёт, - ответила Варвара, не придавая никакого значения словам сестры. Она знала, как нужно себя вести со своей старшей сестрой. Сочувствие Моте вызовет шквал недовольства и даже может последовать от ворот поворот. Поэтому с сочувствием следовало повременить.
Танька с Фроськой крутились рядом и посматривали на узелок.
Варвара выставила на стол кувшинчик мёда и выложила несколько пышек. Отломила от одной два больших ломтя, макнула их в мёд и подала детям. С улицы вернулась Мотька.
- Здравствуйте, маманька!
- Здравствуй, девонька! Собирайся, пойдём к нам. Поживёшь у нас. Мать не против. Поможешь мне.
- Мама, можно я пойду?
- Иди! Нечего у меня спрашивать. Взрослая уже, - сказала мать и хотела добавить:
- Иди и не возвращайся, - но смолчала. После таких слов дочка могла отказаться уходить из дома. А ведь сестра права. Втроём им будет легче прожить.
Мотька закрутилась по комнате в поисках того, что можно взять. Но своих вещей у неё не было. Таисия достала из сундука свою кацавейку и цветную шаль.
- Бери, да береги, чтобы и Таньке хватило, - сказала и отвернулась.
Мотя осторожно надела кацавейку, чтобы не потревожить спину, повязалась шалью. Обуть было нечего. Единственные материны ботинки надевали по очереди на выход, дома обходились стоптанными обрезанцами – обрезанными сапогами и калошами.
- Ботинки мои не трожь, - предупредила Таисия, - а то мне и выйти будет не в чём. Иди в калошах. Думаю, у Варьки найдётся для крестницы какая-нибудь обувка.
- Найдём, конечно, - закивала головой Варвара. - Ну, мы пошли! Ангела-хранителя вам в хату.
Когда Мотя скрылась за дверью, Фроська заморгала голубыми глазками и заплакала:
- Нянька, нянька, - говорила она и показывала на дверь.
- Не плачь, - прошептала Танька. – Она вернётся. Гостинцев нам принесёт. А Фросе ботиночки, чтобы бегала по улице.
- Правда?
- Правда! Пойдём в куколки поиграем.
Продолжение здесь