Эта история попала мне в руки, когда один из моих воспитанников готовил проект к патриотическому конкурсу, сосед передал ему свою рукопись, беседовал о своем военном детстве, так по цепочке материал через электронную почту оказался у меня.... На конкурс так и не попал проект по некоторым причинам, оформление хромало с точки зрения отсылающих работы лиц......но я хочу поделиться с вами воспоминаниями мальчика, жившего в Севастополе, когда наши войска отступили. Читать без слез не могла...Воспоминания этот бывший ребенок писал уже в пенсионном возрасте, к сожалению, он не пережил ковид, и воспоминания обрываются....так жаль...
Цените людей, которые еще могут вам что-то рассказать из первых уст. Если кто из его родных и близких узнает в повествовании своего дедушку, то хочу сказать, что публикую это из уважения к пережившему ужасы войны ребенку... Надо помнить, чтобы не было повторений...
“Рано взрослеют дети во время войны. И сколько бы времени ни прошло, не сотрутся из памяти события тех дней. Это невозможно забыть…” – это слова Галины Суховерх. С этой цитаты, которая очень объемно описывает внутреннее состояние детей, переживших ужасную войну 80 лет назад, хотелось бы начать повествование о боли, страданиях, мужестве, стойкости, подвигах и жизни в оккупации маленьких детей в Севастополе. Одним из таких и был Ломтенков Евгений Александрович, родившийся 6 октября 1937-ого года. На момент начала войны он был четырехлетним мальчишкой, но это никак не помешало ему проявить любовь к Родине, близким и мужество с самого малого возраста.
Ломтенков Е.А. ушел из этой жизни в возрасте 84 лет по болезни. Читая его воспоминания, невозможно сдержать слез от того, как цепко его детская память, не смотря на малый возраст, сохранила мельчайшие детали событий, о которых и страшно подумать…
Евгений Александрович неоднократно отсылал свои воспоминания в местные издания, но ему много раз отказывали в публикации. Мой воспитанник помогал ему отправлять средствами электронной связи его рукопись в одну из ведущих газет города, но так и было все это проигнорировано. Хочется, чтобы его желание наконец-таки исполнилось, и его воспоминания прочел более широкий круг читателей по всей России.
Я очень благодарна жизни, что она свела меня с таким человеком посредством ознакомления с его рукописью. Светлая ему память! Как и всем ушедшим уже от нас свидетелям тех лет…
1. Начало войны – тревога и музыка
В настоящее время в городе Севастополе уже проживают меньше 2,5 тысяч жителей – детей войны, которых с каждым годом становится все меньше. Нам необходимо беречь память о них, успеть выслушать их и сберечь те крупицы воспоминаний про ужасы военных лет для назидания следующим поколениям, дабы избежать повторение их судеб потомками. Согласно переписи 1939 года в городе проживало около 112-113 тысяч жителей. После оккупации Севастополя немцами, в нем проживало около 3-4 тысяч детей.
Воспоминания Ломтенкова Е.А. – это воспоминания мальчика, которому еще не исполнилось пять лет…и эти воспоминания даже с годами не меркнут, настолько сильно врезались они в его память, настолько пронзительны, что даже читать их невозможно без эмоций, представляя период жизни до его почти семи лет… Так звучит народная память, запечатленная маленьким ребенком навсегда в своем сердце.
Ломтенков Евгений Александрович, родился 06.10.1937 года в г. Севастополе. Мать – Ломтенкова Клавдия Григорьевна, родилась в 1905 году в г. Севастополе. Отец – Ломтенков Александр Федорович – родился в Санкт-Петербурге в 1903 году. Старший брат – Ломтенков Валентин Александрович, родился в 1927 году в Севастополе.
Вся семья с 1930 года жила в доме по ул. 9 января, дом номер 1. Отец, бывший матрос, работал слесарем на заводе им. Серго Орджоникидзе. Мать –домохозяйка, до войны закончила санитарные курсы.
Первым городом в стране, который подвергся нападению фашистов –был Севастополь. Удар немецкой авиации, которая прибыла с коротким прилетным временем с территории Румынии, в 3 часа ночи 15 минут 1941 года был отбит силами ПВО города. Благодаря этому гитлеровцам не удалось загнать корабли с помощью магнитных бомб в закрытую ловушку севастопольской бухты. Первыми жертвами стали жители одной из центральных улиц города. Там, где жил мальчик Женя, – было хорошо видно происходящее.
Вот его воспоминания об этом событии дословно: «Я хорошо помню первый день войны, хотя и было мне без малого четыре года. Это случилось ночью, под утро. Мы услышали стрельбу со стороны моря. Всей семьей мы вышли на улицу и услышали шум мотора самолета со стороны моря, движение лучей прожекторов и разрывы в небе. Папа сказал: «Это началась война…», а мама сказала, что надо перебраться к ее маме –Александре Григорьевне – которая проживала по улице 2-я линия Бом-Бор, дом 47.
Дом бабушки находился на склоне Лабораторной балки, внизу которой находилось шоссе. Рядом с домом бабушки, под скалой, находилось большое бомбоубежище. Наша семья переселилась к бабушке, которая уже была вдовой, и жила у нее все время боевых действий. Сын бабушки, брат моей мамы, Владимир Григорьевич был курсантом военного училища. Когда началась война, он закончил ускоренные курсы и был направлен на Ленинградский фронт командиром взвода. Был участником обороны Ленинграда во все время осады и освобождения города, много раз был ранен и контужен (следует отметить, как переплетались судьбы людей моего города еще с одним героическим городом – Ленинградом).
Все бомбежки и обстрелы мы пережили в доме у бабушки. Морзавод работал в режиме военного времени, и отец мой два-три раза в неделю приходил домой, чтобы отдохнуть и выспаться. Во время налетов фашистской авиации мы все заходили в убежище, и ждали, когда закончится бомбежка. У бабушки находились люди, у которых были разбиты дома во время бомбежек, и они были вынуждены прятаться от бомбежек в убежище моей бабушки».
Евгений Александрович часто вспоминал о музыке в те нелегкие для ребенка дни. Музыка и война тесно сплелись в неразрывное. В то время в домах многих севастопольцев висели черные репродукторы, которые работали сутками. Во время налетов люди слышали: «Внимание! Внимание! –воздушная тревога!». Это повторялось несколько раз. Когда тревога заканчивалась, четырехлетний мальчик Женя заходил в комнату и слушал музыку. Будучи уже взрослым человеком, он впоследствии узнал, какие произведения тогда исполнялись по радио. Исполнялись «Богатырская симфония» Бородина, «Шестая симфония» Петра Ильича Чайковского и «Лакримоза» Моцарта из «Реквием». Мальчик с упоением слушал эту музыку и полюбил ее с детства. Для малыша музыка означала исчезновение страха и подобие мирного времени.
Влияние музыки на ребенка в столь нелегкий период его жизни можно осознать путем понимания резкого контраста между мирной и военной жизнями. Про это весьма показательно свидетельствует один случай из военного детства Ломтенкова Е.А.
Однажды к нему подошел его брат Валентин и предложил увидеть большой кораблик, т.к. Женя очень любил корабли. Малыш ответил согласием. Выйдя по склону на 1 –ю линию Бом-Бор и, завернув за стену крайнего дома, мальчикам открылся вид на всю Южную Бухту, по которой тихо плыл огромный корабль. Брат сказал Жене, что этот корабль называется «Парижская Коммуна». Впереди корабля шел буксир, который выравнивал его движение. Было холодно, мальчик замерз и хотел было идти домой, как вдруг с корабля раздался оглушительный выстрел. Женя хотел бежать, но Валя удержал его и успокоил. Когда раздался второй залп, верх корабля окутался черным дымом. Это было страшное зрелище для 4,5 летнего ребенка. Башни на корабле были повернуты в сторону детей, стволы пушек задраны вверх, и на какой-то миг, Евгению Александровичу, в тот момент 4,5 летнему мальчику, казалось, что они стреляют по ним. Валя опять успокоил его и сказал, что этот кораблик стреляет по немцам. Дети еще немного посмотрели, как стреляет кораблик. Женя сильно замерз и стал дрожать. Брат, увидев его состояние, сразу увел его домой.
Что же за кораблик видел тогда маленький Женя? Это был линкор, который в течение его использования несколько раз переименовывали (последнее именование - Севастополь, которое он носил дважды), и именно он отражал 22 июня 1941 года под командованием капитана 1 ранга Кравченко Ф.И. в 4.49 нападение вражеской авиации – а мы помним, что свидетелем той ночи также был и маленький Женя. Учитывая время отхода на ремонт в Новороссийск данного линкора, его историю, и дату первых боевых действий под Севастополем, можно установить, что это событие произошло 8 ноября 1941 года.
Когда дети зашли во двор, Евгений увидел, что дядя Федя Шемякин, друг его папы, инвалид без левой ноги, сидел под навесом на табуретке и слушал музыку. Патефон стоял на другой табуретке, а кипа пластинок лежала рядом, на третьей табуретке. Он обратился к Вале и сказал: «Твоя мама была на вашей квартире и принесла оставшиеся вещи, и пластинки захватила».
Валя подошел к пачке пластинок и выбрал одну из них, накрутил ручкой пружину патефона и поставил эту пластинку. И вдруг братья услышали их любимую «Рио-Риту». Все замерли и молча слушали ее до конца. Настроение у них поднялось, и дети забыли о войне…. Пусть на краткий миг, но забыли.
Таким образом, это воспоминание мира «войны», которое, благодаря музыке, услышанной после увиденного, плавно перешло в воспоминание мира довоенного, без войны….
2. Первые семейные трагедии во время боевых действий
Не смотря на военные действия, жизнь людей продолжалась, надо было работать, добывать пищу, выжить любой ценой и сохранить жизнь подрастающему поколению - детям.
Воспоминания от 1 лица....
Однажды я пошел с мамой на огород, чтобы вскопать грядки и подготовить землю к посадке семян. Наш огород был в самом конце улицы, которая называется Пластунская и по сей день. Инвентарь мы оставляли в небольшой траншее, которая была накрыта тремя бревнами, а сверху бревен лежал ржавый железный лист. Для меня там находилась маленькая саперная лопата. Мама залезла в траншею, чтобы взять лопаты, а я остался на огороде. Вдруг я услышал шум мотора самолета, взрывы бомб и крики людей, которые разбегались в разные стороны и прятались, кто где мог. Взглянув вверх, я увидел самолет, который летел на малой высоте и бросал бомбы прямо на людей, которые работали на своих участках.
Мама истеричным голосом закричала:
- Женя!!! Быстро беги сюда!!!!
Я побежал и бросился в траншею лицом вниз. Мама затащила меня внутрь траншеи. Она обняла меня и спросила:
- С тобой все хорошо?
Я ответил:
- Да…
- Ну слава Богу, все обошлось…-выдохнула мама.
Вдруг я почувствовал, что в левом сапожке внутри под ступней у меня мокро. Она ощупала подошву левого сапожка и сказала:
- У тебя в подошве застрял осколок.
Она хотела снять сапожок, но осколок еще больше впивался в ступню, и от этого появлялась боль. Недалеко от нашего огорода находился дом семьи Пахомовых. Мама побежала туда и сказала, в чем дело, попросила Пахомова помочь. Он прибежал с клещами, с помощью которых вытаскивают гвозди, быстро и ловко вытащил осколок из кожаной подошвы моего сапожка. Я снял сапожок, и мама платком перевязала мне ступню и повела меня в 1-ю городскую больницу. Там мне ступню обработали и перевязали. Я обратил внимание, сколько раненых было в больнице, сколько было стонов и их криков, как они просили о помощи. Мама навестила раненого брата - Павла Григорьевича. Он получил тяжелое ранение, когда мина взорвалась прямо перед ним.
Сын бабушки – младший брат моей мамы – Полуцыганов Павел Григорьевич был мастером по ремонту орудий. Когда Севастополь был осажден фашистами, Павел Григорьевич постоянно был в разъездах. Он со своей бригадой разъезжал по батареям, устранял неисправности, производил ремонт орудий и пристреливал их. Он неделями не бывал дома, менял поврежденные стволы орудий на батареях. Когда он приезжал домой на машине, я всегда наблюдал за тем, как он на ЗИС-5 заезжал на улицу Лабораторная и выходил из машины.
Я часто выходил за калитку и смотрел – не приехал ли дядя Пава? Когда он приезжал, я всегда забегал в дом и докладывал об этом бабушке. Она очень переживала за него. Однажды я увидел, как подъехала машина ЗИС-5 и остановилась около переулка. Дядя Пава вышел из кабины, пропустив машину, которая пыталась развернуться. Я хотел бежать в дом, чтобы обрадовать бабушку, как вдруг я увидел, что впереди дяди Павы разорвалась мина, и его отбросило взрывом на дорогу. Он пытался подняться, но не мог.
Шофер, который развернул машину и уже двигался в обратном направлении, остановился прямо перед раненым дядей. Он открыл дверь кабины и затащил в кабину раненого Павла Григорьевича, затем сел в кабину сам и уехал. Я побежал домой, во дворе я встретил его жену, тетю Нину, и рассказал ей все, что я увидел. Она закричала и заплакала. Вышла бабушка. И тетя Нина рассказала ей все, что я видел. Бабушка зарыдала и, перекрестившись, стала читать молитву о здравии болящего Павла.
Тетя Нина и бабушка оделись и пошли узнать, что сталось с Павлом Григорьевичем. Придя домой уже поздно ночью, они сообщили, что Павел тяжело ранен в пах и правую ногу. Ему сделали операцию в 1-й городской больнице и наложили шину. Дядя Павел находился в крайне тяжелом состоянии, пролежал месяц в больнице. Потом его привезли домой, положили на кровать. Мне было жаль своего дядю, он очень страдал от боли. Я подходил к кровати и спрашивал его:
- Дядя Пава, Вам очень больно?
Он молча кивал головой.
Как-то раз мама дала мне редкость - конфетку монпансье, я взял ее в рот и вышел во двор. Я услышал, как бабушка пошла собирать дрова. Я вернулся, зашел в комнату и спросил:
- Дядя Пава, Вам очень больно?
Он молча смотрел в потолок. Я вытащил изо рта конфетку и положил ему в рот, он молча закрыл глаза, из глаз у него потекли слезы, я тоже тихо заплакал.
Как сочувственно утешал своего дядю маленький мальчик, отдавая самую большую на тот момент ценность для него – конфету, и как взрослый молодой еще парень, понимая, что он при смерти и получив такое утешение от племянника, плакал о своей жизни, о будущей смерти, обреченности происходящего с ним, невозможности продолжить свое дело против наступающего врага. В этом немногословном диалоге вся сущность мужского общения разного поколения почти без слов – горечь будущего расставания понимали оба, но не озвучили вслух....
Пришла тетя Нина и стала менять под ним белье. Я вышел на улицу и встретил бабушку с дровами. Участились обстрелы, две мины взорвались за калиткой, и снаряд залетел во времянку, но не взорвался. Дядю Павла решили занести в убежище. Когда его занесли, ему стало совсем плохо, и к вечеру он умер. Тетя Нина сообщила об этом по месту его работы. На следующий день на ЗИС-5 привезли гроб и большой деревянный крест. В тот же день дядю Паву похоронили на городском кладбище. В тот день была хорошая солнечная погода – 18 февраля 1942 года. Интересно, помнят ли Павла Григорьевича там, где он работал? Наверное, уже забыли…Он был молод, ему было всего 25 лет…
Весной вот обстрелы участились, а к лету уже вблизи города начались бои. Наши войска отступали. Мы выходили во двор, и, открыв калитку, видели все, что происходило на Лабораторном шоссе – как наши солдаты, отстреливаясь, отходили. Мы видели, как погибали наши и солдаты Вермахта, которые рвались в город.
Находясь в убежище, мы слышали, как вокруг нас шли ожесточенные бои. Мой двоюродный младший брат – сын Павла Григорьевича – Виктор, которому было четыре года, был тяжело болен. Медпомощи неоткуда было ждать. Возле него в убежище сидела его мать Нина и прабабушка Аграфена Васильевна. Витя, умирая, очень сильно мучился. Вдруг к утру у него пошла пена изо рта, и он умер. Тело стали готовить, чтобы похоронить. В этот момент к нам зашел сосед Трифон Панов и сообщил, что немцы вошли в город. После этой новости 85-летней Аграфене Васильевне стало плохо. Она упала и тут же умерла. Витю и прабабушку похоронили в одной могиле. Вот так…за раз.
Моя мама тоже лежала один раз контуженная. Когда она пекла лепешки под навесом, на скале над ним взорвалась мина, и навес рухнул на маму. Все, кто мог, вышли из убежища, подняли навес и вытащили маму. Даже дядя Федя на костылях приковылял и помог. Хорошо, что мама стояла у плиты, поэтому ее только контузило при взрыве и ушибло доской. Вот такие дела.
3. Киндер… юнге фольксдойч…
В первых числах июля 1942 года немцы, уже как хозяева, орудовали в городе. Есть интересная статья Ирины Дмитриевой, работника музея Севастопольского подполья, в которой она излагает факты, связанные с самой страшной частью военных дней в городе – это 220 дней оккупации без связи с Родиной, а именно: «Положение советских военнопленных было крайне тяжелым. Они подвергались чудовищным издевательствам: их избивали, морили голодом и жаждой, использовали на самых тяжелых работах, больных и обессилевших расстреливали… Из лагеря в Лазаревских казармах (сегодня часть этих зданий занимает Черноморский филиал Московского государственного университета) с ноября 1942-го по апрель 1943 года каждое утро выносили по 20-30 больных и обессилевших от голода военнопленных. Их заживо закапывали в воронках от авиабомб. При проведении раскопок 21 июня 1944 года обнаружено 190 (!!!!) таких ям. Всего в этом лагере было уничтожено 2020 человек».
Территориально можно установить, что маленький Женя, учитывая близость нахождения места проживания его семьи – мог и, следовательно, видел колонны пленных, которые туда следовали.
С улицы, где проживали Ломтенковы, было видно все, что происходило внизу на Лабораторном шоссе. Люди видели, как офицеры Вермахта купались в котлах, которые стояли во дворе военного склада. Однажды, выйдя на улицу, Евгений увидел в районе вокзала колонны пленных солдат и матросов, он побежал домой и сказал об этом бабушке. Бабушка, и все женщины, которые были на тот момент рядом – стали готовить продукты, чтобы передать голодным измученным нашим солдатам и матросам, чтобы хоть как-то поддержать их. В наволочки от подушек и в торбочки клали сухари, лепешки, сахар и любые продукты пленным.
Того, кто пытался передать продукты пленным, немцы били прикладом и, предупреждая, стреляли вверх. Мамина сестра Катя подошла к Жене и сказала: «Женя, ты ребенок. Они тебя не тронут, возьми сумочку и передай краснофлотцу –вон тому, который снял фуражку». Евгений согласился…да и как он мог не согласиться, когда он видел, как защитников города вели, словно скот в рубище, голодных, измученных…это были чьи-то отцы, сыновья, дяди, внуки…
Далее хочу изложить события для более полного восприятия события, когда жизнь мальчика Жени висела на волоске в буквальном смысле этого слова, от первого лица – Ломтенкова Евгения Александровича:
«Я взял сумочку и побежал к этому моряку, на которого указала тетя Катя. Передав сумочку матросу, я повернулся и собрался бежать обратно, как вдруг услышал «Хальт!!!» и выстрел. Пуля просвистела у меня где-то над головой. Один из матросов схватил меня за шиворот рубашки и затащил меня в строй. Кто-то из матросов сказал мне, чтобы я бежал назад. Строй раздался надвое, и я сквозь строй побежал назад к мостику через кювет, где стояла тетя Катя. Когда я был уже у места, то выскочил из строя и побежал к мостику. Солдат-конвоир кинулся ко мне с криком «Хальт!!!», я побежал от него за мостик и прыгнул через кювет. Солдат догнал меня и ударил прикладом в голову. Я упал и потерял сознание. Когда я очнулся, то на четвереньках поднялся из кювета, встал на ноги и хотел идти, но ноги мои стали заплетаться, и я упал ничком. Шею мою заливала кровь и текла за пазуху.
Оказалось, что конвоир ударил меня по голове вскользь. Он надорвал мне левое ухо, из раны обильно текла кровь. Мне повезло, что удар пришелся не в затылок. Я стоял на коленях, оперевшись руками об землю. Ко мне подошел немец с фотоаппаратом и сфотографировал меня. Моя бабушка кричала и плакала. Она подошла к офицеру, который стоял справа от меня, стала перед ним на колени и, показывая на меня пальцем, сказала:
- Гер офицер! Киндер… юнге фольксдойч…
Офицер вдруг оживился, он стал ругать конвоира и прогнал его. Бабушка подошла ко мне, взяла меня на руки и понесла к лудильной мастерской. Подошел лудильщик Михаил Иванович с котелком в руке, в котором была вода и промыл мне ухо и шею. Кто-то принес бинт и меня перевязали. Бабушка взяла меня на руки и сказала, что все у меня заживет, как на собаке. Бабушка пообещала, что мы сейчас пойдем домой, и она напоит меня чаем со сгущенным молоком, которое она для меня припрятала. Я улыбнулся и прижался к бабушке.
Дома из-за меня поднялся скандал. Бабушка дала тете Кате увесистую пощечину. Но, слава Богу, все быстро утихло, и наступил мир. Когда тетя Катя пыталась оправдываться перед бабушкой, та ей сказала, что не имела бы к ней никаких претензий, если бы это случилось с ее сыном Олегом”.
Из этой истории можно вынести лишь один урок – оккупантам была безразлична жизнь любого человека, если он не немец.
В этот период времени по данным комиссии по установлению злодеяний гитлеровцев в Центральном районе Севастополя, с июля по май 1944 года через этот лагерь прошло более 7 тысяч советских военнопленных, из них только с июля 1942 по февраль 1943 умерли от голода ран, жажды и болезней 2.5 тысяч человек. Всего в оккупированном городе было создано более 20 лагерей военнопленных. В них уничтожено 8803 чел.
В этой истории есть еще один интересный сюжет. Откуда бабушка Евгения знала немецкий язык и смогла тем самым спасти своего внука?
Оказывается, что бабушка Евгения – Александра Григорьевна – обладала способностью к изучению языков. Служа одной барыне, Елене Карловне, немке, она попала в Петербург к немцу, который учил ее поварскому делу, а потом стала служить горничной у этой барыни, вот и научилась тогда понимать и говорить по-немецки. В 1901 году Евгения Карловна замуж выдала бабушку Евгения и дала ей приданое. А еще бабушка могла говорить на греческом языке, так как отчим бабушки был грек – Таногляди Иван Митрофанович. Он был очень строг, и был патриотом Эллады. Он требовал, чтобы все говорили только на греческом языке, так как на русском, по его мнению, все могли научиться говорить и на улице. Это говорил патриот Эллады, который в 1921 году бросил свою жену Груню и любимую дочь, Елену Ивановну Анохину, которая уже потеряла двух мужей во время Первой мировой войны, и собрав свой капитал, который он нажил вместе с Аграфеной Васильевной, покинул Россию вместе с белоэмигрантами. Так, благодаря своим способностям, Александра Григорьевна спасла маленького Женю.
4. Отношение гитлеровцев к местному населению
Когда немцы увели пленных из города, наступило какое-то затишье. По воспоминаниям Ломтенкова Е.А., люди, которые прятались у них в бомбоубежище, разошлись кто куда. Иные стали благоустраиваться в своих жилищах, которые были частично разрушены бомбежками и обстрелами.
Его родители содержали огород, который кормил семью во время оккупации. Огород был большой. В то время площадь считали не сотками, а квадратными метрами. Огород Ломтенковых был 1800 квадратных метров. Сажали все, в чем была особая нужда. Сажали кукурузу, подсолнечник, чеснок, лук, картофель и даже дыни, и арбузы.
Как-то пришли к ним на огород два немецких офицера и, осмотрев его, сказали: «Вот эти две грядки чеснока будут для нужд немецкой армии!»
Когда чеснок созрел, они об этом не забыли. Было многое изъято в пользу армии. Так выполнялся секретный приказ генерала Манштейна «Об охране страны» от 11 декабря 1941 года: «…Положение с продовольствием на нашей Родине требует, чтобы войска обеспечивались продуктами питания из местных ресурсов. Значительная часть населения вражеских городов должна будет голодать, поэтому не следует исходя из ложного понятия о человечности, раздавать пленным и населению те продукты, которых лишена Родина».
Поэтому такие воспоминания конечно лишний раз свидетельствуют, как выполнялся план «OST» в Крыму и в Севастополе.
А еще как-то раз в дом Ломтенковых пришли солдаты-румыны. Они стали шарить по всему дому и забирали все, что им нравилось. Бабушка сказала своей дочери, маме Евгения, найти немцев и пожаловаться на румын, может быть немцы помогли бы. Мать вышла за калитку, и маленький Женя увязался за ней. На улице они увидели проходящий немецкий патруль. И тут маленький Женя вновь удивился…потому что он знал теперь, что бабушка говорит на немецком, но мама?!
Со слов Ломтенкова Е.А. : «Мама подошла к офицеру и на немецком языке объяснила ситуацию. Офицер понял, рукой дал знак солдатам, куда надо идти. Румыны еще не успели выйти за калитку. Немцы перехватили их и отняли все награбленное, вернув бабушке, а румын выгнали с предупреждением от офицера. Теперь уже я был удивлен тем, что моя мама могла говорить по-немецки. Она стала учить меня, как надо вести себя и что говорить, если вдруг немцы задержат и станут придираться. Я почему-то думал, что немцы культурные, вежливые и порядочные люди, но скоро мне пришлось в этом разочароваться.
Там, где сейчас находиться площадь Ревякина, был когда-то базар. Продавали там все, что кто имел, и немцы наведывались туда. Там продавали молоко, сметану, самодельные колбасы, творог, ряженку и простоквашу. На другом ряду были уложены овощи, фрукты и всевозможные травы: укроп, петрушка и прочее. Там продавали самые вкусные изделия. Ходили любые деньги – марки, оккупационные марки и наши рубли. Я со своим двоюродным братом Олегом ходил туда стричься в парикмахерскую, которая находилась при выезде из площади. Мы всегда шли через базар.
Однажды мы увидели на площади пьяных немецких солдат, их было четверо. Они подошли к дереву и стали все четверо оправляться под деревом, не взирая, что вокруг находились женщины, дети и старики. Затем, оправившись, один из них стал указывать пальцем в небо и громко говорить: «Ахтунг! Ахтунг!». Все посмотрели вверх, в это время он очень громко выпустил газ. Все немцы засмеялись, а его товарищи захлопали в ладоши и стали его хвалить, говоря, что «Вилли, зер гут шусен, зер гут щусен!». Я сказал Алику:
- Как он может так делать, как ему не стыдно?
Алик ответил:
- А кого им стесняться, у них же здесь нет знакомых…»
Как же показательны слова мальчишки, что был чуть старше Евгения – Алика: «…а кого им стесняться, ведь у них же тут нет знакомых…»… кого стесняться, когда можно безнаказанно убить, уничтожить, замучить…
А следующее воспоминание Ломтенкова Е.А. раскрывает отношение фашистов к детям…
Из рукописи Ломтенкова Е.А.: «Купаться в море мы ходили в Южную бухту. У холодильника (здание-склад для хранения быстропортящихся продуктов) был небольшой пляж, там мы учились плавать. Было очень жарко, и мы загорали на песке. Вдруг раздался крик:
- Руссиш швайн рауз!!!
Мы оглянулись – у выхода стоял немец-фельдфебель с огромным орлиным носом и, жестикулируя тонкой тростью, приказывал нам быстро покинуть пляж. Мы, не одеваясь, схватили свою одежду и обувь, выбежали за пределы пляжа. После чего на пляж зашли немецкие солдаты. Немцы даже с детьми обращались грубо и по-хамски нагло. Весь 1942 год потом прошел без каких-либо происшествий и изменений…»
Можно однозначно констатировать после этих изученных фактов благодаря воспоминаниям о своем детстве Ломтенкова Е.А., иным источникам информации, что германские оккупационные власти предприняли все, чтобы сломить севастопольцев, заставить их принять и выполнить «новый порядок». Не вышло. Но какой ценой…
Недопустимо забывать прошлое своей страны, людское горе и боль прошедших сквозь испытания детей войны. Дети никогда не выбирали родиться за пару лет до военного времени, не говоря уже о том, что были те, кто родился во время войны. Они стали заложниками сложившихся обстоятельств, им пришлось пройти через труднейшие испытания, чтобы остаться в живых, но ничего не проходит бесследно...
Ломтенков Евгений Александрович при жизни, к сожалению, не смог добиться того, чтобы его воспоминания опубликовали. Дедушка ушел из жизни в 84 года, не успев полностью до конца рассказать о том, как он жил в послевоенное время, как происходило освобождение Севастополя. Евгений Александрович был тем ребенком войны, который встретил освобождение Севастополя от немецко-фашистских захватчиков. Дневники воспоминаний обрываются на 1942 годе....
Буду благодарна репостам, комментариям. Если эта история сможет быть напечатана в СМИ, буду рада. Статья получилась длинной, не хотелось ее разбивать на части ради монетизации или лайков... Спасибо, что дочитали до конца....
